Цивилизация
Дело даже не в самом выходе из плутониевого соглашения: реальное сокращение арсеналов должно было начаться только в 2018 году, причем мало кто верил, что это в принципе возможно. Москва и Вашингтон так и не пришли к общему видению технических и финансовых деталей его реализации. Дело в условиях, в обмен на выполнение которых Владимир Путин согласен вернуться к переговорам. А они куда шире, чем простое исполнение американцами своих обязательств по договору: от сокращения военного присутствия США в Восточной Европе до компенсации ущерба от санкций и, что особенно любопытно, от контрсанкций, введенных самой же Россией.
Увязка их с такой деликатной темой, как судьба ядерного оружия, создает принципиально новый уровень напряженности. Это не «радиоактивная пыль», в которую обещали стереть Америку кремлевские пропагандисты. Это почти официальная заявка на новую гонку вооружений.
Тем не менее, если подойти к документу сугубо прагматически, то становится ясно, что он представляет собой, по сути, российский вариант «дорожной карты» по выходу из кризиса двусторонних отношений. Это впервые подробно сформулированная Россией переговорная позиция. Тут интересно сравнить, что в документе есть, а чего нет. То есть какие точки для Москвы особенно болезненны, а какие могут обсуждать даже на нынешнем, крайне сложном, этапе.
Получается, что, например, замороженные активы российских бизнесменов для Кремля важнее, чем будущее Донбасса, статус Крыма или решение сирийского вопроса, которые выведены за рамки документа.
Хотя, конечно, выглядит странно, когда Россия требует, в частности, отмены «списка Магнитского», в соответствии с которым в США запрещен въезд ряду российских чиновников и силовиков, — дескать, пустите нас, и мы не будем трясти ядерной дубинкой у ваших дверей.
Можно, конечно, сказать, что вопросы Крыма, Донбасса и даже Сирии не касаются собственно российско-американских отношений. Но если быть формалистами, то и расширение американского присутствия в Восточной Европе — это ведь увеличение контингента НАТО, а значит, оно также касается не только двух наших стран.
Пожалуй, самая популярная конспирологическая гипотеза нынешнего демарша гласит, что таким образом Москва хочет повлиять на предвыборную гонку в США — предполагаются тайные переговоры с Хиллари Клинтон с тем, чтобы она могла «более лучше» пугать избирателей фактором России. Но если отбросить теорию заговора, то в действиях Кремля прослеживается стремление воспользоваться кратким американским «междуцарствием», чтобы начинать переговоры с новой администрацией уже с позиции силы.
Но вот что любопытно. Одни реалии американской политики в Москве понимают и принимают — речь о сохраняющейся в предвыборный период неопределенности относительно дальнейшей стратегии Белого дома на ключевых направления. А другие — категорически нет. Как, например, то, что «список Магнитского» не в силах будет единолично отменить ни один президент США, для этого нужно согласие конгресса. Получить его будет несколько сложнее, чем дружную поддержку депутатами Госдумы выхода РФ из плутониевого соглашения.
С этой проблемой Россия уже сталкивалась в начале нулевых, в недолгий период «оттепели» в наших отношениях. Тогда администрация Джорджа Буша-младшего никак не могла провести через конгресс отмену санкционной «поправки Джексона–Вэника», действовавшей еще с советских времен. И тогда Москва это восприняла как первый сигнал неискренности в намерениях американских властей.
Очевидно, Россия все еще исходит из дворового принципа: хотели бы по-настоящему — постарались бы. Не хотят — значит, прижмем к стенке. Это, конечно, не добавляет симпатий и доверия к нашей стране со стороны иностранных партнеров.
Впрочем, возможно, в российских верхах как раз все отлично понимают, просто не особенно и хотят разрешения конфронтации.
Эксперты спорят о том, как оценивать жест российской стороны. Кто-то называет его сильным ходом, напоминающим присоединение Крыма и операцию в Сирии. Во всех случаях мы действовали на опережение и использовали наши вроде бы забытые преимущества: массовую поддержку населения, старые, еще с советских времен, связи и, наконец, ядерный ресурс.
Им возражают скептики. Ядерное оружие — это тщательно подготовленный, но не крайний, а прямо-таки последний аргумент. Который как-то уж очень спешно вытащили вскоре после первых результатов расследования гибели малайзийского «Боинга» в небе над Донбассом и заявлений Вашингтона о готовности разорвать всякое сотрудничество в Сирии. Удержаться от сравнений с Северной Кореей все труднее.
Наконец, в требованиях России содержится скрытое признание того, что санкции, а главное, контрмеры самой Москвы все-таки нанесли нашей экономике серьезный ущерб.
Между тем отрицание этого факта — один их столпов нашей пропаганды: только недавно Дмитрий Медведев в своей нашумевшей статье иронизировал над словами Барака Обамы о том, что российская экономика «разорвана в клочья».
Но именно экономике очередное геополитическое обострение нанесет самый значительный ущерб. Много символизма в том, что первым законопроектом, который рассмотрит новая Дума, будет именно выход из плутониевого соглашения. Как четыре года назад вокруг «закона Димы Яковлева», теперь власть цементирует единство своих рядов вокруг жесткой внешнеполитической линии, в которой геополитические приоритеты важнее экономических соображений.
Новости о бюджетном процессе, которые сулят увеличение расходов на силовиков за счет урезания социальных статей, не оставляют в этом сомнений. Причем министру финансов дается право единолично перераспределять до 10% бюджетных ассигнований без согласования с парламентом — особых сомнений, куда могут пойти экстренно изъятые средства, тоже нет.
Стратегический расчет российских властей становится все более прозрачен. Похоже, в Кремле рассчитывают сохранять сложившийся статус-кво новой «холодной войны» до тех самых пор, пока на Западе сами не решат пойти навстречу Москве.
Кажется, навязчивые упоминания «цивилизационного кризиса» евроатлантического мира — это не только пропагандистское клише, но и самая главная ставка российских властей. Тут остается только вспомнить, что «закат Европы» Освальд Шпенглер обещал как раз столетие назад — «ждем-с».
Внутриполитические резоны плутониевого демарша Москвы и увеличения оборонных расходов работают скорее на версию о том, что президентские выборы в стране состоятся до 2018 года. Иначе новая антиамериканская мобилизация похожа на фальстарт. В свою очередь, как именно распределят дополнительные деньги на силовиков, широкие массы населения не узнают: все они пройдут по секретным статьям. И неизвестно, потратят ли их на реальное усиление оборонительного потенциала страны или на сохранение лояльности правоохранительных органов внутри страны «на всякий пожарный случай».
В сухом остатке мы имеем то, что операция в Сирии, затеянная как один из способов наладить отношения с внешним миром и в какой-то момент поставить вопрос о снятии санкций, в итоге привела к тому, что вероятность этого сегодня приближается к нулю. Речь идет скорее об их расширении, чем об отмене.
Россия вновь стоит на развилке. Либо ввязаться в полноценную прокси-войну с США (на территории Сирии или в другой горячей точке), которая все, в том числе экономические, неурядицы спишет. Или стать второй Северной Кореей, которая раз в месяц грозит США ядерной войной и запускает ракеты, и это длится десятилетиями. Но тут могут возникнуть проблемы хотя бы в связи с тем, что наши люди привыкли питаться не только травой. Или, наконец, выставить на президентских выборах преемника, который сможет разыграть сценарий типа «Перезагрузки 2.0». Преемника, потому что в искренность президента Путина, даже если бы он такой план действительно предложил, на Западе могут уже не поверить.
