Страна посыпалась, как «жигули» на третьем году.
Поиски непосредственно виновных – как и настоящих конкретных причин – не дадут результатов никогда.
Разве что Путин отступит от провозглашенного им принципа, и виноватых назначат. Тех, кто отменил водолазов или тех, кто первым сказал насчет чужой подлодки; тех, кто вовремя не проверил кабели или не выделил денег на модернизацию системы пожаротушения... Все это ерунда. В странах поприличнее по тридцать лет не могут расследовать самые знаменитые преступления, причины крупнейших катастроф и через пятьдесят лет называют предположительно.
Башню восстановят или построят другую.
Это тоже не имеет значения. Если в стране, где зарплата в пятьдесят долларов считается очень приличной, строят здание избирательной комиссии за десять миллионов, потом начальник уверяет, что всего за восемь, и избиратели спокойно смотрят на весь этот мрамор и хрусталь – значит, найдут деньги и на антенну управления нашими мозгами.
Не об этом я думаю.
И даже не о том, как теперь по-настоящему все изменится: мгновенно и окончательно стало ясно, что от телебашни мы зависим больше, чем от хлебопекарни или молочного завода, телевизор важнее. Ближайшее время может продемонстрировать нам, пишущим, абсолютную невозможность компенсировать выключение ящика всеми нашими радиостанциями, газетами, журналами и даже Сетью. Те, кто, пользуясь временной смертью конкурента, смогут раскрутиться больше остальных, особенно остро почувствуют, что заменить телевизор невозможно.
Все это стало очевидно в первый же пустой воскресный вечер. Высочайший, вновь подтвержденный профессионализм и объявленное благородство НТВ ничего не изменили. У нас всех началась новая жизнь с понедельника. Как сказал один мужик в мгновенно выстроившейся возле моего видеопроката очереди за кассетами: “Вот теперь действительно …ец.”
Но гораздо серьезнее то, что пришло в голову следом: ощущение абсолютного бессилия и полной ничтожности не нашей отечественной, но всей человеческой, простите за выскопарность, цивилизации. Мы оказались внутри фильма катастроф. «Пятый элемент» и «Армагеддон» – детские утешительные сказки. И это надо осознать, как единственную настоящую реальность.
Существует РАО ЕЭС, и это не Чубайс, как бы он ни был ужасен и велик, а десятки тысяч сложнейших технических устройств, состоящих из миллионов мелких деталей, каждая из которых может выйти из строя
по старости,
из-за недосмотра,
от непредвиденных обстоятельств
и в результате теракта.
Существует водоснабжение, с которым может в любой момент произойти все то же самое.
Существует система канализации и удаления отходов.
Существуют аэронавигационные системы.
Нефте- и газопроводы.
Все перечисленное – но не в границах одной России, а во всех цивилизованных и даже не очень странах.
Мировая коммуникационная сеть.
Ядерная энергетика.
Запасы боеголовок.
Не уничтоженное еще химическое и биологическое оружие
Дремлющие пока вирусы.
Мы построили хрустальный дворец на песчаном фундаменте, покрыли его бумажной крышей и набили запасами пороха для отопления.
Всего полтораста лет – ну, чуть больше – назад не было ничего и близко похожего.
Плохо мы тогда жили: многие впроголодь, почти все без ванных и лифтов, из Петербурга в Москву ехали сутками, новости узнавали через месяц, на зиму запасали дрова и соленое мясо.
Потом мы сделали выбор. Так ребенок всегда делает выбор в пользу конфеты, от которой кариес и несварение желудка, потому что каша – невкусно.
Те, кто умудрился стать взрослыми – хотя человечество в целом и мои соотечественники в особенности не любят взрослеть – осознали, что в каждой отдельной жизни расплата обязательно следует за каждым приобретением, а иногда приходится платить и до. Мы платим за все: за талант – судьбой, за любовь – горем, за удачу – сердцем, за здоровье – ограничениями, за богатство – одиночеством... Давно пора бы понять и даже принять, что индивидуальное правило распространяется и на род в целом.
За цивилизацию надо платить. Тем дороже, чем дальше. Нью-Йорк, а не Москва, показал еще почти сорок лет назад, каким бывает настоящий кошмар цивилизации: там вырубилось электричество, и начался настоящий – правда, не очень долгий – конец света. И нам, привыкшим поносить свою власть, свой национальный характер и свой климат по любому поводу, никого бы не удалось обвинить тогда в Нью-Йорке: работали американцы и в шестидесятых хорошо, не халтурили, начальство так, как наше не воровало, зимы у них мягкие... И все же апокалипсис провел первую репетицию там. Почему?
Просто потому, что они раньше и бесповоротнее поддались соблазну цивилизации, добыли эти радужные игрушки, взрывающиеся в руках, подсели на страшный наркотик комфорта – и одни задыхались в темных, остановившихся по всему Манхэттену лифтах, а другие открывали в себе чудовища и бросались грабить витрины.
Боже! Мы еще стоим в очереди в кассу, и сколько нам предстоит заплатить – не знаем.