События минувшего декабря вызвали, как и следовало ожидать, очередной спорадический всплеск попыток зарубежной прессы осмыслить происходящее в России. Для многих моих российских коллег, как и для меня самого, этот интерес обернулся необходимостью практически ежедневно и даже по нескольку раз в день отвечать на вопросы зарубежных журналистов, давать интервью и т. п. В частности, меня в течение нескольких дней подряд допрашивали практически все франкоязычные средства массовой информации — от канадских до бельгийских, которые, к моему нарастающему удивлению, проявляли внимание, как правило, к вопросам второстепенного характера, даже не пытаясь вникать в суть беспрецедентного проявления гражданской активности в российском обществе.
Это стало особенно заметно после митинга на проспекте Академика Сахарова, когда
мои собеседники, словно сговорившись, интересовались исключительно Алексеем Навальным как политической фигурой, а также последствиями демарша Михаила Горбачева, предложившего Путину добровольно подать в отставку.
Я неизменно отвечал, что овации проспекта Сахарова и пассионарность господина Навального вовсе не превращают его в признанного лидера российской оппозиции. При этом я пытался объяснить им, что России, большинство населения которой продолжает привычно боготворить Путина, сегодня нужны не призывы идти на штурм Кремля, пусть даже засиженного «жуликами и ворами», а терпеливая, кропотливая, сознательная работа по созданию не лозунговой, а программной оппозиции, выражающей интересы определенного слоя общества. И что именно поэтому при всем моем безграничном уважении к Михаилу Сергеевичу я считаю, что его призыв к Путину является всего лишь салонным сотрясением воздуха.
Я обращал внимание моих зарубежных коллег на феномен Алексея Кудрина и предложенной им программы действий, которая в нынешней обстановке предлагает эволюционное развитие гражданского общества в России. Подчеркивая при этом, что и господин Навальный, и господин Кудрин являются отнюдь не лидерами, а всего лишь симптомами тех процессов, которые зарождаются сегодня в российском обществе. Но эти мои попытки неизменно наталкивались на раздраженную нетерпеливость (именно так!) моих собеседников, которые упорно возвращались к заданной ими теме, не желая отвлекаться на более глубокий анализ возникшей ситуации. Более того, когда уже вне рамок интервью я пытался более подробно объяснить им суть своей позиции, зарубежные коллеги пропускали мои аргументы мимо ушей, явно считая избыточным обсуждение явлений, лишенных, с их точки зрения, внешнего эффекта.
Эта воинствующая нелюбознательность привела в последние дни многие солидные мировые издания к выводам, анекдотичность которых усугубляется их безапелляционным характером.
Достаточно привести пример авторитетнейшего американского еженедельника Business Week, который решил, что ярким лидером российской оппозиции может стать только экс-чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров. Потому, дескать, что «Каспаров является единственным представителем оппозиционного движения, который обладает международным признанием». Другое американское издание Chicago Tribune вдруг решило приписать Владимиру Путину глубокое знакомство с трактатом Сунь Цзы «Искусство войны», о чем, по мнению газеты, свидетельствует тот факт, что наш «национальный лидер» в полном соответствии с рекомендациями китайского мыслителя «использует против своих оппонентов присущую им неорганизованность». Можно подумать, что без Сунь Цзы Путин никогда бы до этого не додумался, глядя на бесконечные и бессмысленные свары в среде своих гонителей.
Это, если можно так выразиться, добровольное невежество свойственно не только мировым СМИ, но и всем без исключения политическим канцеляриям. Нежелание углубляться в нюансы тех или иных национальных реалий с одинаковой неизбежностью сажает в лужу как западные страны в той же Ливии, так и Россию в Южной Осетии и Приднестровье.
Что же касается конкретно неадекватного восприятия Западом России, то, рискуя вызвать дежурное возмущение сторонников теории о «вечном всемирном заговоре» против нашей страны, скажу, что это восприятие является результатом элементарной интеллектуальной лени, но отнюдь не злонамеренной предвзятости. Впрочем, в этом есть изрядная доля невольной ответственности и самой России, которая в течение семидесяти лет оставалась непроницаемой для внешнего мира, лишенного возможности полноценного знакомства с ее реальными, а не придуманными в идеологическом отделе ЦК КПСС специфическими общественными процессами.
Напомню, что до революции семнадцатого года политические и интеллектуальные слои, скажем, французского общества имели достаточно полное и адекватное представление о России благодаря Астольфу де Кюстину и Александру Дюма-отцу. Французская журналистика не отставала от аналитической литературы: в мае 1917 года безымянный петербургский корреспондент французской газеты Le Temps (предшественница нынешней Le Monde), опираясь на многочисленные и конкретные факты тогдашней российской реальности, безошибочно предсказал приход к власти максималистов (большевиков) уже в текущем году.
В течение десятилетий существования тоталитарного режима Запад был вынужден судить о состоянии российского общества либо по расстановке кремлевских старцев на трибуне Мавзолея, либо по пассионарным оценкам советских диссидентов, а потому объективно утратил культуру и методологию изучения России. Именно поэтому падение Советского Союза было ошибочно и в какой-то степени наивно воспринято в западных столицах как результат всеобщего и необратимого стремления советских масс к ценностям классической демократии. Однако эта фундаментальная ошибка ничему не научила западных наблюдателей.
Несмотря на нынешнюю открытость российского общества, Запад по-прежнему видит Россию сквозь призму клише — благожелательных, негативных, нейтральных, но именно клише, не давая себе труда отойти от привычного, а главное, не требующего глубоких познавательных усилий набора затверженных понятий: черная икра, Достоевский, балалайка, загадочная русская душа, водка, диссиденты, демонический КГБ, олигархи, матрешки и революционные матросы. Эта интеллектуальная лень, окрашенная тщательно скрываемым чувством собственного превосходства над «страной рабов, страной господ», уже помешала Западу увидеть реальную подоплеку падения СССР, что обернулось для него совершенно неуместным разочарованием в последовавших событиях. Сегодня эти прагматичные невежды совершают ту же ошибку, убеждая себя в том, что процессы глобализации рано или поздно сами приведут человечество к некоему общему демократическому знаменателю.
Поистине, нужно жить в каком-то ирреальном мире, чтобы всерьез верить в то, что Гарри Каспаров действительно пользуется «международным признанием» в качестве лидера российской оппозиции, и при этом полностью игнорировать тот непреложный факт, что большинству россиян, правы ли они или нет, глубоко безразлична степень популярности их политиков «в международных кругах», поскольку одними круассанами сыт не будешь. В этом контексте тем более невозможно понять, почему зарубежная пресса предпочитает не замечать фигуры Алексея Кудрина, который действительно пользуется прочным международным авторитетом.
Если Запад и в первую очередь Европа действительно хотят видеть в более или менее отдаленном будущем возникновение цивилизованной России, то им следует терпеливо и ответственно углублять свои знания о российском обществе, оторвавшись от прежних лубочных картинок и от нытья наших «микролибералов».
Мало провозглашать, что «кремленология» устарела как метод анализа происходящего в России, нужно просто перестать лениться и самим дотошно разбираться во все усложняющихся российских общественных процессах.
А, главное, понять наконец, что происходящее в России по вполне очевидным причинам не укладывается в опыт их собственной истории, на которую они все время ссылаются, чтобы оправдать собственное нежелание вникать в истоки «экзотических причуд» нашей ментальности и нашей общественной эволюции.
Мало говорить о «Европе от Атлантики до Урала», мало инвестировать в Россию, мало политкорректно принимать как должное застарелые гримасы российского бытия — нужны серьезные и систематические усилия со стороны самой Европы, чтобы глубоко понять генезис российских особенностей. Не для того, чтобы их «понять и простить», а для того, чтобы адекватно и компетентно реагировать на цивилизующие процессы, естественно зарождающиеся в российском обществе.
Это необходимо не только и не столько для России, сколько для самого Запада. Ибо альтернативой начавшемуся впервые в российской истории естественному вызреванию гражданского общества может быть лишь мгновенный возврат России к привычному для нее авторитаризму и самоизоляции.