Цивилизация
Никола Саркози стал президентом Франции во многом благодаря массовым протестам. Реальную заявку на пост главы государства амбициозный министр внутренних дел сделал осенью 2005 года, когда публично назвал подонками молодежь из иммигрантских пригородов Парижа, охваченных погромами. Леволиберальные силы обрушились на Сарко с обвинениями в расизме, но в глазах многих французов, напуганных взрывом насилия, он предстал решительным политиком, способным навести порядок.
Весной 2006 года французские города потрясли уже социальные стачки. Десятки тысяч молодых людей требовали отмены «контракта первого найма», согласно которому работодатели получали право увольнять молодых специалистов через два года после приема на работу. Закон, задуманный для придания гибкости и мобильности рынку труда, стал политической катастрофой для премьер-министра Доминика де Вильпена. Под давлением масштабных выступлений правительство капитулировало, тем самым президентские амбиции главы кабинета были похоронены. Жаку Шираку, который готовил де Вильпена в преемники, пришлось скрепя сердце согласиться на кандидатуру Саркози, хотя уходящий президент терпеть его не мог.
Сегодня сам Никола Саркози переживает момент истины. Планы пенсионной реформы, утвержденные правительством и уже принятые нижней палатой парламента, вызвали массовые акции, которые перешли в насильственные действия и парализовали страну.
Парадоксально, но, по социологическим опросам, большинство французов понимают необходимость повышения возраста выхода на пенсию и увеличения обязательного трудового стажа. Более того, больше половины респондентов полагают, что реформу доведут до конца, несмотря ни на что, – для Саркози это вопрос политического выживания и второго срока на выборах 2012 года. Но коса нашла на камень – манифестанты протестуют уже не столько против предложенных изменений, сколько против бескомпромиссности руководства. Во Франции, где сильны традиции, с одной стороны, государственного патернализма, а с другой – противостояния во имя защиты гражданских прав, лобовая атака власти всегда вызывает не менее упорное сопротивление общества, тем более когда эта власть воспринимается как лицемерная и нечестная.
В 2007 году Саркози пришел в Елисейский дворец под лозунгом реформ, и избиратели поддержали его, поскольку необходимость вдохнуть новую жизнь в застоявшуюся социально-экономическую систему Пятой республики осознавали многие. И первый тест администрация прошла достаточно успешно: волна забастовок на транспорте в ноябре 2007 года, вызванная отменой льготных сроков выхода на пенсию для некоторых профессий, постепенно схлынула. Однако с тех пор образ Саркози как решительного преобразователя, знающего, чего он хочет, начал стремительно меркнуть. Гламурная личная жизнь, неуравновешенное поведение, отпуска на яхтах олигархов и демонстративная дружба с капитанами большого бизнеса, попытки влиять на основные СМИ посредством особых отношений с их владельцами, склонность к популизму, импульсивная внешняя политика, в которой гиперактивность подменяет результат, – все это наслаивалось одно на другое и не укрепляло доверие к президенту. Последней каплей стал недавний коррупционный скандал с министром труда Эриком Вертом, который как раз и осуществляет пенсионную реформу: его обвинили в незаконном получении средств на избирательную кампанию Саркози от владелицы империи «Л'Ореаль» Лилиан Бетанкур.
Французская битва – наиболее выпуклое проявление кризиса, с которым сталкивается практически весь Старый Свет.
Еще во время выступлений 2006 года одна из студенческих предводительниц исчерпывающе выразила в интервью суть проблемы: «Впервые после Второй мировой войны в Европе появилось поколение, которое будет жить хуже, чем предыдущие. Нам страшно».
На протяжении полувека Западная Европа переживала период экономического процветания и постоянного улучшения качества и уровня жизни. Однако больше это не гарантировано. Демографические изменения внутри Европы – более длительная продолжительность жизни в сочетании с низкой рождаемостью – быстро увеличивают бремя, приходящееся на каждого работающего. Перемены на глобальной арене заставляют европейских производителей конкурировать с набирающей силу Азией, которая находится в заведомо более выгодном положении благодаря отсутствию или крайней ограниченности системы социальных гарантий.
Европа обладает мощным интеллектуальным и инновационным потенциалом, использование которого способно придать Старому Свету динамику, необходимую для рывка за лидерами XXI столетия – США и Азией. Но для этого нужно радикальное переосмысление модели социально ориентированного рыночного государства, которая сформировалась в послевоенные годы на волне бэби-бума и подъема общества всеобщего потребления, а затем на какое-то время была подкреплена «мирным дивидендом», полученным благодаря окончанию «холодной войны».
Чтобы убедить граждан отказаться от привилегий и пойти на самоограничение, нужна элита, пользующаяся доверием и моральным авторитетом. Однако подобного нет и в помине.
Качество лидерства в Европе снижается со второй половины 1990-х годов, когда со сцены начало уходить последнее из поколений тех, кто привел европейские страны к послевоенному процветанию. Главные действующие лица Старого Света сегодня – это либо яркие, но карикатурные персонажи наподобие Саркози или итальянского премьера Сильвио Берлускони либо обладающие минимальной индивидуальностью технократы. Ни те, ни другие не в состоянии ни вдохновить свои нации на свершения, ни предложить глубокие и нестандартные выходы из ухудшающегося положения.
Шок от быстрых перемен, которые идут помимо воли Европы, приводит общество в трепет.
Неуверенность в будущем, которая определяет многие политические процессы, символически проявляется в возрасте участников протестов: против повышения пенсионного возраста, который, казалось бы, должен в первую очередь беспокоить зрелых французов, наиболее активно выступают студенты.
А среди застрельщиков беспорядков в Штутгарте, где недовольство планами перестроить городской вокзал вылилось в сентябре в едва ли не самые масштабные столкновения с полицией в современной истории Германии, было множество школьников.
Неспособность политиков справиться с усугубляющейся тревогой в обществе обещает не самые приятные сценарии. Открывается ниша для популистских партий, которые особенно активно используют страх перед одним из наиболее заметных проявлений глобализации – увеличивающимся притоком людей другой культуры или религии. На выборах в одной стране за другой заметных успехов добиваются антииммигрантские или антимусульманские движения. Партии же основного политического спектра, не желая отдавать электорат маргиналам, радикализуют собственные позиции, сдвигаясь к правому краю. Отсюда и шумный поход Саркози против цыган, и заявление Ангелы Меркель о том, что мультикультурализм в Германии провалился и надо искать другие модели сосуществования с иностранцами. Эти настроения будут усиливаться, тем более что для государственных руководителей тактически выгодно перевести дискуссию в такое русло, чтобы отвлечь внимание избирателей от необходимости «затягивать пояса».
Чем бы ни закончилось противостояние во Франции, это лишь начало болезненного процесса, который в той или иной форме охватит весь континент и результат которого непредсказуем. На выходе мы можем получить совсем другой Старый Свет – либо обновленный и готовый к новому этапу развития, либо депрессивный из-за собственных неудачных попыток оборонять привычный образ жизни.
