Цивилизация
Мне кажется, я пишу не одну, вторую, третью книгу, а главы одной. Глава про Березовского еще не написана, и не знаю, будет ли написана. Но вот кое-что из записанного в разные годы и не опубликованного. Без моих комментариев. И без правки. In Memoriam.
— Что такое детство? Это выработка основ интуиции. Не знаю, каким образом. Просто я думаю — я, правда, никогда этим специально не занимался, — что
можно пытаться анализировать те или иные поступки уже в зрелом возрасте, а у меня большая часть поступков основана на интуиции. И, наверное, там надо копать, в детстве.
— Я все-таки хочу сказать, что воспитывали меня в огромной степени два человека: моя мать и моя бабушка — ее мама. В шесть лет бабушка научила меня играть в преферанс. Я ее так и запомнил — играющей в преферанс и с папиросой «Беломорканал» в зубах. Она не могла освободиться от этой привычки к преферансу, а часто не было партнера, и она себе его сделала. Я очень быстро обучаюсь. Лет в восемь я уже играл вполне на равных.
— На самом деле, вопрос национальности не существовал. Никогда эта тема не обсуждалась дома. Я вообще не понимал этой темы до 10 лет, когда пошел на каток и подрался там с каким-то мальчишкой, и он мне сказал: «Ты Абрам». Я так удивился: откуда он знает мое отчество? И пришел домой, с мамой там говорил, с папой… Они мне объяснили, что это плохой человек, что нельзя считать, что если ты еврей, то это плохо. Вот тогда когда-то первые вопросы серьезные появились. А потом я думал об этом всю жизнь.
— За свою жизнь я не ошибся только в двух людях: это воспитательница моих младших детей Мари-Жан и Бадри.
— Ты не знаешь историю знакомства с Бадри? Бадри же работал в центре техосблуживания («Жигулей» — Н.Г.) в Тбилиси, был замом. И меня с ним познакомил Зибарев (заместитель гендиректора АО «АвтоВАЗ». — Н. Г.). Он сказал: «У меня есть приятель в Тбилиси — Бадри. Он хочет с тобой познакомиться. Я не знаю, может быть, он хочет писать диссертацию… Может, он просто знает, что мы с тобой в близких отношениях». Это был 1988—1989-й или 87-й? Мы договорились, и зимой мы с Галей (вторая жена Березовского. — Н. Г.) полетели кататься на лыжах. Я приехал в аэропорт, и меня встречает Бадри с огромным букетом для Гали — как полагается, ты его знаешь. Оттуда мы поехали в какой-то ресторан. Классно посидели и оттуда поехали медленно в горы. Со многими остановками. Я так думаю, что Бадри хотел со мной познакомиться прежде всего потому, что я стал близок к Зибареву. А Зибарев был большим боссом. И Бадри хотел понять, с кем Зибарев стал близок. Ну ты же знаешь, Бадри, да? Мы жили в Гудаури, и Бадри все сделал совершенно феноменально. Он приезжал, дал людей, которые нами занимались. Рестораны, горы — все. Ну что-то обсуждали, делать ли ему диссертацию. Но как-то это не было на первом плане. И больше эта идея никогда не возникала, и Бадри никакой диссертации, насколько мне известно, не написал.
— Я вообще никогда не умел считать деньги. Сколько их у меня? Ну знаю, что несколько миллиардов. Я не умел никогда считать, это правда. Всегда жил в долг. Да, вот это важно: я для себя выработал формулу. Нужно же себе объяснить: есть люди, которые работают для того, чтобы хорошо жить, а есть люди, которые хорошо живут для того, чтобы работать. Я отношусь к последним. Это означает, что ты не зарабатываешь деньги на жизнь, а ты устраиваешь таким образом жизнь, что ты не можешь не зарабатывать.
— Знаешь, что касается морали и этики, то
я еще в школе принял для себя решение, именно решение принял: любую ситуацию, которая мне не нравится, я буду прежде всего оценивать с позиции — что я сделал не так? То есть всегда виноват я. Во всем, что произошло не так, как я хотел, всегда виноват я.
Это не значит, что другой не виноват, но я не имею права его судить. Судить я могу только себя.
— Я скажу, что думаю о Пиночете. Точно знаю, что он виновен в смерти, наверное, десятков тысяч людей. Но точно знаю, — у меня есть модель того, что происходило тогда, — что если бы не он, Латинская Америка, с моей точки зрения, была бы залита кровью. Я понимаю, к чему привела бы победа социализма в Чили. Это просто фашизм. Этот человек взял на себя мужество, волю проявил — остановил это, взял на себя вот этот кошмар жестокой ценой. Сегодня его судят, да? Реально судят. Самое любопытное, что судят справедливо. Справедливо по модели демократического общества. За жертвы ты должен заплатить. Ты должен отлично понимать, что, когда ты борешься за демократию недемократичекими методами, ты альтруист, потому что заранее обрекаешь себя на суд. Это надо делать с открытыми глазами, понимая это. Это есть следствие несовершенства демократической системы. Но эта система — лучшее, что придумало человечество. В этом проблема, да? То есть Пиночет платит за несовершенство демократической системы. Хотя, безусловно, для меня он поступал правильно в то время. И правильно платит сегодня. Совершенно верно. Такие правила.
— Я вообще считаю, что поколение измеряется не ходом астрономического времени, а изменением информационной среды. И поэтому если раньше все-таки поколение соответствовало по существу разделению на отца, сына, внука, то сегодня поколение — это приблизительно, с моей точки зрения, 5—7 лет. А понятно, что максимальный объем информации люди впитывают до 5—6 лет, а уже практическую информацию — в течение всей жизни. Но все равно, чем ты моложе, тем ты чувствительнее к внешней среде. Вот мы говорили о Роме Абрамовиче. Конечно, у него голова устроена — ему 34 года — совершенно иначе, чем у человека, которому 45 или 55 лет. Безусловно. При этом я сейчас говорю о «в среднем». И это существенно для процесса. Или вот я сегодня общаюсь с Демьяном (Кудрявцевым. — Н. Г.), которому 30, или с теми, кому 25, — даже они по-другому уже устроены, чем Рома. Они просто лучше чувствуют время. Что это означает? И технологичнее, и точнее в принятии решений. И, что особенно важно, и это принципиально, абсолютно другая мораль. То есть те ограничения, которыми, например, обременен я, они не обременены. Многие из них не обременены. Я не хочу конкретно о Роме. Он был и есть мой партнер. Но в целом я действительно считаю, что поколение Ромы и следующее за ним более рациональное. Поскольку Господь так распределяет, что достоинств и недостатков в одном человеке, как правило, ограниченное количество, а вот как это распределяется в каждом — это уже другой вопрос. Да, действительно, в новом поколении меньше эмоций и больше рационального. В нашем поколении больше эмоционального.
— Это все-таки легкость характера. Я действительно легко относился даже к очень сложным ситуациям в своей жизни. Я думаю, что все-таки это глубокая уверенность, что я все равно добьюсь своего. Даже не уверенность. А неминуемость.
— Уже совсем позже понял, что самое большое счастье — это страдание. Это сложная штука. Действительно сложная. Это неразрывные вещи.
Чтобы ощутить полноту счастья, необходимо ощутить глубину страдания. Раньше я так не ощущал. Раньше я считал, что счастье возможно и без страдания. Просто счастье. Сейчас понимаю, что не так. Это, конечно, связано с любовью. Невозможно, мне кажется, полностью ощутить любовь без страдания.
И в то же время ничто не дает большего счастья, чем любовь. И всегда в моей жизни любовь сопряжена со страданием. Другое дело, что глубина этого чувства с возрастом возрастает. Я же тебе говорил, что если когда-нибудь буду писать биографию, то главы будут носить женские имена.
