Цивилизация
Г-н Фролов говорил о необходимости усилить контроль за зоной ru и механизмами доступа граждан к мировой сети, ссылаясь, в частности, на то, что интернет «завоёвывает все большую аудиторию, становясь серьёзным игроком на информационном поле, способным формировать общественное мнение». Вот так вот г-н Фролов уже в этих словах признал, что ФСБ России претендует на контроль в деле формирования общественного мнения. А дальше г-н Фролов сообщил сенаторам, что интернет используется политическими группами для «мобилизации политических сил против властей своего государства». И привел в пример Югославию, Грузию и Украину.
Итак, ФСБ намерено препятствовать «мобилизации политических сил против властей». В устах обывателя или газетчика такая фраза смотрится вполне обыкновенно. В устах же представителя спецслужб — опасно, двусмысленно и противозаконно. Из речи г-на Фролова следует, что ФСБ намерена препятствовать политической деятельности упомянутых групп, что являлось бы прямым посягательством на основы конституционного строя со стороны уважаемой организации. Ибо свобода политической деятельности, в том числе мобилизация сторонников, напрямую гарантированы российской Конституцией.
Это право ограничено лишь случаями, описанными в ст. 13, пункт 5, а именно — теми, когда деятельность объединений граждан направлена на «насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни». Ни о каких «властях» здесь речи не идет, и политическая деятельность, направленная «против властей своего государства», в том числе — нестрашно сказать — против президента Путина В. В., премьера Фрадкова М. Е., депутатов Государственной думы скопом и поврозь является абсолютно законной. А намерение г-на Фролова ей препятствовать — государственным преступлением. Точнее, пока — преступным намерением.
Смысловая подстава в речи г-на Фролова заключается, как всем понятно, в том, что понятие «насильственного изменения основ конституционного строя» он невзначай подменил бытовой формулировкой «против властей».
Но ни Путин В. В., ни Фрадков М. Е., ни депутаты Думы скопом и поврозь основами нашего конституционного строя, слава Богу, не являются, а являются гражданами, занимающими соответствующие государственные посты. Смысловая подстава г-на Фролова выходит ловчее и убедительнее благодаря ссылкам на Грузию и Украину, где, как известно в России каждому ежику, произошли «цветные революции».
Красивые брэнды «оранжевая революция» и «революция роз» были воодушевленно подхвачены их сторонниками и противниками, склонялись на все лады и произвели в умах немало путаницы и смущения. Консервативные публицисты, не распознав метафоры, стали использовали их как повод к рассуждениям о вредоносности насильственного переворота и попрания закона, о бессмысленности и беспощадности русского бунта и пр. А политические махинаторы и охранители — как повод для того, чтобы записать оппозиционеров в революционеры и легализовать политический сыск (именно это пытался сделать в Совете федерации г-н Фролов) и, по возможности, репрессии против политических противников.
В общем употреблении слово «революция» имеет два близких, но разнящихся значения. В строгом смысле под революцией имеют в виду «переворот, внезапную перемену состоянья, порядка, отношений» (это Даль), «коренной и быстрый переворот в государственном и общественном строе страны» (это Брокгауз). Иными словами — выступления людей против начальства, которое приводит к ниспровержению всего старого государственного порядка. Оно сопровождается обычно сменой формы правления и законов, введением новой конституции, описывающей новую легислатуру и пр. Наиболее «чистым» примером революции в строгом смысле в истории России была, видимо, Февральская революция 1917 г. (А вовсе не октябрьская, большевистская, которая являлась, скорее, путчем. Заметим, кстати, что февральская революция, хотя и не обошлась без жертв, вовсе не ввергла страну в кровавую баню — напротив, отворил шлюзы русского бунта и гражданской войны именно большевистский путч.) Народные волнения по конкретным поводам (хлеб, война) вылились тогда в полноценный переворот, свержение монархии и самочинное учреждение новых органов власти, провозгласивших республику.
В другом, нестрогом значении слово «революция» употребляют, говоря о массовых выступлениях «против властей», а точнее — против тех или иных их решений, которые народ не желает признавать и исполнять. Это форма прямого массового гражданского действия, которая обычно применяется, когда большинство или значительная часть населения не может добиться учета своего мнения или требований более тихими и более обычными путями — например, через представительную власть. Такие революции не ведут речи об изменении формы правления, не подразумевают принятия новой конституции. В таком смысле говорят обычно о студенческой революции 1968 г. В этом же смысле употребляется слово революция и в случаях Грузии и Украины.
Митинговавшие в Тбилиси и Киеве утверждали, собственно, что итоги выборов фальсифицированы, и требовали их пересмотра. И там, и там власти вынуждены были уступить митингу и признать победу тех, кого раньше объявили проигравшими, в результате признанные победителями кандидат или партия вступали в свои политические права в соответствии с действующим законодательством. В соответствии с российской, например, Конституцией этим «революционерам» никоим образом нельзя было бы вменить покушения на насильственное изменение основ государственного строя, а разве что нарушение общественного порядка, воспрепятствование движению общественного транспорта, хулиганство, воспрепятствование деятельности органов государственной власти.
Ничего особенно хорошего нету и в революциях в этом втором смысле слова. Однако они не являются бунтом разгневанной толпы против законного порядка, а, скорее, выплеснувшимся на улицу кризисом этого порядка.
<1>Когда у значительной части общества возникает подозрение, что действующие власти не опираются и не основываются на законе, но используют закон как ширму для противозаконных махинаций, обычным словом — обманывают. И в этом смысле такая революция, несомненно, играет очистительную роль, вскрывая нарыв лжи и кризиса легитимности. Более того, играет, весьма вероятно, профилактическую роль в отношении революций в первом, строгом смысле слова, которые случаются как раз, когда невскрытый нарыв идет внутрь и недробросовестность правителей начинает восприниматься обществом как признак негодности системы.
Мы даже рискнем пойти дальше и утверждать, что если бы история человечества не знала революций во втором, да, к сожалению, и в первом смысле слова, то закон никогда не мог бы утвердить себя.
Не слишком приглядная и часто трагическая история революций говорит разумному о том, что власти ответственны перед законом также, как сами граждане. И забвение этого правила есть их, революций, обычный корень.
Но вернемся к нашим Фроловым. Сославшись в обосновании своего спецслужбистского намерения контролировать интернет на пример «революций» в Грузии и на Украине, г-н Фролов, получается, с высокой трибуны Совета федерации просто-напросто заявил, что ФСБ намерена препятствовать «мобилизации политических сил», выступающих против фальсификации предстоящих выборов. И это вовсе не журналистская шутка, не преувеличение и не передергивание. Подмена понятий в модных сегодня рассуждениях о революциях ведет к смятению не только что в гражданских, но и во властных умах и полуумах, готовых уже сегодня выписать самим себе индульгенцию на всевозможные нарушения закона во имя светлой цели борьбы с революционным чучелом. И выписав себе эту индульгенцию, этим самым направить страну неминуемым курсом к кризису законного порядка. Т. е. к революции.
