Цивилизация
Одно из ведущих требований российской внепарламентской оппозиции – переход от пропорциональной избирательной системы, утвердившейся в стране с выборов 2007 года, к мажоритарной (выборам депутатов по округам). Все доводы по поводу того, что пропорциональная система извечно считалась более демократической, нежели мажоритарная, поскольку дает шанс на избрание малым партиям, отвергаются оппозиционерами без аргументации. Как, впрочем, всегда политически ангажированные люди отвергают все доводы как разума, так и политической или экономической науки.
Британские парламентские выборы 6 мая хорошо проиллюстрировали, что означает мажоритарная система на практике
Все интересующиеся знают, что лейбористы получили 258 мандатов из 646 мест в Палате общин, консерваторы 306 мест и либеральные демократы 57 – ни у кого не оказалось большинства. Более того, самодостаточным оказывался для него лишь союз консерваторов и либеральных демократов (363 места). Блок лейбористов и либералов большинства не обеспечивал, давая всего 315 мест из 646 – лишь немногим больше, чем самостоятельно получили консерваторы.
Однако на деле за левых и левоцентристов проголосовали почти в полтора раза больше избирателей, чем за тори: последние получили 36% голосов, лейбористы 29%, либералы 23% – то есть двое последних набрали 5%.
С точки зрения полученных мандатов главными проигравшими оказались сторонники либерал-демократа Клегга: с одной стороны, они получили почти четверть голосов, с другой – менее 9% мест. Вообще набранные ими 23% – это тот показатель, который мало когда набирали какие-либо партии в России. Это, скажем, в два раза больше, чем сегодня имеет КПРФ, и столько же, сколько она имела во времена своего парламентского лидерства.
Более того, либеральные демократы в этом году собрали 6 827 938 голосов против 5 981 874 голосов на прошлых выборах, но получили в результате 57 мандатов вместо 62. На миллион голосов больше – и на пять мандатов меньше. Это происходит потому, что
при мажоритарной системе, особенно проводимой в один тур, мандат в своем округе получает тот, кто получил относительное большинство, которое на деле может быть значительным меньшинством по сравнению с голосами остальных партий.
Собственно поэтому одним из условий Клегга при формировании правящей коалиции стало проведение избирательной реформы и введение пропорциональной системы, которая и существует в России.
Если бы она действовала на этих выборах Британской нижней палаты (официально именуемой «Почтенные общины Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии, собравшиеся в парламенте»), результаты выборов были бы совсем иными, значительно более адекватно отражающими настроения британского общества.
Три ведущие партии страны собрали вместе 87% голосов. Кроме них в выборах участвовали еще десять сколько-нибудь известных партий, вместе собравших почти 13% голосов. Одна из них – Партия независимости Соединенного королевства – получила 3,1% голосов и ни одного мандата. Еще две партии – Британская национальная и Шотландская национальная – получили соответственно 1,9% голосов (0 мандатов) и 1,7% (6 мандатов). Остальные собрали от 1,1% и ниже – и им всем вместе досталось 21 место.
Если бы в Британии существовала пропорциональная система, допустим с украинским порогом прохождения (3 %), места распределились бы примерно так (при учете перераспределения мандатов, приходящихся на 10% голосов, разбившихся между 9 партиями-аутсайдерами): консерваторы с 36% получили бы примерно 256 мест, лейбористы (29%) 206 мест, зато либеральные демократы имели бы 163 места, а не получившая ничего Партия независимости Соединенного королевства при 3,1% — 22 места.
И наиболее вероятным стало бы правящее большинство лейбористов и либеральных демократов, за которыми были бы 52% голосов и 369 мандатов. Было бы это благом для Великобритании, России, Европы и всего мира – можно спорить в зависимости от политических пристрастий. Но, с одной стороны, это означало бы более адекватное представительство общественных интересов в парламенте, и с другой – более естественное правящее большинство, поскольку программы лейбористов и либеральных демократов между собой ближе, чем программы либералов и консерваторов.
Мажоритарная система вообще чревата очень многими парадоксами. Малые партии здесь практически полностью вычеркиваются из политического процесса.
Партия, обладающая большинством в стране, если оно распределяется равномерно, может вообще иметь все 100 % мест в парламенте, хотя будет пользоваться поддержкой лишь 51% избирателей, тогда как вторая партия (при двухпартийной системе) может иметь поддержку 49 % — и ни одного мандата. Если партий окажется больше, картина может быть и еще более парадоксальной. Скажем, мы имеем четыре партии. Одна из них имеет поддержку 26% избирателей, вторая – 25%, третья 24,5%, четвертая – 24%. Если влияние партий распределяется равномерно (что редкий, но возможный случай) – первая партия при голосовании в один тур, получит свои 26% голосов в каждом округе (то есть – большинство) –и все мандаты.
Более того, пределом парадоксальности может быть ситуация, когда (при наличии двух партий) одна будет иметь поддержку 26% избирателей, вторая 74%, но первая получит 51% мест в парламенте, а вторая 49%. Это произойдет в ситуации, когда голоса распределятся так, что — скажем, при 100 округах — одна партия получит все 100% голосов в 49 округах – и выиграет все эти мандаты, но уступит в остальных 51 округе, получив там условно по 49% голосов. Вторая же партия, имеющая небольшое преимущество в 51 округе и нулевую поддержку на всей остальной территории, выиграет выборы в этих округах.
Строго говоря, утверждение, что мажоритарная система менее демократична, нежели пропорциональная, является уже почти политологической аксиомой. Но игнорируется миноритарными представителями непарламентской оппозиции, особенно из числа потерявших свои прежние мандаты лидеров умирающих партий.
Происходит это по двум основным причинам. Во-первых, политики в России обычно политологически малограмотны. Но важнее второе. Требование мажоритарности отражает их общие политические установки.
Пропорциональная система требует создания пусть малой, но реальной и дееспособной партии. То есть выражения интересов той или иной относительно значимой группы. Причем реальных, актуализированных интересов. Мажоритарная система дает некие шансы в неком отдельной округе прорваться тому или иному яркому одиночке, не выражающему значимый интерес, но способному овладеть симпатиями избирателей данного округа.
С точки зрения практики старых парламентов прошлого, несколько одиночек могли привлечь общественное внимание и на его основе создать уже под себя так называемую кадровую партию, или «партию нотаблей», ориентированную на поддержку тех или иных значимых персон и обслуживающую их. С точки зрения более или менее современной политической практики, особенно в условиях всеобщего избирательного права, для успеха нужна организация, представляющая относительно значимые группы населения, выражающая их реальные интересы, и она нуждается в избирательной системе, в полной мере отражающей реальное значение этой группы в обществе.
Однако основная проблема большей части политических партий современной России – то, что они отражают не столько социально-экономические интересы граждан, сколько свои социокультурные пристрастия. Лидерам оппозиции куда приятнее и доступнее яркая речь на трибуне или телеэкране, нежели реальная повседневная работа с избирателями. Особенно притом что политические лидеры, как правило, крайне мало представляют, чем, собственно, живут избиратели и на каком языке они говорят.
В ряде случаев это выражается и в том, что лидеры непарламентской оппозиции любят обращаться к категории прав (в частности, «прав человека»), не понимая, что людям важны не их абстрактные права, а их реальные интересы. Именно поэтому
многие политические лидеры 90-х оказались невостребованными и потеряли свое значение, как только утратили привычные телевизионные площадки,
то есть как только их лишили возможности быть артистами политической сцены и предложили стать работниками политического процесса. Единственная сцена, которая для них в этом случае оставалась доступной, – сцена игры в мажоритарных округах.
Без этого у них остается один путь – долго и тяжело работать, собирая потенциальных сторонников, выстраивать связи с социальными группами, подстраивать свои, подчас наивные и маловразумительные, требования под интересы избирателей. А им этого не хочется: это трудно, скучно и неинтересно.
Мажоритарная система предполагает возможность красиво играть перед ограниченным числом избирателей. Пропорциональная – необходимость выражать значимые интересы. То, что многие лидеры внепарламентской оппозиции предпочитают первую, на деле означает, что их волнует не столько политическое действие и реальная политическая борьба, сколько политическая игра и собственное самоутверждение.
Но, получи они сегодня такую возможность, – может быть, несколько из них и получат для себя лично парламентские мандаты. Только уже не две трети, а девяносто пять сотых мест окажется в руках той партии, которая будет иметь возможности доминирующего влияния практически в каждом из округов, – и эта партия известна.
Надеяться же, что «Единая Россия» самоубийственно решит повторить опыт КПСС 1989/1990 годов и займется организацией оппозиции самой себе из своих собственных членов, наивно.
Представителям оппозиции лучше не грезить о повторении своих успехов двадцатилетней давности, а анализировать мировой опыт политической борьбы. Да и вообще меньше думать о своем самоутверждении на сцене и больше о реальных интересах граждан страны.
Автор — профессор РГГУ
