Цивилизация
Риторика, которой в России сопровождается стремительное восстановление отношений с Турцией, часто звучит как пародия на саму себя. Года не прошло с тех пор, как Анкара «нанесла удар в спину», сбив наш самолет; семья Эрдогана, по версии государственных СМИ, «торговала нефтью с ИГИЛ» (запрещено в России); а настоящие патриоты грозили «не забыть и не простить» — и вот в обновленном репертуаре совсем другие песни. Общие геополитические интересы; большие экономические планы; развитие двусторонних отношений —
картина маслом «После бурной ссоры растроганные супруги мечтают о том, как теперь-то заживут по-новому».
История конфликта с Турцией и его счастливого разрешения вообще прекрасно демонстрирует реальную цену идеологических упражнений российской дипломатии. Прошлой осенью президент Путин обещал, что совершившие «подлое военное преступление, убийство наших людей» не отделаются «помидорами или какими-то ограничениями в строительной и других отраслях». А сегодня уже заявил, что мы «никогда не политизируем вопросы экономического сотрудничества».
Национальные интересы и справедливое возмездие работают до тех пор, пока контрагент не выступит с конкретными предложениями по компенсации. Помидоры действительно не подойдут. А вот, например, разморозка проекта газопровода «Турецкий поток», в цене которого так и не сошлись аккурат накануне осенних событий, — это уже другое дело.
Российская внешняя политика куда более прагматична, чем может показаться на первый взгляд. И, возможно, это не так плохо. По крайней мере, естественно.
Во всяком случае, нет особых шансов выиграть бонусные очки у официозных пропагандистов, иронизируя сегодня над видимой непоследовательностью Москвы и прибавляя к этому тот факт, что за несколько недель, прошедших с военного путча, Эрдоган арестовал три десятка тысяч человек — с кем, мол, заводим дружбу. Прошлой осенью мало кто из критиков внешнеполитического курса искал аргументы менее очевидные, чем «что же, из-за одного сбитого самолета нужно ставить две страны на грань войны». Ну вот, одумались, не будут ставить — вроде бы есть повод порадоваться.
Но особой радости, конечно, не будет, потому что критика внешней политики — всего лишь продолжение несогласия с внутренней, а здесь все уже давно в духе фразы Бродского: «Если Евтушенко против колхозов, то я за».
Сущностный прагматизм внешнеполитического курса, который то и дело проходит по тонкой грани с конъюнктурностью, можно проследить даже по прямым высказываниям российских госдеятелей. То и дело ошарашивая заявлениями про многовековое сдерживание России Западом, скрепы и особый путь, они чуть погодя не забывают сообщить, что наши амбиции скромнее, чем может показаться, если смотреть только российское телевидение с его ура-патриотическими сюжетами.
Отсюда и Америка, которая, по словам того же Путина, «единственная сверхдержава». И если она действительно переживает кризис собственного лидерства, то линия, занятая Москвой, соответствует веяниям времени. Когда сложившаяся система больше не справляется с регулированием международных отношений, всегда наступает период краткосрочных союзов по конкретным поводам. Это общее историческое правило, похоже, только усиливается с технологическим развитием цивилизации, которое требует все более динамичного реагирования на ситуации.
Стратегический успех, как, возможно, никогда прежде, зависит от тактических побед. Но иногда слишком трудно отделить оперативное реагирование от банальных метаний.
Вскоре после присоединения Крыма Россия громко анонсировала разворот на Восток, олицетворенный, понятное дело, Китаем. Там, конечно, торопиться не любят, но промежуточные итоги выглядят не слишком утешительными. В прошлом году торговый оборот между двумя странами упал почти на 30%.
Теперь, видимо, будем дружить с Турцией. Трудно избавиться от ощущения, что недавняя попытка переворота только способствовала этому. Инициированный, предположительно, прозападно настроенной частью элиты путч — это же настоящий кошмар российского руководства. Как не подставить плечо, ведь это буквально общая мозоль.
Проблема в том, что с точки зрения мировой экономики появляется даже не аналог российско-китайского союза, а альянс небольших держав, чья совокупная доля в ВВП мира не превышает 5%. Одно дело — приятно сообщить своему избирателю, что перед нами извинились, а мы великодушно извинения приняли. Другое — предъявить новоявленный союз западному миру.
А тут, если уж говорить о чем-то многовековом, то Турция и Россия в глазах западного мира уже столетия полтора соревнуются за звание «колосса на глиняных ногах» или «больного человека Европы». И когда они заключают союз с явно антизападным подтекстом, то это может вызвать самую разную реакцию у тех, кому это подспудное сообщение адресовано. Она вряд ли будет моментальной — ситуация не такая острая, — но ближе к концу года, когда в США пройдут выборы, наверняка определится.
Разменной же монетой в этой большой (или не очень) геополитической игре становятся обычные люди.
Турки, работавшие в Москве и вынужденные вернуться на родину после катастрофы Су-24; их российские жены, родину покинувшие или ждущие здесь мужей. Бизнесмены, в одночасье лишившиеся дохода. Туристы, вынужденно сменившие места привычного дешевого отдыха на более дорогое и зачастую менее качественное, зато отечественное. Покупатели, пассивно наблюдающие за ростом цен на овощи и фрукты в магазинах.
Пострадавших много, и так происходит почти всегда, когда государство приходит в экономику со своими геополитическими требованиями (не случайно немецкий бизнес далеко не в восторге от санкций против России). Но в России дело осложняется тем, что к принятию важнейших решений допущена совсем уж узкая группа лиц. И именно из-за этого сочетания внешнеполитической непроработанности и внутриполитической непрозрачности и сам конфликт, и его разрешение для многих выглядят лишь пародией на реальную политику.
