Цивилизация
Не надо смеяться над картинкой из Пикалева. В нее надо всматриваться. В каждый жест власти, который спасителен. В каждое лицо, которое восторженно. Вслушиваться в каждое слово, взыскующее всеобщей справедливости. Разглядывать толпу, которая словно образ исконной общинности. Всматриваться и вслушиваться – чтобы понять: все ровно наоборот…
Тоталитарной власти положен, как считается, соответствующий народ, умеющий находить некоторое удовольствие под вечным прессом своего государства.
Так сказать, стокгольмский синдром: граждане, зная вспыльчивый нрав своего государства и потому вполне резонно опасаясь за свою участь, желают этому государству счастья и процветания. И потому не светит никакого либерализма, даже если государственная хватка вдруг чудом ослабнет, потому что менталитет на века испорчен, потому что традиция и сугубый коллективизм.
Еще принято считать, что тоталитарная власть скрывает от народа правду о преимуществах демократии. И потому обманутый народ клеймит лихие 90-е и самым коллективным образом голосует за «Единую Россию».
Только ведь народ и вправду не обманешь. Потому что никакой он у нас не коллективист. Таких индивидуалистов, как мы, вообще еще надо поискать. И если и найти, то только в какой-нибудь еще стране повального стокгольмского синдрома.
Латвийцы и литовцы, пусть даже русскоязычные, выходят на митинги потому, что, как бы они ни относились к своему государству, помнят главное: это государство им обязано, на чем оно и стоит. Пусть они будут уверены, что все равно ничего не добьются, с этим глубинным заблуждением они ничего поделать не могут. Они требуют своего. В Иране, как незадолго до этого в Украине, народ, который ничем не лучше и не хуже нашего, выходит на площадь потому, что полагает: государство, в числе прочих обязательств, не должно вот так топорно и вызывающе обманывать. Иранцев по крайней мере. И украинцев, и грузин, и молдаван. Народ выходит на площадь. Неважно, чем это заканчивается – сейчас не о том речь. Важно, почему не выходят наши. Потому что наши знают мудрость, украинцам и грузинам непостижимую.
Наш народ знает, что от государства что-то требовать бессмысленно. Можно попросить – как в Пикалево. С полным пониманием того, что в результате получишь. Но требовать и вовсе бессмысленно.
Наш народ — не патерналист, как молдаване, французы или литовцы, он ничего ни от кого не ждет, ни от президента, ни от премьер-министра, ни от начальника ДЭЗа. Он знает, что они существуют не для этого, и, нравится — не нравится, так устроена жизнь, и, как показывает опыт, это ныне, присно и вовеки веков. А раз так, то и аминь.
Наш человек – истинный индивидуалист, потому что крепче любого голландца, американца и лично самого Макса Вебера знал, знает и будет знать: рассчитывать следует только на самого себя. Никому нельзя верить. Государство что-нибудь отберет. Сосед кинет. Сослуживец подсидит. Не зевай, не верь, не проси. И, кстати, не бойся. Страха-то ведь того, который принято называть генетическим, тоже особого нет. Есть все та же мудрость: не надо выделяться из коллектива, в котором каждый точно так рассчитывает только на себя, потому что тот, кто рядом, обворует, кинет, обманет. Это и есть община, которая больше ничем, кроме одной этой общей ценности – убеждения — не спаяна.
Но спаяна в монолит.
Есть на свете и другие народы, точно так же отчаявшиеся дождаться диктатуры закона. Но иным из них повезло: роль общественного регулятора в отсутствие этого закона играет хотя бы неписаная традиция, которая сама по себе является плодом определенного и настоящего коллективизма. Традиция, впрочем, не мешает и тем, у кого и с законом все в порядке. Это, конечно, не всегда десять заповедей, бывает, в традиции заложена та оптимальность, которую люди полагают нужной в отношениях между собой. Это может быть традиционным восточным соседством, или, наоборот, культурой privacy. Государство ведь не только у нас не отвлекается на факт существования граждан. Но там, где есть неписаные регуляторы, это можно компенсировать более или менее человеческими отношениями между этими гражданами. А можно, как в обществе настоящих индивидуалистов, наоборот: не заморачиваться вопросом, почему друг к другу нужно относиться лучше, чем к каждому из них относится государство.
И с традиционной левизной российского народа выходит примерно как с коллективизмом. Какая левизна в государстве, в помощь которого никто в глубине души не верит, не говоря о сочувствии?
Либерализм противоречит отнюдь не патриархально-коллективистскому началу, как принято считать. Он оказывается несовместим, наоборот, все с тем же особым индивидуализмом, который основан не на privacy и вере в собственные силы, а исключительно на уверенности, что кругом, куда ни кинь, враги
– и за чиновным окошком, и на дороге, в пробке, и, разумеется, в Тбилиси. Это другая модель отношений, и зачем ее менять, если все равно не получится, а если получится, все равно обманут, как уже бывало? Нет уж, не надо, и если государство на каждом шагу объясняет, что до демократии надо дорасти, что у нас такая традиция – думать сперва о государстве, а потом о себе, то, значит, так тому и быть. И пусть это государство побеждает – везде, в Крыму, в Арктике, а недавно, кстати, Роскосмос даже предостерег наших потенциальных противников от незаконной приватизации Луны.
Правильно, если государство бесполезно, то для чего-то оно все-таки должно быть нужно – пусть оно хотя бы будет сильным и крутым. Каким хочет себя видеть сам гражданин в общении с другими гражданами, и наш патриотизм оказывается продолжением все того же синдрома. Традиции, правда, по этой части опять же нет. Но, как говаривал один экс-посол в Украине, никогда такого не было, и опять то же самое: приходится копировать традицию у тех, кто своему государству хоть за что-то благодарен. Или, по крайней мере, убежден, что вправе с него что-то спросить.
Автор — обозреватель газеты «Газета»
