Цивилизация
На прошлой неделе богатые и знаменитые посетили кинотеатр «Пионер», где узкому кругу показывали премьеру киноверсии фильма Леонида Парфенова «Зворыкин-Муромец» об изобретателе телевидения Владимире Зворыкине. Хедлайнерами светской составляющей мероприятия стали Александр Волошин и Владислав Сурков. После их ухода атмосфера разрядилась. Гости набились в закуток хозяина кинотеатра Александра Мамута и, перебивая друг друга, принялись яростно сокрушаться на тему «эх, были люди» и «какую страну потеряли».
Перед началом фильма господа перекусили в кафетерии кинотеатра. Один из столиков занял кулинарный соавтор жены Леонида Парфенова Елены Чекаловой ресторатор Александр Раппопорт, и самые упитанные из гостей потянулись хвалить его ресторан и договариваться о будущих пирах. Менее прожорливые остались в фойе — наблюдать за шапито, разворачивающимся вокруг явления сановников Александра Волошина и Владислава Суркова.
Как заметила общественность, Александр Волошин с возрастом становится совершеннейшим гофмановским персонажем — что-то типа странного архивариуса. Ступает тихо, смотрит только в пол, мимика не просто ограниченна — напрочь отсутствует. Манеры утеснительного сана в нем самом не просматриваются — скорее, кардинала ему подыгрывал сопровождающий Сурков. На пути от дверей кинотеатра до конце фойе господин Сурков при каждом шаге заглядывал господину Волошину в лицо как бы снизу и сбоку, что из-за разницы в росте было непросто, сладко улыбался и внимательно отслеживал его реакцию на каждого подошедшего засвидетельствовать почтение.
Опекун проекта Константин Эрнст, как и полагается очень большому мужчине, взирал на попадающихся ему под ноги рассеянно, снисходительно и добродушно. Вокруг этой троицы сразу образовалась «движуха», к которой не примкнули только парочка олигархических гордецов и супруги Лунгины.
— А где бы взять воды? Тут вообще есть вода? — спросила вновь прибывшая гостья.
— Вода, — махнули рукой встречавшие, — там в конце, где Сурков и Волошин.
— Там, где Сурков и Волошин, бьют фонтаны! — воскликнул режиссер Павел Лунгин. На этой реплике всех стали загонять в залы, отражающие все оттенки субординации, — VIP-1 и VIP-2.
В конце фильма показали подлинные фрагменты из интервью совсем уже старенького Владимира Зворыкина. И зрители услышали, что телевидение ему не нравится. «Один секс, а ведь дети смотрят, и что это за музыка — сплошное там-там-там». На этих словах зал захлопал. Представление закончилось.
«Ну что, как работает телевизор — я так и не понял», — грустно заметил спускающийся по ступенькам кинозала Григорий Чхартишвили, он же Борис Акунин. И добавил: «Почему машина едет — мне примерно объяснили, а вот с телевизором... как Леня нам ни объяснял....»
Все чуть-чуть потолпились в фойе. Зрители раскололась на два лагеря — тех, кому артист Шакуров в роли Зворыкина понравился, и тех, кто считал, что это вылитый Брежнев. Главред Константин Ремчуков вступился за Шакурова, а я была на стороне тех, кому Шакуров не пришелся по душе. Настоящий Владимир Зворыкин из документальных кадров показался мне похожим, скорее, на Андрея Мягкова — скромный, спокойный и внутренне достойный. Да, поместье, да, верный слуга, но показушного жовиального барства в нем не было. Не было и сверхсерьезного к себе отношения, тот же сосед-физик говорил, что «странноватый» Зворыкин хорошо шутил. Шакуров же играл не то купца Нила Федосеевича Мамаева, не то товарища Победоносикова с его титаническим самоуважением.
Баталию прервал Александр Мамут, увлекший всех на второй этаж кинотеатра в кафе. Молодящийся Сергей Шакуров, которого все называли Каюмычем, с таким же самодовольством, как на экране, соблаговолил выслушать тост в свою честь и прошествовал к выходу. Леонид Парфенов ухаживал преимущественно за сановниками, но периодически спохватывался и принимался оказывать ласковое почтение диктору Первого канала Игорю Кириллову.
«Нам пора домой», — сказал Владислав Сурков, кивнув на выпирающий живот супруги, и откланялся. Общее напряжение спало. И начался «театр кабуки». Никто ничего не озвучивал, однако же общественность поводила бровями и требовала если не извинений, то хотя бы объяснений. И Леонид Парфенов так же безмолвно их давал. «С кем ты, мастер культуры?» — как бы спрашивали приподнимающиеся брови гостей. В ответ мастер культуры «возводил очи горе» и разводил руками.
Толпа редела. За перегородкой в стиле ар-деко обнаружился симпатичный кабинет с креслами. «Вот это клетчатое наш Шапиро (архитектор, облагораживающий внутренности «Пионера» — «Газета.Ru») притащил с помойки. Перетянули, отреставрировали — отличная вещь оказалась», — пояснил господин Мамут.
Вместе с Леонидом Парфеновым хозяин кинотеатра быстро организовал VIP-междусобойчик, который поддержали супруги Лунгины и жена Леонида Парфенова Елена Чекалова. За банкиром Петром Авеном пришел хвост в виде телеведущего Михаила Леонтьева. Вошедший главред Николай Усков, перед тем как примоститься на ручке кресла, обратил внимание Леонида Парфенова на неидеальный покрой его пиджака. «Это же пятидесятые... я нарочно», — смутился господин Парфенов. Господин Усков неодобрительно покачал головой.
Принесли пиццу, и господа стали яростно сожалеть о стране, которую мы все потеряли: «Вот судьба наших Зворыкиных и Розингов: кто расстрелян, а кого сбагрили из страны. Лучшие... убивали и спроваживали лучших...» На этих словах в дверном проеме выросла фигура Константина Эрнста. Его в лоб спросили, не боится ли он за рейтинг. «Когда у канала такие показатели, то уже плевать на рейтинг, — ответил он и добавил: — Равных нет! Люди не равны: кому нужен портвейн, а кому — Зворыкин. Тех, кому портвейн, гораздо больше».
Господин Эрнст был настроен по-боевому и сразу осветил текущее международное положение: «Задумайтесь, — сказал Эрнст. — Нам всем вулкан! Ваш мир построен на фигне! Он показал нам свое место. Мы все передвигаемся слишком быстро, такого быть не должно. Вот когда я был биологом...» — и дальше господин Эрнст выдал что-то слишком ученое для светской хроники, но общий смысл уловить удалось: по мнению главы Первого канала, наша подкорка не успевает за двигателем реактивного самолета, все чересчур быстро и доступно.
«Очень хорошо, — сказали гости. — Вулкан будет плеваться четыре года, возникнет черта оседлости». «Кстати, о черте оседлости, — удалось вставить слово Николаю Ускову. — Дизайнер Ральф Лорен — он тоже из-за черты оседлости был». За столом возник гвалт. Каждый пытался прокричаться о чем-то о своем, при этом все дружно игнорировали ровный сип Михаила Леонтьева, но ему реакция общественности вообще была не нужна, он мерно бормотал о судьбах страны сам себе.
«Из тех, кто сидел со Сталиным за тем столом, в живых остались только двое...» — Петр Авен попытался напомнить собравшимся эпизод из только что увиденного фильма. Но господа продолжали «выкомаривать на свой салтык»: Николай Усков твердил о Ральфе Лоране, Михаил Леонтьев сипел что-то о русских немцах. Тогда Петр Авен встал и громко повторил: «За столом со Сталиным... из всех остались только двое...». «Потому что они все время трещали, слова Сталину не давали сказать за столом, прямо как вы сейчас Петру — бла-бла-бла языками, бла-бла-бла, вот только двое и осталось», — угомонил всех Павел Лунгин.
Вечер стал затухать, и под занавес из Парфенова удалось выудить очень трогательную историю. Девяностолетний Зворыкин плохо видел, но очень любил водить машину. И очень боялся, что у него по зрению отберут права. Поэтому из дома он выезжал с пачкой денег. И как только задевал чью-то машину, сразу же принимался раздавать купюры, не разбираясь, что там задето и задето ли вообще. Рассказывая об этом, с трудом говорящая по-русски внучка Зворыкина вдруг именно на русском заметила: «У людей ведь ни стыда, ни совести».
Ну и еще одна «чисто литературная деталь». После премьеры сильный русский акцент Зворыкина стал светским «мемом». «Бикооз» и «вери-вери» все повторяли как минимум неделю.
