Масштаб внимания к «Шерлоку» впечатляет – рейтинги предыдущего сезона были в два раза меньше. А в ночь премьеры третьей серии сериал оккупировал все десять позиций в трендах русскоязычного Twitter. Ажиотаж, творившийся в Британии, и представить страшно: по Лондону рассекали катафалки с фанатами, люди полдня стояли в очереди, чтобы купить с рук билет на закрытый показ. А до этого два года устраивали коллективный мозговой штурм в интернете, чтобы разгадать тайну двойного самоубийства героев в предыдущем сезоне. Третий сезон британского «Шерлока» начался на ноте, которую на ТВ раньше брали разве что юбилейный выпуск «Доктора Кто» да финалы «Во все тяжкие», «Друзей» и «Чертовой службы в госпитале МЭШ».
Все это было невозможно предсказать четыре года назад, когда сериал только запускался, зато, в соответствии с методологией книги «Черный лебедь» Нассима Талеба, легко объяснить задним числом.
Профессиональный гений сериала (и в первую очередь стоящих за ним сценаристов Стивена Моффата и Марка Гэтисса) – в установлении особого экономического и творческого режима для канала BBC. Современное кино и телевидение порабощено франшизами. Пока прочие сценаристы вынуждены через юристов согласовывать с владельцами лицензий каждый чих и шаг героев, Моффат и Гэтисс (который здесь еще и актер, играющий Майкрофта Холмса) вольны вытворять с наследием Конана Дойла все, что им заблагорассудится. Метаморфозы первого и второго сезонов оказались разминкой перед финалом третьего, в котором дедукции как таковой уже не осталось, зато начался настоящий политический триллер.
Функции героев изменились сообразно сюжету: милый и респектабельный хоббит Джон Ватсон внезапно превращается в темного рыцаря – мастера единоборств с тягой к насилию. Его жена Мэри (пожалуйста, не читайте этот текст, если еще не досмотрели сезон) – в секретного агента. Майкрофт – в самого влиятельного человека одной из самых влиятельных стран мира. Даже миссис Хадсон сообщает, что в юности была бухгалтером наркокартеля и стриптизершей.
Параллельно сценаристы безжалостно разделываются с клонами вверенного им героя, подчас играя на грани фола. Все великие ТВ-философы двадцать первого века – Грегори Хаус, профессор Купер, доктор Лайтман – эксплуатировали ницшеанские мотивы творчества Конана Дойла. В первой серии третьего сезона новый Холмс передразнивает Хауса – циника, скрывающего свои чувства. Во второй – Купера, социопата, оказавшегося на шумной вечеринке. В третьей – Лайтмана, специалиста по лжи.
Чтобы так управлять франшизой, нужен полный карт-бланш со стороны канала, и у Моффата с Гэтиссом он, видимо, есть. Неслучайно им позволяют сдвигать премьеры, обновлять сериал раз в два года, а вместо привычного сериального хронометража выпускать три эпизода по полтора часа.
За их вольность расплачиваются своей лояльностью телезрители. Моффат повторил с публикой тот же фокус, что и чуть раньше с фанатами «Доктора Кто», — сделал ее членом семьи героев.
«Шерлок» в третьем сезоне превратился в большую семейную сагу, просто ее сложно разглядеть за мягким британским юмором. Миссис Хадсон здесь чирикает по телефону с лаборанткой Молли, а та – с инспектором Лестрейдом. Майкрофт и Холмс выслушивают лекции мамы по поводу курения. Их папа тем временем интересуется, все ли в порядке у Джона с Мэри. Конечно, все в порядке: они ждут ребенка. Маленького Шерлока в финале и вовсе играет сын Моффата, что и символично, и дерзко.
При всех драматических поворотах новый «Шерлок» — образцовая святочная комедия про семейную встречу в сочельник. Даже Мориарти здесь кажется блудным сыном, возвращения которого приходится ждать целый сезон.
В эту же семью включены фанаты: в сценарий проникли блогеры, критики и поклонницы Холмса, а самые нелепые зрительские версии его смерти были с нежной издевкой экранизированы в первом эпизоде. Такие культы вокруг сериалов складывались и раньше – в «Твин Пиксе», «Остаться в живых», «Иерихоне» — но расцвести смогли только в век окончательного господства социальных сетей. Интегрировать зрителей прямиком в сериал осмелились только Моффат и Гэтисс. Сначала они задумали Ватсона как восторженного фаната, оказавшегося внутри любимого шоу. Теперь они перевели весь сценарий в режим диалога со зрителем: например, герои, не боясь разрушить целостность своего мира, шутят про собственные же роли в «Хоббите». Немыслимое дело.
Важнее, впрочем, то, что Шерлок, как и положено великому детективу, умеет раскрывать масштабные преступления еще до того, как они произошли. В 2010 году, когда состоялась премьера шоу, мы еще жили в мире, сравнительно равнодушном к информационному террору. Не было еще ни твиттер-революций, ни скандала с News of The World, ни Эдварда Сноудена, ни Occupy Wall Street, ни шумихи вокруг хакеров из группировки Anonymous, ни всеобщей озабоченности шифрованием персональных данных. А драма с Джулианом Ассанжем развивалась параллельно с пост-продакшн сериала и едва ли могла его вдохновить. Таким образом, прозорливый «Шерлок» попал в струю времени и придумал для этого времени и героя, и антигероя. Оба достигли совершенства в сборе и анализе информации. Но если первый (Холмс) использует данные, чтобы стоять на страже справедливости, то второй (появляющийся под занавес злодей-медиамагнат Чарльз Огастес Магнуссен) стремится к неограниченной власти. И имеет все шансы ее заполучить, потому что правительства в борьбе с ним неэффективны, а обычным обывателям далеко до его интеллекта.
Таких героев и злодеев массовая культура предлагала нам в последний раз пятнадцать лет назад в «Матрице». С ней в «Шерлоке» рифмуется и пальто, и белоснежная «кладовая» Магнуссена, похожая на кабинет Архитектора Матрицы. При этом медиамагнат-шантажист — не столько персонаж из романа Дойла, сколько слепок с Руперта Мердока. А главный герой — не только Шерлок Холмс, но и Прометей, Ассанж и Сноуден в одном лице.
Впрочем, в добросовестности двух последних настоящий Холмс наверняка бы предпочел удостовериться лично. Отличная могла бы быть, кстати, интрига для следующих сезонов.
Молодой, асоциальный и бесконечно одаренный Шерлок Холмс, таким образом, стал идеальной ролевой моделью для пытливой молодежи по всему миру. Он вполне себе борец против системы, желающий докопаться до правды, но при этом не отверженный, а востребованный и стильный.
После выхода сериала британские модные дома принялись редактировать свои осенне-зимние коллекции: вырос спрос на пальто и кепи. Он страшный сноб, но его интеллектуальное превосходство не отторгает, как это бывает с реальными умниками, а очаровывает. Он вроде бы бездельник и хипстер, но в любой момент может мобилизоваться. Он, при всем своем синдроме Аспергера, обретает свой круг, настоящую семью, и познает ее ценность – о чем искренне шепчет в тосте на свадьбе Джона и Мэри.
Все бы хорошо, но «Шерлок» засвечивает не только прекраснодушные настроения общества, но и пугающие. Весь третий сезон пропитан угрозой терроризма – начиная от жуткой сцены празднования Порохового заговора и кончая появлением Мориарти. Причем даже сверхразум Холмса не знает, как с новым террором бороться: в финале сыщик, поняв, что его переиграли, просто без суда и следствия пускает злодею пулю в лоб. Похожая моральная проблематика была и в последнем фильме про Бонда, где чересчур информированный негодяй в прямом смысле держал британскую разведку за известную часть тела.
Помимо ожидания террора сериал заворожен еще и духом милитаризма. За последний в полной мере отвечает полковник Шолто. Забавно, что в недавнем российском «Шерлоке Холмсе» он тоже появляется с посланием к зрителям – о тщетности толерантности и никуда не девшемся бремени белого человека.
В британском «Шерлоке» отставной вояка с обожженным лицом производит не меньшее впечатление: он, в отличие от нашего болтуна, выразительно молчит, но думает, похоже, явно о том же самом.