Цивилизация
Социально-политическая ситуация на Северном Кавказе с каждым днем дает все больше оснований для тревожных выводов и прогнозов. И дело здесь не в количестве терактов (хотя убийство министра внутренних дел крупнейшей северокавказской республики само по себе факт чрезвычайный), экстремистских действий и радикальных политических инициатив. Речь идет о масштабном системном кризисе российской кавказской политики и всех основных ее составляющих (управленческая практика, кадровая политика, идеология). При этом сам кризис властью (и федеральной, и региональной) не осознается.
Официальные представители дают понять «читателям и телезрителям», что если отменить КТО в одной республике, а затем ввести его в пределах нескольких часов в отдельно взятом районе соседнего субъекта РФ, заменить одного начальника на другого, «замочить» очередного лидера «бандподполья», то ситуация как-то сама собой выправится.
Однако она не выправляется. Более того, повседневная жизнь Северного Кавказа развенчивает популярный в отечественных СМИ миф о том, что «стабильные» 2000-е годы радикально изменили обстановку «лихих 90-х». На самом деле ни одна проблема, появившаяся на Кавказе после распада Советского Союза, сегодня до конца не решена.
Да, в Чечне нет фронтальных боевых столкновений между сепаратистами и российскими войсками. Но интегрирована ли республика в общероссийское правовое, политическое, культурное пространство? Проект «чеченизация республики» хотя и снял социально-политическую ответственность за «замирение» Чечни с федеральной власти, но оказался не слишком продуктивным в противодействии диверсионно-партизанской борьбе. Несмотря на отмену КТО, таковая продолжается.
Действительно, идея сепаратизма перестала быть популярной, а на границах между республиками (и то, правда, не везде) исчезла практика «парных блокпостов», когда подразделения республиканских МВД фактически выполняли функции пограничной стражи. Но закрыта ли полностью, например, проблема Пригородного района?
На место сепаратизма пришел радикальный исламизм. И если в 1990-е его распространение ограничивалось главным образом Дагестаном и в меньшей степени Чечней (и то только в результате первой военной кампании), то сегодня идеология «чистого ислама» активно укореняется не только в восточной, но и в западной части Кавказа.
В начале «лихих» 90-х годов Джохар Дудаев называл Кабардино-Балкарию «спящей красавицей». Соответствует ли сегодняшняя КБР (особенно после Нальчика-2005 и последующей серии более мелких вылазок-операций-ликвидаций) этому благостному образу? Не так давно ходе одного из «круглых столов» в Нальчике автор настоящей статьи услышал оригинальную трактовку проблемы идентичности в сегодняшней Кабардино-Балкарии. Один из экспертов заявил, что сегодня в республике присутствуют не три основные этнические группы (кабардинцы, балкарцы и русские), а четыре. Четвертая – это «мусульмане-обновленцы», у которых появилась собственная, ни на кого не похожая идентичность. Безусловно, дискуссионная точка зрения. Но «тенденция, однако».
Непросто обстоят дела и с «балкарским», «черкесским» и другими «тихими конфликтами» (в советское время к разряду «тихих», то есть латентных, а не открытых, конфликтов относились и нагорнокарабахская, и абхазская проблема, и осетино-ингушские споры). Но, как бы то ни было, не существует системного понимания особенностей исходящего сегодня с Северного Кавказа вызова для российской государственности. Вопросы о принципиальных сходствах и отличиях нынешней нестабильности от проблем «проклятого ельцинского прошлого» не ставятся. И, самое главное, на такое понимание нет запроса «сверху».
Мифология «путинской стабильности» и красивая квазипатриотическая фразеология уже давно заменяет реалистический анализ существующих проблем.
Но перед тем, как предложить некоторые тезисы для возможного дальнейшего экспертного обсуждения (которое, надеюсь, будет в той или иной форме, несмотря на «молчание верхов»), хотелось бы сформулировать важный методологический вывод. Северный Кавказ не следует рассматривать как некий заповедник терроризма, анархии и экстремизма. В этом регионе представлены все проблемы российской внутренней политики, наблюдаются симптомы всех ее болезней. Но на Кавказе в силу многочисленных причин исторического, социального, культурного свойства эти проблемы просто приобретают гипертрофированные формы.
Сегодняшнее «пробуждение» Северного Кавказа никоим образом не напоминает пресловутый парад суверенитетов начала девяностых годов. Проблемы начала девяностых годов были отложенным платежом по советским долгам (постоянные перекройки административных границ, депортация народов и плохо проведенная репатриация). Первое «пробуждение» региона было вызвано не столько российской федеральной властью, сколько национализирующимися региональными политическими сообществами. Именно они заставляли российскую власть замирять Кавказ методом проб и ошибок – «хасавюртами», договорами о разграничении полномочий, покупкой региональных элит и силовыми акциями устрашения. В результате волну межэтнической конфликтности (за исключением Чечни) удалось существенно снизить. Однако ключевые вопросы развития Кавказского региона остались не просто без разрешения, но и без должной постановки. Среди них:
- перенаселение республик — как следствие, высокая безработица и острота земельных отношений;
- архаизация социально-политической жизни;
- «закукленность» этнических и конфессиональных групп;
- полиюридизм, сильное влияние обычного права и неформальных договоренностей
Нынешние проблемы России в регионе во многом вызваны ошибками и просчетами самой федеральной власти уже в нулевые годы. Здесь уже не история играет существенную роль, а политические и управленческие практики дня сегодняшнего:
проведение стандартизированной реформы местного самоуправления, сведение контртеррористической борьбы к одним только «зачисткам» и рейдам, отмена выборов глав республик.
Фактически укрепление вертикали в Северо-Кавказском регионе свелось к заключению нового пакта федерального центра с региональными элитами. Республиканские власти и сформированные вокруг них бизнес-элиты даже не отказались от этнического национализма, а просто снизили его уровень до приемлемых для Москвы пределов. Взамен они демонстрируют лояльность Кремлю (отсюда и самые высокие проценты голосов за действующую власть на выборах всех уровней). Кремль же, в свою очередь, закрывает глаза на маленькие слабости региональных режимов. Отсюда и невозможность назначить чиновников федерального уровня без «согласования» с местным «обкомом», и трепетное отношение к политическим инициативам «с мест», и «самый широкий уровень автономии» для действий республиканских бюрократов. Результат у этого один — укоренение во власти корпоративных сообществ, работающих по большей части на самих себя, а не на российское государство.
Остроты же новой ситуации добавляют два фактора. Во-первых, влияние финансового кризиса. Во-вторых, формирование нового поколения «экстремистов», у которых социально-культурные связи с российской (и советской реальностью) намного слабее, чем у поколения дудаевых-масхадовых. Первый фактор влияет на ухудшение социального положения всего российского (и в частности кавказского) управленческого класса. А этот управленческий класс, выросший в условиях административно-бюрократического рынка полиэтничного государства, в гораздо большей степени готов к тому, чтобы использовать «национальную карту» в борьбе за недостающие ресурсы (а также за обеспечение преференций в борьбе за имеющиеся ресурсы).
Что же касается «нового поколения» противников России в регионе, то эти люди в отличие от поколения 1990-х (которое можно определить, как интеллигентов, конвертировавших «пролетарский интернационализм» в этнический национализм) не являются по образованию и воспитанию советскими людьми. В период перестроечной либерализации конца 1980-х годов и «парада суверенитетов» начала 1990-х интеллектуальными вожаками этнонационалистических движений Кавказа стали студенты и аспиранты гуманитарных факультетов «застойного периода».
Сегодняшнее движение защитников «чистого ислама» ведут за собой те, чье взросление пришлось на период идентификационного кризиса распада СССР и «полураспада» России. Яркий пример тому — Анзор Астемиров (1976 года рождения, выпускник университета Эр-Рияда). И это новое поколение существует уже не только в российской, но и в другой реальности.
Отставной генерал Дудаев и действующий генерал Грачев имели общее «советское армейское» и «афганское» прошлое. У нынешних «эмиров» разного калибра гораздо меньше общих точек соприкосновения с главами администраций также разного уровня. А потому новым вожакам экстремистского подполья российское общество известно и интересно гораздо хуже. Они претендуют на альтернативное мироустройство, иную систему ценностей, которую не надо принимать, но следует адекватно себе представлять.
В этой связи более или менее очевидно, что сохранение нынешнего инерционного сценария Кремля «сдача всего в обмен на лояльность» только вредит российским национальным интересам.
Автор — заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа.
