Цивилизация
На прошлой неделе адвокаты Михаила Ходорковского в очередной раз прокомментировали развитие ситуации вокруг дела ЮКОСа. В принципе, ничего нового туте сказать невозможно: вряд ли сейчас даже в высших эшелонах российской власти кто-либо может квалифицировать в частной беседе происходящее с активами Ходорковского и его коллег иначе как экспроприацию. Вопрос о том, для чего российские власти возобновили практику эксов, отработанную еще грузинскими революционерами в начале XX века, не так прост: кто-то говорит о естественной смене формаций и элит в экономике, кто-то указывает на объективную необходимостьконтролировать властные рычаги, кто-то, кто без особой фантазии, просто говорит о банальной жадности и мстительности власть предержащих. Экспроприация фигурирует и в заявлении адвокатов Ходорковского, но это не так важно.
Впервые защита Ходорковского заявила, что экспроприация «Юганскнефтегаза» является нарушением прав человека, на которое, дескать, плевать хотели лидеры крупных иностранных государств, считающихся столпами Декларации прав человека.
Несколько моих знакомых, с которыми я попытался обсудить этот тезис, после короткого раздумья сообщили мне, что, конечно, происходящее с Ходорковским и «Юганскнефтегазом» — свинство (вариант — преступление, воровство, военный коммунизм), однако права человека уважаемые адвокаты Юрий Шмидт и Роберт Амстердам приплели в свое заявление явно для красного словца. Конечно, с формальной точки зрения, права Михаила Ходорковского так же священны, как и права любого гражданина России. Но правозащита тут уж явно ни при чем: это все равно что советские диссиденты бросились бы защищать в середине 70-х валютных спекулянтов. Нет, ничего плохого в валютных спекулянтах не было, напротив. Но права человека и предпринимательская деятельность... Это два полюса. Обществу нужны предприниматели, но предпринимательство — это не общественная деятельность, это работа не на общество, а на себя. Талантливый предприниматель никогда не будет важен обществу так же и в той же степени, что талантливый музыкант, — примерно к этому в итоге пришел разговор.
А я все это время вспоминал о докторе Мохаммеде Юнусе, о котором узнал, к сожалению, не так давно, и о предпринимательстве как сознательном увлечении.
Для тех, кто впервые слышит это имя, я вкратце расскажу его историю. Профессор экономики в провинциальном университете в Бангладеш, на тот момент беднейшей стране мира (сейчас эта южноазиатская страна может претендовать на титул самой населенной из беднейших стран ) после очередного наводнения 1976 года и неразрывно связанных с ним явлений, а именно — голода и смерти, решил, наконец, понять для себя, чему он учит своих студентов и имеет ли какой-либо смысл то, чему он их учит. Для этого профессор (его специализацией была экономика сельской местности) в течение нескольких месяцев изучал на практике устройство экономики домашних хозяйств в соседней деревне. По окончании этих ученых штудий профессор решил инвестировать некоторое количество средств в придуманную им самим систему микрокредитования домашних хозяйств деревни. Первым кредитом были $27 сроком на один год под 20% годовых с погашением кредита еженедельно. Когда через три года Мохаммед Юнус, раздав таким образом в микрокредиты несколько тысяч личных сбережений, обратился в местный банк с предложением использовать его наработки в микрокредитовании, профессора приняли за витающего в облаках теоретика. Обозлившийся на явное презрение к результатам своей полевой работы Юнус решил основать нечто вроде собственного псевдобанковского института. Название пришло просто — Grameen на языке бенгали означает «деревня».
По состоянию на 2003 год продажи всей группы Grameen составляли около 1,1% ВВП Бангладеш — страны, в которой, по официальным данным, проживает около 140 млн человек. За время своего существования Grameen (Юнусу в определенный момент все-таки пришлось создавать из своей полуофициальной структуры настоящий банковский холдинг) выдал кредиты на сумму более $4 млрд (около $350 млн ежегодно). 96% заемщиков Grameen Bank — женщины, средняя сумма выдаваемого кредита — около $200.
Теоретически success story банка Grameen можно было бы описывать часами. Впрочем, это и так делается: группа Мохаммеда Юнуса весьма неплохо представлена в интернете, а сам профессор в своей не очень хорошо написанной автобиографической книге «Банкир бедных» на английском языке, вполне подробно объясняет, как из сомнений кабинетного теоретика рождается уникальный по своей структуре бизнес стоимостью не менее $800 млн. Недоброжелатели у доктора Юнуса тоже присутствуют в изобилии, равно как и те, кто относятся к его делу с большим скепсисом, разумно полагая, что, соответствуй декларации Grameen реальности полностью, группе не требовалась бы столь бурная общественная деятельность.
Для меня же вполне достаточно того, что я увидел в Бангладеш: на Grameen там, разумеется, не молятся, но профессор Юнус в этой стране — вполне национальный герой, во многом один из создателей национального мифа, если, разумеется, не брать на веру мнение Генри Киссинжера о Бангладеш как о дне мировой помойки . Grameen не сделал Бангладеш принципиально богаче, чем 25 лет назад. Профессору Юнусу не удалось ликвидировать в стране бедность. Тем не менее Grameen существует, и Бангладеш существует во многом благодаря ему.
Люди, подобные профессору Юнусу, в деловом сообществе случаются не слишком часто. Тем не менее я вполне могу припомнить как минимум нескольких, на первый взгляд, полусумасшедших людей с полусумасшедшими идеями, которые при удачном для них повороте событий вполне могли бы создать в России не свой Grameen (как показала практика, опыт профессора университета Читтагонга не слишком хорошо тиражируется за пределами Бангладеш, хотя, в принципе, работает), а что-то, что занимало бы в экономике России место Grameen.
А при более пристальном взгляде на деловое сообщество можно отметить, что сумасшедшинка, подобная той, что сделала из Мохаммеда Юнуса создателя первой в мире крупной системы микрокредитования, для крупного бизнесмена вообще является атрибутом почти обязательным.
В определенный момент эта неадекватность (а может быть, иная адекватность) окружающему миру губит целые бизнес-группы. Я приведу лишь несколько примеров. Наверное, мало уже кто помнит Илью Колерова, московского нефтяного бизнесмена, который принципиально появлялся в обществе в ярко-красной купеческой безрукавке и произносил до 1996 года речи о необходимости реформировать российский капитализм настолько дерзкие, что даже видавшие виды деловые журналисты, а не только мы, стажеры, с уважением относились к его эксцентричности. Колеров (чем он занимается сейчас, я, честное слово, не знаю) запомнился патронажем над издательством «Московский рабочий», которое себе в убыток выпускало в то время совершенно некоммерческую художественную литературу. Торговую марку «Довгань» также помнят все, а мне она напоминает буддийскую серебряную погремушку, которую Владимир Довгань в разговоре со мной лет семь назад непрерывно крутил в руках, делая загадочный вид. Не знаю, как Довгань связывал погремушку и идею MLM-маркетинга и франчайзинга, продвигавшуюся им на российском рынке, но по прошествии десятилетия обе технологии работают в России прекрасно. Наконец, я не слишком хорошо знаю историю Владимира Яковлева, основателя газеты «Коммерсантъ», в которой я работаю, однако наслышан о том, какие странные идеи он периодически продвигал в трудовом коллективе.
Я не знаю, что сталось еще с десятком таких же странных предпринимателей, которых собственная эксцентричность в конечном итоге лишила собственных состояний или, по крайней мере, заставила отойти от дел, но вижу, что окружающий меня мир во многом сделан не из рецептов, изложенных в томах бизнес-литературы на книжных развалах, а является материализацией завиральнейших из завиральных идей подобных людей.
И у меня есть очень сильное подозрение, что там, где я в реальности, созданной бизнесом, не вижу такой завиральной идеи, я просто слишком мало знаю.
<1>Это, разумеется, не дает, как можно было бы предположить, индульгенции для крупных предпринимателей-созидателей (многие из них, впрочем, не созидатели, а очень талантливые разрушители) на действия, противоречащие закону, к которым, безусловно, пока относится и сознательная неуплата налогов.
Я не о Ходорковском, а о том, для чего обществу необходима защита прав предпринимательского сословия в концепции защиты прав человека. Идея Декларации прав человека только на первый взгляд вытекает из гуманизма как аксиомы. На самом деле она крайне прагматична и заключается в том, что защита базовых прав человека обеспечивает обществу доступ к большему количеству плодов человеческого интеллекта.
В России очень принято отношение к предпринимательству как к делу, максимально далекому от творчества. В лучшем случае это ремесло, в худшем случае — вдохновленное профессиональное стяжательство, сребролюбие и корыстность, равно недостойные интеллектуала. К слову, и в предпринимательском сообществе это отчуждение бизнеса как занятия от общества — чрезвычайно популярная вещь. И, пока нам не удастся понять, почему права Ходорковского (причем не столько лично Михаила Ходорковского, сколько социальной группы Ходорковских) обществу необходимо защищать как минимум не в меньшей степени, чем права интеллигенции (а именно к этому сводится в последнее время риторика традиционных правозащитных организаций), мы вряд ли получим свой Grameen. А мы ведь остро нуждаемся в своих Мохаммедах Юнусах, при всех претензиях к тому, что представляет из себя их бизнес.
