Цивилизация
Понять соперника
«… Ритуал распития хереса в институте, известном под кличкой Тройное Эл, то есть Lincoln Liberal League – «Либеральная лига Линкольна» – был в полном разгаре.
Не менее полусотни исследователей толпились, жужжа как рой трудовых пчел. Никто в их толпе не догадывался, что находится под пристальным вниманием сверху…
Одним из наблюдателей был спецагент Джим Доллархайд, контрразведка ФБР. Вторым – Каспар Свингчэар, начальник службы безопасности Тройного Эл…
– Каспар, скажите… кто в этой толпе может быть советским шпионом?
– Да никто! Слишком низкая квалификация для ответственной работы».
Этот сокращенный фрагмент книги Василия Аксенова «Желток яйца» полон сарказма в адрес и спецслужб США, и «танков мысли» (так дословно переводится термин think tank – «фабрика мысли», «мозговой центр» и т.п.). Автор лично знал и тамошних экспертов, и эти структуры. Да и сам писал книгу «Бумажный пейзаж» в институте Джорджа Кеннана – одном из центров, задача коих «углубление и обогащение американских знаний о России и других странах бывшего СССР».
Впрочем, процесс направлен в обе стороны: Институт Кеннана углубляет и знания россиян о США. Его стипендиатами были Леонид Гозман, Иван Курилла и ряд других деятелей либеральных взглядов. Среди экспертов – Сергей Пархоменко. В январе там выступал Алексей Венедиктов. В феврале – Ксения Собчак.
Между тем Центр Вудро Вильсона, куда входит Институт Кеннана, только что стал первым в рейтинге мировых аналитических центров региональных исследований.
Человек, чье имя носит институт – Джордж Кеннан-старший, интеллектуал и русофил – в XIX веке много писал о России. Его дальний родственник – создатель института, историк и дипломат – работал в СССР и получал премии за книги о нем. А в годы «холодной войны» слыл и «стратегом «сдерживания Советов», и противником ядерного оружия.
Подход США к отношениям с СССР помогла сформировать посланная им в 1946 года в Вашингтон «Длинная телеграмма» – стратегический доклад о том, как вести дела с Кремлем. Автор считал, что исток его «маниакальной» позиции – в «инстинктивном чувстве беззащитности», а курс «вызван слабым знанием обстановки вне России» и ее «огромными внутренними проблемами…» Но считал: его цель – «подрыв уверенности, ослабление обороны, экономической и социальной стабильности, стимулирование разобщенности» Запада. В ответ он призывал быть «смелыми и уверенными, верными нашим методам и взглядам на общество».
А угрозу видел в «уподоблении тем, с кем мы имеем дело».
Ему, похоже, удалось этого избежать. И воплотить свою мечту: создать центр исследований России и привлечь сильных ученых. Один из них помог его создать – знаток русской культуры профессор Джеймс Биллингтон. Историк из Принстона и эксперт «Центра изучения России» в Гарварде, созданного в 1948 году «в надежде, что социальные науки помогут стране понять ее соперника по «холодной войне».
Этому помогли и книги Биллингтона – «Икона и топор» (1966) – анализ русской культуры и религии, «Россия меняется: прорыв к надежде» (1991), «Россия в поисках себя» (2005)… По титулам видно: взгляд автора на тему шел по линии интерес – надежда – сомнение…
От архива Корнилова к «русским ботам»
Эту линию чертили перемены в отношениях наших стран. В годы обострений интерес общества, ученых и властей США к России возрастал. Не случайно первый центр изучения нашей страны – «Институт Гувера» в Стенфордском университете – создали в 1919 году. Тогда – после краха империи и падения демократии – Россия была в смуте, войска США – на Дальнем Востоке, а будущее – во мраке. С тех пор здесь работают с ценнейшим материалом – архивами Керенского, Врангеля, Корнилова…
В тихие времена интерес снижался.
Потепления рождали его вновь. Сближения, как в годы Второй мировой – усиливали. А там уж он парадоксально рос вместе с враждой.
С 1946 (речь Черчилля в Фултоне) по 1961-1962 годы (Берлинский и Карибский кризисы) в Штатах создали много схожих центров. В том числе в Джорджтаунском и Калифорнийском университетах, в Беркли и других. Формировали «фабрики мысли» и вне академической среды: в 1948 – РЭНД с ее «Центром России и Евразии»; в 1961– «Гудзонский институт» и «Атлантический совет». Еще через десять лет – «Германский фонд Маршалла» и много других.
Инициатива исходила от дельцов, политиков и ученых. Средства – от частных лиц и фондов. Заказывали и «покупали» продукт бизнес и государство. Круг изучаемых тем был широк – от истории, культуры, обычаев и языка до промышленного и военного потенциала, организации хозяйства, партийного аппарата и психологии вождей.
«Фабрики мысли» работали эффективно; сказать об их сотрудниках, что у тех «слишком низкая квалификация для ответственной работы», мог только солдафон.
И тогда, и теперь их приоритеты зависят от ситуации в мире и позиций Вашингтона и Москвы. Сейчас она тревожит. Это видно по темам РЭНД: «Новая эра в отношениях с Россией», «Как Россия видит международный порядок»…
Задаются там и вопросом: «обращение Путина – это сигнал о возможном отказе от нераспространения ядерного оружия?» И заключают: стороны говорят, что не хотят этого, но «включение ядерных систем в новые виды вооружений могло бы угрожать этим общим целям». То есть в РЭНД считают, что и здесь остаются общие цели.
Но волнение велико. В «Фонде Маршалла» обсуждают «атаку русских «ботов», «связь России с евроскептиками и выборами в Италии», «способы ограничить ее влияние на Балканах». В центре внимания место Москвы в сирийском кризисе и толки о ее ответе на возможный удар Штатов по Дамаску.
О Ближнем Востоке и других «горячих точках» изданы горы книг, обзоров и докладов. Не меньше остались в секрете. Меж тем в «фабриках мысли» отмечают рост спроса на анализ. А в университетах – числа студентов, изучающих Россию. В Йельском, Колумбийском, Чикагском можно защитить диссертацию по «русологии» и «кремлинологии». Их изучают в 19 университетах.
Ведь сегодня Россия, как когда-то СССР – снова фактор тревоги.
Впрочем, ее градус несравним с 50-ми и началом 60-х, когда строили семейные убежища с запасом воды и еды, и ждали: где бомбы с серпом и молотом и казаки с саблями в зубах?
Теперь американцы верят в свою мощь. А если кого и опасаются, то Пхеньяна. Он враг для 51% участников февральского опроса «Гэллапа». Согласно ему Россия волнует 19%.
А вот для 68% ее жителей, как выяснил в январе «Левада-центр», главный враг – США. Украина – для 28%. Ну и для 14% – Европа. Где тоже изучают Россию и издали первые книги о русской душе, обычаях и власти. Причем не слишком милые.
Астольф де Кюстин считал, что «Россия – страна фасадов. Прочтите этикетки – у них есть общество, литература, театр, искусство, науки, а на самом деле нет даже врачей…» Ну а немец-историк Виктор Ген писал: русские – «народ для коего послушание – родная стихия; указами и розгами с ним можно сделать всё».
Иные видят здесь русофобию. Другие – жесткий, но честный анализ.
Но время одиночек прошло. Минуя эпоху нацизма (и тогда Россию изучали, но это особая тема), пометим: в 1946 в Мюнхене специально создали кафедру Истории русской духовности для философа Федора Степуна. C той поры число институций, изучающих все аспекты жизни России в Европе постоянно росло.
«Институт Лотмана» в Бохуме; «Исследовательский центр Восточной Европы» в Бремене; британский «Четем хаус»; «Рабочая группа по стратегическим коммуникациям» изучающая «кампании дезинформации со стороны России»; «Школа славянских и восточно-европейских исследований» в Лондоне; «Венгерский институт русистики»… Их множество. Назвать все не проще, чем перечислить американские.
Осмысление перемен
Остановимся на самом новом в списке. Его открыли в начале 2018 года в одном из старейших университетов Европы – Карловом, основанном в Праге еще королем Карлом IV. Там и сейчас изучают мир. В том числе – Россию. В Центре Российских исследований Бориса Немцова. Его основание стало «итогом усилий Фонда Бориса Немцова (Германия) и чешских славистов». Возглавить его вместе с профессором Мареком Пригодой пригласили (что бывает нечасто) гражданина России – Александра Морозова.
«Ближайшие наши исследования, – сообщил Морозов, – культурологические: модели коллективной памяти в России, образ российского общества в литературе и искусстве, эмиграция XX века, образ будущего. Важна и политическая история. Если проект отвечает славистскому профилю и актуален, мы можем его поддержать. И презентовать итоги своей работы международной академической среде».
В то же время «карта» центров изучения России и русских культурных групп подсказывает нам две задачи. Первая: осмысление перемен в российском обществе. Сейчас страна обретает форму на годы. Схемы, которые по инерции использует сейчас «транзитология», не помогают ее понять. А понять надо.
Вторая: «культурное сбережение». Весьма вероятно, Центру предстоит участвовать в воссоздании имевшейся прежде в Европе «сети поддержки» России — неподцензурной, верной ценностям культурного разнообразия, свободы и достоинства личности».
Центр Бориса Немцова – не последний в ряду организаций вроде «Института европейских, русских и евразийских исследований» в канадском Карлтоне, «Национального центра славянских и евроазиатских исследований» Хоккайдо, «Центра изучения России и Центральной Азии» Фуданьского университета в Китае.
Сегодня, как, на мой взгляд, верно заметила сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН историк Наталия Бубнова в статье ««Мозговые центры», как акторы современной политики», складывается мировое сообщество «фабрик мысли». Включая те, что изучают Россию. И это требует участия российских коллег.
Но что же важно в приведенных примерах? Думается, прежде всего – высокая степень свободы исследователей и независимости их выводов. Их неподчиненность ни донорам, ни заказчикам, ни их задачам. Нередко «Фабрики мысли» выдают результат неожиданный и совсем их не радующий. И в этом их ценность. Как и в точности и полезности выводов. Как подчеркивает в том же тексте Бубнова: «Свобода не просто лучше, чем не свобода. Объективность и свобода – единственный смысл и условие существования науки».
