Цивилизация
Два события, чрезвычайно важных для современной российской политики, разминулись буквально на пару дней. Следователи пришли к выводу, что пассажирский самолет был сбит ракетой, выпущенной российским «Буком» с территории, подконтрольной сепаратистам. В Сирии тем временем произошло очередное обострение, которое обещает новый виток конфронтации с США. Reuters со ссылкой на анонимных чиновников передает, что США намерены приостановить дипломатическое взаимодействие по Сирии с Россией с 29 сентября.
В этом календарном совпадении можно, конечно, усмотреть действие неких антироссийских сил, но можно — предсказуемую диалектику нашей внешней политики.
Год назад, когда Москва начинала свою операцию в Сирии, одна из довольно очевидных целей состояла в том, чтобы сместить фокус внимания мировой общественности с донбасской темы. С точки зрения западного истеблишмента, заявка не самая привлекательная, но потенциально приемлемая с учетом того, что ни одна другая страна, включая США, очевидно, не готова была взять на себя ответственность за разрешение сирийского конфликта.
Обозначенная Москвой цель — борьба с запрещенной в РФ группировкой «Исламское государство» (организация запрещена в России) — шла в комплекте со все более заметной поддержкой режима Башара Асада, который в вашингтонском хит-параде «зла» явно стоит лишь парой строчек ниже исламистов.
К тому же вмешательство в сирийский конфликт могло свидетельствовать о том, что России мало статуса региональной державы на пространстве бывшего СССР. Что с учетом ее действий на этом самом пространстве в последние годы тоже не вызывало особенно радужных ожиданий со стороны западных стран.
Сегодня войска, верные Асаду, при поддержке российских сил наступают на Алеппо — второй по величине город Сирии, борьбу за который еще пять лет назад, на заре конфликта, именовали «матерью всех битв». Если наступление окажется успешным, то стратегическое преимущество впервые за эти годы окажется у официального Дамаска. США это явно не устраивает: они обвиняют Россию, что она ведет борьбу не с исламистами, а уже со всей оппозицией Асаду.
Позиция Москвы, в свою очередь, состоит в том, что отделить «нормальных» оппозиционеров от террористов все труднее, вплоть до полной невозможности. В Вашингтоне и Лондоне уже заявляют о готовности ввести новые санкции против России.
В любом случае очевидно, что конфликт в Сирии не объединил мировые державы по типу «новой антигитлеровской коалиции», о которой говорил Владимир Путин, но лишь добавил напряженности.
А появившиеся накануне подробности расследования гибели Boeing напомнили, что и старое никто не собирался забывать.
Проблема не в конкретных ошибках российской внешней политики, а в самой ее философии. Практически официально на вооружение у нас принята теория глобального сдерживания России, которым якобы целенаправленно занимаются западные страны во главе с США.
Руководители страны никак не могут принять тот факт, что сокращение нашего стратегического влияния объясняется не только и не столько злой волей внешних сил, сколько большими проблемами в нашей собственной экономике и потерей привлекательности российского проекта для иностранных элит и многих групп населения.
Именно поэтому страна и пытается вмешиваться в каждую ситуацию, где, как полагает, еще может защитить собственные «исторические права» и актуальные интересы. Причем в конкретный момент делает это довольно эффектно и даже эффективно, хотя бы потому, что никто, кроме России, так давно не рискует и, соответственно, ни от кого этого не ждут.
Но стратегически, как показывает опыт Украины и Сирии, мы создаем лишь зоны нестабильности, из которых самим же непонятно, как выбираться. Единственный пока удачный опыт выхода из конфликта — это разрешение конфронтации с Турцией, которое, впрочем, пока не будет построен газопровод «Турецкий поток», тоже не кажется окончательным.
Продолжать сражаться на всех фронтах — обрекать себя на непредсказуемые последствия.
Даже потенциальная победа Асада в Алеппо не гарантирует ничего, кроме громких публичных реляций наших чиновников и дипломатов. Ведь за год этой кампании выяснилось, что союзников в регионе у нас попросту не осталось. Даже Тегеран, на который Москва так рассчитывала, фактически устранился от поддержки российских сил: ни базу для самолетов не предоставил, ни живой силы для войны на земле. Вступать в союз с непредсказуемым игроком в тот самый момент, когда началось долгожданное налаживание отношений со всем остальным миром, в Иране не захотели.
А значит, держаться режиму Асада только на российской военной поддержке, но этого явно мало в таком насыщенном интересами и оружием регионе, как Ближний Восток.
Уйти из Сирии и тем более прекратить поддержку ЛНР-ДНР — расписаться в слабости. Прежде всего, в глазах собственного населения. Ведь еще одна непроговоренная, но очевидная цель такой агрессивной политики страны — показать себя защитницей сначала «русского мира», а потом и статуса «великой державы».
Но, кажется, страх показаться народу слабыми кроется больше в головах политиков. Граждане очевидно устали от затянувшихся боев, особенно когда пустеют холодильники.
Даже официальные опросы свидетельствуют, что интерес россиян к событиям в Сирии заметно ослаб: по данным ВЦИОМ, с марта по июль он снизился с 73 до 60% следящих за ними.
То есть внутриполитический смысл операции все менее очевиден, но если ее прекратить вовсе, не добившись хоть какой-то значимой победы, то эффект может и вовсе стать отрицательным. А поскольку победа все более призрачна (см. выше), то получается крайне неприятный для российской власти замкнутый круг.
Может, настало время осознать, что в большой геополитической игре не получается перейти в следующий тур, не завершив предыдущий. Одно цепляется за другое, и штрафные баллы не сгорают, а, напротив, умножаются.
