Уличное правосудие

На днях второй раз второй коллегией присяжных Мособлсуда был оправдан Роман Полусмяк. При большом числе свидетелей он убил в электричке армянского юношу, а в промежутке между оправдательными приговорами успел напасть на дагестанца.

Оправдывать — право присяжных, ведь они, в отличие от профессионального судьи, решают один-единственный вопрос: виновен или невиновен.

«Суд улицы», как в позитивном смысле называл суд присяжных великий русский юрист Анатолий Кони, превращается в «уличное правосудие», в котором отражены все страхи, предрассудки, ксенофобия и глупость среднего обывателя.

Он стал оттиском в миниатюре массового сознания, которое, например, не любит иностранных шпионов и ненавидит «инородцев». Поэтому присяжные и оправдывают убийц таджикской девочки, считают виновными в тяжких государственных преступлениях ученых, распространивших известную всем информацию.

Речь в данном случае не только и не столько о росте ксенофобских настроений. Во времена путинской стабильности, отмеченной небывалым национализмом, прописавшимся сегодня и на верхних этажах власти, и нешуточным безразличием населения к происходящему в стране, сообщения об убийстве армянина, таджика, вьетнамца, индуса, азербайджанца стали привычной строкой в новостной хронике. Это, безусловно, проблема.

Отсутствие неотвратимости наказания — часть этой проблемы, фактор, способствующий росту числа преступлений на национальной почве.

Но беда еще и в том, что общество нередко солидарно с убийцами. Нет, далеко не все готовы, вооружившись монтировками и ножами, шарить по пустынным собачьим площадкам между домами в спальных районах с одной лишь целью — убить «инородца». Этот вид охоты — дело молодое. Но общественное мнение считает мальчиков с холодным оружием невиновными. Виновным — да хотя бы в собственном плохом настроении — среднестатистический обыватель, напротив, считает чужака.

А суд присяжных — это часть народа, часть общественного мнения. И почему присяжные должны судить иначе, чем судило бы большинство, тайно или явно желающее изгнания «инородца», причем любыми способами, включая избиение, издевательство, убийство, внесудебную расправу.

Выражение «понаехали тут!» меньше всего напоминает вердикт суда, но, тем не менее, все чаще становится таковым.

Между судом присяжных, оправдывающим убийства армян и таджиков, и судом присяжных, оправдавшим Веру Засулич, — дистанция огромного размера. Не случайно судебная система, сложившаяся после реформ 1864 года и названная Владимиром Набоковым «великолепным институтом», была демонтирована советской властью сразу, без промедления, наотмашь — декретом №1. Помощник присяжного поверенного Ульянов знал, с чего (помимо почты, телеграфа, телефона) начинать.

Судебная традиция была прервана, хотя назвать сложившуюся ко временам зрелого социализма правовую систему неэффективной и непрофессиональной язык не поворачивается. Право-то, конечно, было советским, но в основе своей оно все равно принадлежало к так называемой романо-германской правовой семье. И квалификация юриста, несмотря на известную идеологизированность профессии, предполагала не только знание буквы закона (или инструкции — как сейчас), но и духа права. Судейская корпорация была закрытой и отчасти даже зашоренной, но это была профессиональная, цеховая закрытость. Именно поэтому в той самой профессиональной среде скептически отнеслись к постепенному и, вообще говоря, оправданному логикой преобразований в стране, введению института суда присяжных. (Как и множества других институтов, включая, например, мировых судей.) Во всяком случае,

вряд ли профессиональный судья при наличии полностью исследованных доказательств по делу оправдал бы убийц, даже если бы убийства были освящены святым лозунгом «Россия для русских!»

Но проблема все равно не в самом факте существования суда присяжных, который в последние годы столь специфическим образом трактует понятие справедливости. Суд присяжных — один из самых репрезентативных институтов в том, что касается общества. Иметь то государство, которое мы имеем, и то общество, которое есть, — значит, иметь суд присяжных, оправдывающий убийство человека на почве межнациональной вражды и ненависти.

Сегодня общество — за власть. А власть у нас не любит шпионов и гостей из сопредельных республик. Почему тогда население должно их любить?

Просто получая в руки столь мощное орудие «высказывания» своего мнения, как суд присяжных, простой гражданин пользуется им так, как умеет: оправдывает бедного мальчика, недовольного засильем «черных».

В этом контексте становится понятным, почему столько движений вокруг очередной смены коллегии присяжных по делу Квачкова: отобрать присяжных, которые не испытывали бы неприязни на идеологической почве к потерпевшему по фамилии Чубайс и у которых взгляды не совпадали бы с квачковскими, весьма непросто.

Словом, судьба суда присяжных, которому, согласно данным ФОМа по состоянию на 2006 год, 21% респондентов доверял меньше, чем обычным судам, в России не задалась. О чем свидетельствует еще одна цифра: 30% опрошенных затрудняются с тем, чтобы определить свое отношение к этому институту.

Не дозрели до демократического правосудия? Нет, скорее, за то время, что суд присяжных утверждался в России, что-то случилось с самим обществом — у него сформировалась «уличная» психология. В плохом смысле слова.