Цивилизация
Тон общения между российским МИДом и внешнеполитическими ведомствами Британии и ряда других стран день за днем теряет дипломатическую выдержанность. Министр иностранных дел Сергей Лавров именует «дело Скрипалей» «неприкрытым глумлением над международным правом»… Его коллега из Лондона называет предложения российских властей «нелепыми»… Разве такой стиль служит выяснению истины, коей, по словам сторон, они ищут?
Ну а резкие ходы вроде массовых высылок дипломатов или обмена обвинениям в СМИ. Разве они не заслоняют другие, тоже важные, связанные с темой события? А события меж тем дают пищу для размышлений.
В день, когда премьер-министр Тереза Мэй потребовала от Кремля ответа на свои вопросы, Палату общин «взорвало» обращение лидера Лейбористской партии и оппозиции Джереми Корбина. Оно выглядело как вызов и ей, и общественному мнению.
«Нужно, — сказал политик, — чтобы после прояснения фактов действия правительства были одновременно и решительными, и пропорциональными и имели целью снизить конфликтность и напряженность (в отношениях с Россией. — Д.П.), а не обострить их». Прежде Корбин осудил химическую атаку в Солсбери. Но заявил: «Нам нужнее продолжать прочный диалог с Россией по всем проблемам — внутренним и международным — разделяющим сейчас наши страны, чем просто обрубать контакты и позволить напряженности и разделению стать еще хуже, а потенциально — и опаснее».
Ему кричали «позор». Временами царил такой гул, что оратор просил спикера навести порядок.
Ответ консерватора Тома Тугендхата (отставного подполковника и председателя парламентского Комитета по международным делам) еженедельник The Spectator справедливо назвал «яростным». Бывший лидер тори Ян Дункан Смит обвинил Корбина в неумении подняться до уровня ситуации и в сведении партийных счетов. А поддержка соратников-лейбористов была более чем прохладной. Речь их лидера пошла жестко вразрез с ведущими настроениями и в Парламенте, и в напуганном обществе.
Через два дня Корбин выступил вновь. И в целом поддержал премьера. Но указал: действия Лондона «не имеют целью помешать… контактам народов. У нас нет противоречий с российским народом, история которого полна достижений». Напомнив, что «многие взирали на постсоветскую Россию с надеждой».
День спустя он напечатал в одной из самых читаемых газет — влиятельной The Guardian — текст «Атака в Солсбери ужасна. Но мы должны избежать дрейфа к конфликту» с подзаголовком «Британия должна привлечь виновных к ответственности. Но сейчас не время для поспешных решений, ведущих к холодной войне», разъяснив свой подход.
Суть его такова: нужно гарантировать, что преступления вроде отравления Скрипалей не повторятся. Если причастность к нему российских властей будет доказана, их «надо привлечь к ответственности на основании полученных улик». Но — не выдумывать искусственные поводы для ссор. «Лейбористы, конечно, не поддерживают консервативный и авторитарный режим Путина. Они воздают должное тем в России, кто выступает за социальную справедливость и права человека, включая права ЛГБТ. Но это не значит, что нужно мириться с «новой холодной войной», ростом военных расходов и маккартистской нетерпимостью к инакомыслию в Британии и в мире».
Статья собрала две с лишним тысячи отзывов — позитивных и критических. На днях министр иностранных дел Борис Джонсон объявил, что Корбин играет на стороне Москвы.
На карикатурах он то в почти ленинской фуражке с красной звездой; то с языком, переходящим в пистолет, упертый ему в лоб; то пришибленным сумкой Терезы Мэй; то в поясе шахида, где вместо взрывчатки — подозрительные баночки; то дезертиром, которого сейчас растопчет легкая кавалерия, идущая в атаку (как во время Крымской войны), крича: «проскачем по красной хрюшке!»
Иначе и быть не могло. В обществе, где есть публичная политика. Где парламент — место для дискуссий, а не полуавтоматическая законопринималка. Где есть борьба партий. И успех в ней во многом зависит от настроений масс. С другой стороны, мы знаем, что их настроения, скажем — шовинистские, агрессивные и т.п. — бывают зловещи.
В такой ситуации любой деятель, будучи в меньшинстве, но все же выступая с мнением, идущим вразрез со взглядом главы правительства и массового зрителя-слушателя-читателя, обязан быть готов к обвинениям, осмеянию и забрасыванию чем-то тухлым. Это неприятно, но пугаться не надо. Ведь политическое представительство — это право не только голосовать, но и публично излагать позицию меньшинства. 2 августа 1914 г. в Рейхстаге социал-демократы одобрили войну, ставшую мировой и убившую 17 млн человек. Но двое-то — Карл Либкнехт и Отто Руле — не побоялись выступить против…
Зазвучи из уст депутатов Думы и гостей федеральных каналов призыв вести с США (Британией, ЕС, Западом в целом) позитивный диалог по разделяющим нас проблемам вместо углубления напряженности, разве атмосфера общественной жизни не посвежеет?
Разве идейная монолитность и показательное единомыслие служат развитию социальной мысли, гражданского общества и публичной политики?
Кстати, если твердая позиция несогласного основана не на заигрывании с массами и элитами, не на комплексе или неврозе, а на мировоззрении (пацифистском, либеральном, религиозном и ином) то, возможно, ее асимметричность может удостоиться награды. Ибо, как сказал Екклесиаст: «Для всякой вещи есть свое время и устав» (Екк. 8:6).
Знал ли сенатор Джон Квинси Адамс (сын президента США стойкого федералиста Джона Адамса и сам будущий президент), что его шаги наперекор интересам федералистской партии, но служащие стратегическим интересам страны — удостоятся благодарности избирателей, а через несколько поколений — почета? Не знал. И писал в дневнике: «Страна столь безоглядно поддалась партийному духу, что не следовать слепо той или другой партии — неискупимое преступление». Но, верный убеждениям, «преступление» совершил. И победил.
Знал ли Дэниэл Уэбстер, конгрессмен и госсекретарь, что проклятия, павшие на него за то, что перед лицом своей партии, готовой к бою, он, следуя взглядам, противился войне Севера и Юга — не помешают ему пожать лавры одного из самых отважных политиков?
Знал ли сенатор Эдмунд Росс, что его отказ, вопреки единогласной позиции его партии, голосовать за импичмент президента Эндрю Джонсона, похоронив его политическую карьеру, обеспечит ему место в истории?
Эти и другие примеры политического мужества описал будущий президент США Джон Кеннеди в книге «Образцы отваги» (вышла в России в 2005 г. под названием «Профили мужества»), изданной в США в 1956-м. Тогда она месяцами возглавляла списки бестселлеров. Читатели ее расхватали, критики — расхвалили. А члены жюри присудили высшую премию — «Пулитцеровскую».
Газета The Christian Science Monitor писала: «Человек независимых взглядов создал тонкий, умный, замечательный текст. Кеннеди поднял на мачте прекрасный стяг».
Это стяг мужества. А мужество, по словам Эрнеста Хемингуэя — это «сохранение достоинства вопреки давлению». Когда люди, делающие политику, это умеют — политика остается собой в том смысле, что отражает не только интересы. Или отражает их не так явно, чтобы их носители поступались основами взглядами. Или отказывались их иметь. Или — втискивали их в рамки мейнстрима.
Готовность сказать «нет» большинству — это то немногое, что помогает гражданам верить: политика не такое грязное дело, как о ней порой говорят. Это искусство, как и любое другое, марают грязные люди.
Конечно, никто не станет утверждать, что Джереми Корбин — чистый агнец. Тем более, что после его речей откуда ни возьмись всплыли сведения о его участии в интернет-форумах, где имелись антисемитские посты. Видно, теперь ему придется уделять «делу Скрипалей» меньше внимания. Но ясно: независимо от того, чья вина будет доказана, Корбин, выступив наперекор доминирующей точке зрения, показал себя отважным политиком. Скоро ли мы увидим таких смельчаков в Думе? Разве они не нужны?
