Цивилизация
«Критикуешь ли ты свою страну, находясь за границей или в обществе иностранцев?» — этот вопрос фигурировал нынешним летом на одном из декоративных плакатов селигерского форума, пародийно напоминая формулировку советских анкет «имеете ли вы родственников за границей?».
Смысл и идеологическое качество селигерского вопроса гармонично вписываются в русло того имперско-советско-православного муляжа, который наши власти искренне считают концептуальным будущим России. Отмечая, например, семидесятую годовщину трагической бомбардировки Сталинграда байкерским шоу с праздничным концертом. Или публично ляпая, как это сделал недавно Владимир Мединский, что, не будь СССР атеистическим государством, Зоя Космодемьянская обязательно была бы причислена к лику святых.
Заметьте, эти два последних эпизода полностью вписываются в произведения Николая Васильевича Гоголя, который, кстати, вместе с Салтыковым-Щедриным, Лесковым и даже Чеховым становятся неугодными нашим казенным патриотам. Еще бы! Байкер Хирург, например, исчерпывающе иллюстрирует гоголевский афоризм о двух вечных бедах России – дураках и дорогах. А благочестивые фантазии министра Мединского, который сравнительно недавно был правоверным комсомольцем, ставят его в один ряд с бессмертным Маниловым.
Люди с селигерским мышлением безусловно усмотрят в изложенных выше замечаниях критику самой страны, но, надеюсь, не сочтут ее государственным преступлением, поскольку она адресована российскому читателю, а не зарубежным врагам России.
Впрочем, они вряд ли способны отдавать себе отчет в том, что даже самый отъявленный русофоб не стал бы рассказывать иностранцам о Залдостанове, Мединском и прочих гоголевских персонажах, по-прежнему населяющих Россию, по той простой причине, что даже образованный и начитанный иностранец способен воспринять их лишь как забавный гротеск и порадоваться остроумию собеседника. Это как если бы вы попытались ему объяснить смысл комсомольской формулировки «нетоварищеское отношение к женщине».
Назидательность селигерского вопроса, носящая пока что вегетарианский характер, выглядит абсурдно в стране, где при жизни большинства нынешних поколений критические замечания в адрес советских порядков, сделанные на родной земле, считались идеологическим преступлением. Ну а немногочисленные счастливчики, командированные за кордон, даже в самых кошмарных снах не могли представить себе ситуацию, где они стали бы рассказывать окружающим иностранцам об ужасах тоталитаризма или хотя бы о пустых прилавках советских магазинов.
Люди во властных структурах, подсказавшие формулировку этого вопроса, прекрасно знают нашу печальную реальность, ее причины и собственную роль в поступательной деградации нашего общества. Их советским предшественникам, которые нагло сваливали ответственность даже за «имеющиеся отдельные недостатки» на происки мирового империализма, хотя бы хватало ума предварительно герметически изолировать страну от внешнего мира, чтобы не быть пойманными за руку. Заметьте, кстати, что в ту эпоху происки империалистов объяснялись исключительно их идеологической ненавистью к «стране победившего социализма», каковой тогда считались Россия и ее национальные окраины в лице СССР.
Сегодня же, когда россияне многомиллионными толпами ездят за границу, все наши внутренние беды и внешние неурядицы объясняются «врожденной и вечной русофобией Запада», которая, дескать, постоянно подпитывается критикой в адрес беспорочной России со стороны некоторых отечественных отщепенцев.
Тут необходимо внести одно важнейшее уточнение. Можно полностью разделять критическое отношение лидеров российской несистемной оппозиции к политике наших властей и к состоянию дел в стране. Они, бесспорно, имеют право доносить это свое мнение не только до российского общества, но и до зарубежных политиков, правительств и парламентов. Но только при том условии, что изложенное ими видение наших внутренних проблем не будет сопровождаться просьбами о давлении на российскую власть, о ее вразумлении или наказании со стороны «цивилизованного мира». И дело тут отнюдь не в отсутствии патриотизма или любви к Родине, а прежде всего в отсутствии собственного достоинства, а точнее, в самоунижении.
Это как если бы мальчишка, не будучи в силах справиться с третирующими его озорниками-однолетками, просил взрослого дяденьку наказать своих обидчиков. Разумеется, политкорректные иностранцы никогда не выдадут ощущение неловкости, которое у них возникает при виде столь откровенного политического иждивенчества. Но за спиной у наших «ходоков к барину» они пожимают плечами, а при случае делятся своим недоумением с каким-нибудь нейтральным российским собеседником в надежде найти вразумительное объяснение этому явлению.
Так все-таки можно ли критиковать свою страну за границей или в окружении иностранцев? Задайте этот вопрос французу, американцу или бельгийцу, и он посмотрит на вас, как на инопланетянина. И прежде всего потому, что он просто не подразделяет свои высказывания и мнения на дозволенные или недозволенные категории.
В обыденном общении с соотечественником или иностранцем он говорит то, что думает по тому или иному поводу, и никакие патриотические соображения не могут запретить ему выражать недовольство как качеством своей национальной кухни, так и качеством сегодняшней власти.
Попробуйте в беседе с тем же французом похвалить тот или иной аспект бытия его общества. Реакция его в таких случаях почти всегда неизменна. Обычно это тяжелый вздох или ироническая улыбка, за которыми следует разъяснение в печально-снисходительных интонациях: мой бедный друг, если бы вы знали, как все обстоит на самом деле! Дальше следуют жалобы на растущую бедность, социальную несправедливость, безработицу, на засилье иммигрантов, коррупцию в политических кругах, несоблюдение прав человека, на падение нравов, общественной морали и публичной культуры, на свирепость полиции, на безмозглую молодежь и т. д. — словом, перечисляется практически все то, на что мы жалуемся друг другу у себя дома.
Разница между теми же французами и нами заключается в том, что их разговоры ведут к вполне определенному и прагматичному выводу — все эти безобразия начались при Олланде (или Саркози, или Миттеране, Шираке и пр.), но дайте только срок, и эти социалисты (или правые) свое получат.
У нас же такие разговоры в среде нынешних инакомыслящих заканчиваются бессмысленными призывами «идти на Кремль» или столь же бессмысленными проклятьями в адрес Путина. А в «толще народных масс» итогом кротких сетований на беспросветность жизни неизменно служит фаталистическая сентенция: «Да ладно, как-нибудь проживем, лишь бы хуже не было». Понять объективную неизбежность нашего тотального политического инфантилизма не способны ни наши просвещенные оппозиционеры, ни, впрочем, столь же просвещенные французы, бельгийцы и иже с ними. Первые искренне считают, что систематические обличения «царя Ирода» являются полноценной политической борьбой, а вторые искренне изумляются тому, что россияне до сих пор не взялись за топоры в соответствии со своей национальной традицией. При этом и те и другие оперируют, по сути, стереотипами, сложившимися уже несколько веков назад.
А вот еще пример стереотипного мышления, но, если можно так выразиться, с обратным знаком. Сегодня в той же Франции влиятельные политические круги консервативного толка, близкие к «Национальному фронту» и даже к респектабельной правой партии «Союз за народное движение» открыто аплодируют Путину за его сопротивление американцам и за борьбу с однополыми браками. Скажите им о том, что наша страна продолжает ходить по кругу, пытаясь найти свое будущее в некоем православном сталинизме, и они снисходительно объяснят вам, что «вечная Россия» совсем не обязана ломать свои многовековые традиции в угоду международному либерализму. Хотя сами они придут в священный ужас, если вы им предложите установить во Франции такую же систему власти.
Те же французы не хвалят свою страну (и уж тем более в разговорах с иностранцами), потому что они не видят в этом смысла. Они считают свою страну объективной реальностью, которая не нуждается в пропагандистском или «патриотическом» приукрашивании, и не считают, что достоинства или недостатки французского государства или французской власти каким-либо образом характеризуют их собственную личность.
У нас же эти приоритеты расставлены в диаметрально противоположном порядке, который в течение многих веков тщательно поддерживается властью, сознательно идентифицирующей себя со страной и обществом. Покритиковал власть – значит, клевещешь на страну и на своих соотечественников. Причем исключительно с подрывными целями. А уж если ты критикуешь российские порядки в присутствии иностранцев, то ты русофоб, продавшийся Госдепу.
Наши власти органически не в состоянии уместить у себя в головах, что российский гражданин, объясняющий способному понять его иностранцу невозможность появления в России полноценного гражданского общества до тех пор, пока большинство ее населения не перестанет бездумно обожествлять власть, может в то же время любить свою страну и желать ей только добра. Даже если указанный гражданин не имеет счетов и недвижимости в западных странах и живет на честно заработанные им в России деньги. Они, скорее, поверят в то, что иностранный язык он и учил-то специально для того, чтобы клеветать иностранцам на родную страну.
Убогие патриотические речевки, вновь взятые на вооружение нашей властью, выразительнее всего говорят о ее врожденной неспособности отказаться от беспредельного комфорта своего сакрального статуса, который она продолжает навязывать российскому обществу. И если следовать ее предписаниям о недопустимости критики в адрес России за границей или в обществе иностранцев, то во многих случаях нам придется отказаться даже от прямого цитирования некоторых, скажем так, не слишком компетентных высказываний нашего президента. В том числе и совсем недавнего, когда он возложил ответственность за революции в России не на вечно узурпаторскую власть, которая дважды в ХХ веке умудрилась довести экономическую и социальную жизнь государства до того, что, по выражению Владимира Путина, «уже и мыло-то по талонам отпускалось», а на интеллигенцию, которая, как он считает, всегда находилась в оппозиции к власти. По его словам, интеллигенция больше не должна склонять народ к бунту, но, напротив, сама «должна предупреждать резкие движения и революции различного рода и толка».
Я не цитировал это высказывание Владимира Владимировича ни одному иностранцу. Меня опередили. Мне позвонил один из моих зарубежных коллег, работающий в Москве, и, предварительно убедившись, что он правильно понял смысл президентских тезисов, изумленно спросил: «Это он действительно так считает?» — «К сожалению, да», — ответил я. Понимая, что, с точки зрения авторов селигерского вопроса, должен был ответить: «Да, и он абсолютно прав».
Чтобы помочь России, нужно говорить о ней правду. В том числе и иностранцам. Ее не нужно огульно оправдывать — ее нужно объяснять. Какие бы неприятные констатации эти объяснения ни содержали. Я снова убедился в этом, когда в марте этого года выступал на международной конференции «Будущее Европы» во французском городе Ле-Ман, известном своим уникальным собором, построенном в романо-готическом стиле, а также автодромом «Формулы-1». В своем выступлении я объяснял сегодняшнее состояние России, в частности, тем, что в области демократии российское общество и российская власть являются своего рода «второгодниками» (cancres), поскольку они впервые за тысячелетнюю историю России начинают открывать для себя это понятие. Так вот, к моему величайшему удивлению, рядовые слушатели, общаясь со мной в кулуарах после выступления, прекрасно поняли, что именно я хотел сказать, и признавались, что раньше не задумывались о том, как трудно совершить переход от тоталитаризма к свободе.
Зато одна из организаторов конференции, заместитель главного редактора одного влиятельного французского еженедельника, в течение двух (!) последующих дней не переставала требовать от меня признания, что я никогда не посмел бы употребить слово «второгодники» в этом контексте у себя дома. Это, если хотите, тоже своего рода селигерское мышление. Но наизнанку.
