Цивилизация
Глеб Павловский. Система РФ. Источники российского стратегического поведения. Европа, 2015
В недавнем прошлом за Глебом Олеговичем закрепился образ главного политтехнолога. Сейчас многие считают, что он советник, без которого власть потеряла прежний лоск. Или даже «архитектор системы», который, удалившись теперь от реальной политики, эту самую систему и описывает, вводя неологизм «кремлеречь» и объясняя, почему устные распоряжения стали важнее письменных.
Павловский анализирует российское стратегическое поведение, вспоминая логику американского аналитика Джорджа Кеннана, который похожим образом рассматривал советскую стратегию.
Как именно бюрократический саботаж нередко спасает страну от краха и как система организует необходимое ей «большинство»? Что такое «простор отсутствия»? В каких ситуациях алогичность поведения становится сильной, а не слабой стороной?
Всемогущество и управленческая неумелость вполне могут сочетаться. Место государственной идеологии может занять воспроизводство системы как таковой.
Система конструирует внутренних и внешних врагов, необходимых для выстраивания нужных ей связей, она сама производит ту информацию о внешнем мире, которой и питается, выбирая все более неожиданные для внешнего мира шаги.
В чем парадоксальная выгода от санкций? Почему размолвка с Западом — это идеальная ситуация для осознания и выработки «национальных интересов»?
Павловский мастерски балансирует между ироничной критикой и любованием этой парадоксальной машиной и остроумно перечисляет промахи оппозиции, например бессмысленность разоблачения коррупции, которая давно, хотя и негласно, признана обществом нормой.
Борис Гройс. О новом. Опыт экономики культуры. Ад Маргинем Пресс, 2015
В чем сходство между музеями и банками? Каковы отношения между ценой и ценностью произведения? Есть ли тайная связь между русским авангардом и большим сталинским стилем? Почему любое «обновление» оказывается одновременно «возрождением» чего-то прежнего и давно вытесненного? Что превращает вчерашнюю «классику» в «кич» и «попсу»?
По образованию Борис Гройс лингвист и математик. Он переехал в Германию еще в начале 1980-х и стал там одним из главных «понимателей» современного искусства.
В его модели есть поле профанного (не признаваемого искусством) и поле архива (признанного искусством на данный момент). Между этими двумя полями постоянно происходит двусторонний обмен.
Логика этого «попадания в искусство» и «выпадения из искусства» крайне удивительна, и Гройс описывает самые головокружительные ее повороты.
Его задача — максимально точно показать экономику этой перманентной переоценки, которая и составляет суть культурного производства. Как связан этот «инновационный обмен» с креативностью, сексуальностью, рынком и нашим мышлением как таковым?
В чем ценность «нового», если оно не открывает нам никакой скрытой прежде истины? С одной стороны, эпоха больших модернистских утопий, требовавших абсолютно нового и окончательного решения вечных вопросов, миновала. С другой стороны, новизна остается важнейшим критерием успеха на арт-рынке.
Как соотносится «новое» и «иное», «новое» и «модное»? На каких условиях национальные архивы (музеи и другие культурные институции) включаются в единый мировой архив? Как все это описывалось романтиками, гегельянцами, марксистами, психоаналитиками, структуралистами и постмодернистами?
Чтение Гройса делает поход в любой музей настоящим приключением, а биографию любого художника — захватывающим расследованием.
Джозеф Стиглиц. Цена неравенства. Эксмо, 2015
Базовая идея Стиглица — человек откажется от выгодных для себя, но невыгодных для общества условий игры, если он уверен, что так же поступит большинство людей. Он — нобелевский лауреат по экономике, кейнсианец, критик либералов и разоблачитель химер свободного рынка как панацеи. Сравнивает «жесткую экономию» с кровопусканием, которым в Средние века пытались лечить все болезни.
По расчетам Стиглица, неравенство в США достигло той степени, когда оно перестает быть стимулом и становится тормозом для дальнейшего развития. Еще при Рейгане этот разрыв стал губительным для общества, а сейчас усугубился в несколько раз.
Правительство помогает тем, кто вызвал экономический кризис, ничего не делая для тех, кто от него страдает.
В такой ситуации у большинства граждан исчезает чувство «честной игры», и общество заходит в политический тупик. Этим объясняется «кризис демократии» по всему миру.
Неравенство — ключевая проблема, из которой следуют все остальные. Стиглиц критикует регрессивную налоговую систему, при которой неравенство растет, предлагает ограничить операции с рентой и ввести новые налоги на рост капитала. По его расчетам, даже самое незначительное перераспределение доходов внутри общества приведет к ощутимому росту спроса, оживлению экономики и снижению безработицы.
Несмотря на свой солидный статус оксфордского и кембриджского преподавателя, он использует понятие «1% общества» как вполне научное и говорит от имени среднего класса, теряющего свое положение.
Вадим Руднев. Новая модель времени. Гнозис, 2015
Ученик Лотмана и Гаспарова, филолог и лингвист, в постсоветское время Руднев занялся психоанализом как популярной, так и элитарной культуры, от романов Льва Толстого до фильмов Дэвида Линча.
В каких случаях нам необходимо сомневаться в существовании окружающей действительности и допускать бесконечную множественность возможных миров, а в каких нам требуется одна безвариантная версия бытия? Как по-разному переживается время личностями шизоидного, истерического и депрессивного типа? Чем отличаются модели времени, выстроенные Бергсоном, Гуссерлем и Данном? Как в разных культурах сочетаются навязчивый орнаментальный повтор (обсессия) и тяга к новому и небывалому (истерия)?
В любом фильме и тексте есть своя модель прошлого, настоящего и будущего.
Рассмотрев разные модели времени — идущее по кругу в мифе, идущее по прямой к окончательной цели в монотеизме, теряющее качество (у традиционалистов) или набирающее качество (у прогрессистов), — Руднев вводит понятие полифонического времени (гипервремени), которое будет свойственно искусственному, автономному и всеобщему интеллекту.
Язык нормального человека обычно служит тому, чтобы скрыть нежелательную, травмирующую истину, а язык ненормального, наоборот, эту истину старается обнаружить и проявить.
У так называемой реальности, в которую мы вынуждены верить, есть не только режиссеры, но и продюсеры. Сознательный и бессознательный режимы восприятия постоянно переключаются в каждом из нас.
Меняя оптики Лакана, Юнга, Фрейда, Делёза, Берна и других влиятельных толкователей культуры, Руднев строит свое провокационное письмо, показывая авантюрные приключения наших желаний и мыслей на примерах из «Малхолланд Драйв» или «Измены» Кирилла Серебренникова.
Майкл Вайс, Хасан Хасан. Исламское государство. Армия террора. АНФ, 2016
Журналист из США и политический аналитик из Сирии отвечают на вопрос: откуда взялось и куда стремится «Исламское государство» (ИГ; организация, официально запрещенная в России)? Кто запустил этот парад насилия с постоянно растущей нормой жестокости?
В книге два главных вывода. Во-первых, бывшие баасисты, боевые офицеры армии и спецслужб Саддама Хусейна составили костяк ИГ и обеспечили ему первичный военный успех. Во-вторых, Асад в Сирии своей жесткой политикой подтолкнул очень многих именно к такой форме сопротивления своей власти. Суннитское большинство не имело при нем никакого представительства.
Послевоенный Ирак как рассыпавшийся пазл, в каждом фрагменте которого есть собственный харизматический лидер с собственной фанатичной армией.
ИГ как асимметричный ответ в иракской войне, после того как она вроде бы уже закончилась.
В чем отличие ИГ от «Аль-Каиды» (организации, также запрещенной в России)? Какие метаморфозы переживает личность, которая меняет имя и становится на путь джихада? Почему арабские тюрьмы — это университеты джихада, в которых вербуются сотни новых сторонников? Как в американской оптике роль главных врагов порядка перешла от шиитских партизанских групп к суннитским?
Подробные портреты лидеров, союзников, проповедников, вербовщиков, неофитов.
Их экономика — нефть. Их политика — социальные сети. Их цель — закончить эпоху национальных государств на Ближнем Востоке и вернуться во времена первых халифов. Их идеология — война монотеистов с идолопоклонниками. Людей ведет туда желание служить чему-то великому и отдать этому свою и чужие жизни, попав в романтический мир, где ничего не боятся, чеканят золотые монеты и дарят друг другу пленных женщин.
Прогнозы Вайса и Хасана пессимистичны. Вне зависимости от судьбы ИГ ближайшее будущее региона останется в руках лидеров джихадистских группировок.
