Цивилизация
На фоне решения российских властей максимально быстро присоединить к себе полуостров возникают естественные вопросы. Почему, например, мы не присоединили Абхазию и Южную Осетию, не отреагировали на референдум в Приднестровье, которое тоже активно рвалось в Россию? Мы ведь в любом случае будем содержать Крым и сохранять там военное присутствие, как содержим и сохраняем его в Южной Осетии и Абхазии.
Если от того, станет ли Крым республикой в составе РФ или недогосударством типа Абхазии с Южной Осетией, ничего особенно не меняется, зачем нам настаивать именно на присоединении Крыма, взрывая нормы международного права, давая основания для санкций США и ЕС?
А заодно лишая себя пропагандистских оговорок насчет действий Запада в Косово — ведь ни США, ни какая-либо страна ЕС эту территорию к себе не присоединили.
Ответ на эти вопросы кроется в самой логике развития российской внешней политики, представлений о мире и месте в нем России. При всей схожести двух кампаний: «принуждения к миру» Грузии в 2008 году и действий «зеленых человечков» на украинской территории в 2014-м — у них есть принципиальные отличия.
Война с Грузией шла на пике экономического подъема — невеликого, но для нынешней российской власти явно рекордного. Тогда были хотя бы формальные основания для ввода войск — обстрелы грузинами российских миротворцев, пусть и на территории Грузии, каковой до сих пор является с точки зрения мирового сообщества Южная Осетия. К тому же у большинства жителей Южной Осетии к тому моменту были российские паспорта.
Ничего подобного в Крыму нет. Эта военная кампания идет на фоне теперь уже необратимого при нынешней власти экономического спада в России. Мы присоединяем Крым в том числе потому, что Южную Осетию и Абхазию никто кроме нас (два непонятных острова и Венесуэла в данном случае все-таки не в счет) не признали и в обозримом будущем вряд ли признают. Теперь мы показываем, что готовы зайти сколь угодно далеко и ничего не боимся. Что Россия — не «младший партнер Запада» и не просто соучастник установления мирового порядка, а самостоятельный геополитический игрок. Другой вопрос, есть ли объективные основания для такой решительности российских властей. Ближайшая история очень быстро это покажет.
Санкций Запада мы официально не боимся. Говорит же пламенный спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко: запретят ездить по миру, будем отдыхать в Сочи. В новой логике Кремля такие санкции — даже плюс.
Мы ведь теперь официально стали врагами Запада (в 2008 году такого окончательного — для этой российской власти — разрыва еще не было). Поэтому любые контрмеры США и ЕС, по мысли российских властей, должны будут еще теснее сплотить народ перед лицом неизбежных экономических трудностей.
У России долго не было никакой идеологии. Теперь она есть. Консервативный неоимпериализм. Крым превратился в символ сплочения России против ненавистного Запада, на который мы теперь с удвоенной энергией начнем списывать собственные неизбежные экономические провалы.
Когда критики кремлевской политики в отношении Крыма и Украины говорят, что мы кратчайшим путем идем к окончательному превращению в страну-изгоя, к неоизоляционизму, для российской власти, судя по всему, это лишь дополнительное подтверждение ее правоты. Наша пропаганда много лет с нарастающей интенсивностью внушала обществу, что Запад — враг, добивающийся ослабления России. Что Россия находится в осажденной крепости. И теперь, похоже, в это поверила и сама власть, которая пытается воплотить дискурс о России как осажденной крепости в реальность.
Это изгойство наша власть как раз и считает геройством, проявлением истинно самостоятельной политики вставшей с колен державы, которая более не нуждается в «заигрывании» с Западом.
В этом смысле и россиянам, и мировому сообществу важно понимать, что никакой Запад, никакие санкции, никакие счета российских чиновников в западных банках и никакая недвижимость в Европе или на Майами российскую власть не остановят. Остановиться может только она сама. Пока же мы с Крымом наперевес встаем с колен, расправляемся в полный рост, и мир не знает, каким будет наш следующий шаг. Знаем ли мы сами?
