Цивилизация
Вокруг бюджетного послания президента, выпущенного Владимиром Путиным как раз накануне первой серии увлекательного для всей политизированной публики сериала «Суверенная демократия: выборы» (в главных ролях: Сергей Миронов, Борис Грызлов, отечественные чемпионы фигурного катания), не будет ни споров, ни дискуссий. Нет, нельзя сказать, чтобы вопросы налогов и бюджетного устройства вообще не занимали «Единую Россию» и «Справедливую Россию»: в ходе предвыборной грызни и та и другая сторона сделали немало налоговых, зарплатных и бюджетных туше в направлении вражеских телес. Но разве сравнятся обтекаемые формулировки бюджетного послания, предваряющие формирования бюджета на 2008–2010 годы, с увлекательной историей о городе Ставрополе, где вице-спикера Госдумы Владимира Катренко горячие головы видели едва ли не стреляющим с бедра в сотрудников продавшегося «Справедливой России» местного избиркома? Полагаю, значительная часть населения полагает истинной порчей российского телевидения не столько содержание новостей федеральных телеканалов, сколько их излишнюю сухость в изложении реальных проблем. В этом свете было бы совершенно уместно описать бюджетное послание, документ действительно достаточно важный, как свидетельство существования в России двух видов политики — публичной и непубличной. И было бы очень приятно констатировать, что непубличная политика куда как содержательнее публичной, и оставить публичную политику дуракам и подросткам из движения «Наши», а делать свое дело, лишь похихикивая над тем, как
политолог Глеб Павловский с яростью заигравшегося в квартире сеттера треплет резиновый мячик «оранжевой революции».
Именно так к происходящему в российской власти принято относиться в среде профессионалов — от врачей до специалистов по маркетингу. Бюджетное послание, документ, и по форме, и по смыслу прямо противоположный публичной политике, как нельзя годится для того, чтобы подтвердить их уверенность: те, в телеэкране, это глупости, а настоящие дела делаются негромко.
Вопросы, которые решались в рамках подготовки бюджетного послания, действительно почти не пригодны для разговора с неквалифицированным собеседником.
Ключевой вопрос — реформа системы формирования доходной части федерального бюджета. Послание фиксирует идею частичного выделения из валовых сборов налогов и пошлин доходов государства, связанных с сырьевым экспортом, перечисление подавляющей части их в Фонд будущих поколений и ежегодное формирование из этого фонда финансового трансферта федеральному бюджету, объемы которого фиксируются в процентах ВВП. Формирование такой бюджетной конструкции увязывается с отказом от ликвидации второго уровня пенсионной системы — накопительной части пенсии, а текущий дефицит ПФР предлагается финансировать из доходов бюджета. На вопрос, необходимо ли снижать налог на добавленную стоимость, стоит ли обсуждать его замену на налог с продаж, имеет ли смысл отказываться от льгот по НДС, бюджетное послание вообще отказывается отвечать, как на вопрос, находящийся в компетенции правительства России.
Изящно решен вопрос о контроле со стороны Федеральной налоговой службы трансфертного ценообразования в холдингах. Бюджетное послание, поддерживая одновременно необходимость такого контроля и быстрое введение системы консолидированной отчетности в холдингах, оставляет де-факто под контролем налоговиков лишь экспортные операции крупных российских компаний. Наконец, послание расставляет акценты в технологии принятия федерального бюджета: по мнению его авторов, Госдума должна определять общие направления расходования бюджетов, а правительство — конкретизировать направления финансирования в заранее заданных парламентом рамках (сейчас все иначе и в идее, и на практике).
А теперь, положа руку на сердце, ответим: ну и что из этого можно поместить на флаг?
«Верните бесплатные лекарства!» или «Долой газпромовскую кукурузу!» — еще куда ни шло лозунги. Но всякий раз, когда очередной ушедший в народ политик говорит о преступной политике ведомства Кудрина в отношении местного самоуправления, энтузиазм масс стихает — а что такое «местное самоуправление»? Это про народный капитализм покойного Святослава Федорова или про выборы директоров, как в 1989 году? В бюджетном послании почти не упоминаются ни «национальные проекты» (флаг первого вице-премьера Дмитрия Медведева), ни «инновационная промышленная политика» (знамя столь же первого вице-премьера Сергея Иванова).
Бюджетный кодекс даже не про выборы президента в 2008 году. Он о том, что на самом деле должно происходить в России в то время, когда будет казаться, что вся страна будет выбирать нового президента.
Даже сама технология принятия документов, подобных бюджетному посланию — в этом году документу почти безупречному с позиций здорового консерватизма и умеренного либерализма (там даже сравнительно немного благоглупостей, посвященных инновационному росту экономики России через накачивание бюджетными заказами ВПК), говорит о том, что разделение политики на публичную и непубличную — благо. Представим себе содержательную дискуссию о том, нужно ли введение прогрессивной шкалы подоходного налога, — много ли шансов сохранить единую 13-процентную ставку этого налога? Даже если Герман Греф, в данном вопросе ранее не стремившийся к особому популизму, признал, что восстановление «социальной справедливости» (богатые платят в процентах больше за бедных, которые платят меньше или вообще не платят) неизбежно, то что ж говорить о публичных политиках? Бюджетное послание тем временем провозглашает необходимость сохранять плоскую шкалу налога надолго, элементами «прогрессивности» в налогообложении могут быть только фиксированные налоговые вычеты — например, многодетная семья будет платить налога меньше.
Стоит ли спрашивать население о вещах, о которых оно, как правило, имеет либо фантастические понятия, либо не имеет их вовсе? Повышать или не повышать НДПИ на газ — а не перепутают с ДПНИ (организация запрещена в России)?
Логика «серьезные дела делаются вне площадей» имеет чрезвычайно много «за» и мало «против», и на это купились очень многие не равнодушные к происходящему в Отечестве люди. Профессионализация политической сферы, разделение ее на «шоу-политику» и «реальную политику», зачастую происходящее непосредственно в голове государственных мужей, но чаще разделяющее причастных к политике по профессии, — вовсе не российская проблема. Глядя из Москвы, черты этого явления можно обнаружить во всех демократических государствах мира, а там, где демократия, к которой приходится относиться с некоторым почтением из-за отсутствия менее травматичных альтернатив, в загоне, первой репрессируется именно публичная политика.
Конечно, непубличная политика, сектор власти, в котором и в Москве, и в Вашингтоне, и в любом российском регионе сходятся влияние, деньги и возможности неизмеримо большие, нежели на площадях (цена вопроса в Бюджетном послании — многие триллионы перераспределяемых из карманов граждан в карманы других граждан рублей), выглядит в этом отношении куда как более привлекательной. Даже эксцессы в этом секторе выглядят менее опасными для ее участников, нежели в соседнем. Публичные конфликты в ней длятся дольше, спокойнее и содержательней, и судьба политика с рекордным отрицательным рейтингом Анатолия Чубайса, предпочитающего решать основные проблемы российской энергетики на закрытых совещаниях в Ново-Огареве, тому пример. И в российской, и в мировой истории последних веков вопрос о профессионализации серьезной политики, ее отчуждении от политики публичной и закрытии от влияния граждан процесса решения ключевых экономических и социальных вопросов — устоявшаяся тенденция, описанию которой посвящено как множество научных трудов, так и бессильных памфлетов. Это признают даже публичные политики — недаром даже для крупных функционеров такой структуры, как «Единая Россия», которую с трудом можно отнести к «публичному сектору», пост заместителя министра — предмет сладких снов: истинная власть концентрируется именно там. Разделение хорошо и с точки зрения социальной стабильности (в государстве, где сфера публичной и реальной политики качественно разделена, как правило, мнение о бессмысленности эгалитаризма разделяется большинством избирателей), и с точки зрения инвестиционной привлекательности экономики (двухпартийная система в США и «полуторапартийная» в Японии тому пример), и для отсечения от власти опасных популистов и демагогов.
К тому же «причесанная» власть профессиональных юристов, менеджеров и социологов, кажется, менее склонна к ошибкам, чем «непричесанная» власть горлопанов и болтунов?
Не буду скрывать, что считаю долгосрочный ответ на вопрос о том, какая система политической власти лучше, существующим — с моей точки зрения, это постепенный и уже происходящий во всем мире не без сопротивления демонтаж государственных институтов и замена их, из песни слова не выкинешь, вариантами анархии и самоуправления: пусть не видится тут призрак Михаила Бакунина, к левой коллективистской идее происходящее имеет мало отношения. Но это, как бы мы к нему ни относились, вариант развития ситуации на десятилетия, а что же лучше сейчас? Для меня очевидно, что благие идеи, заложенные и в конкретном Бюджетном кодексе, и в других документах разумной «непубличной политики», при всем уважении к делающим свое дело профессионалам во власти, в значительной степени обречены.
Страна — это не только и не столько аппарат госуправления, сколько ее граждане, которые в силу традиции делегируют госаппарату право зарабатывать себе на жизнь госуправлением, то есть оказанием платных услуг.
Поскольку невозможна (а если была бы возможна — была бы очень опасна) ситуация, при которой профессионалы у власти будут заняты исключительно служением народному благу, публичный сектор политики — необходимый механизм, обеспечивающий и ротацию власти, и появление в ней новых идей и технологий работы, и препятствующий коррупции — во многом бездна воровства, в которое погружено государство в России, является следствием профессионализации власти и формирования «властных элит». Бессмысленно говорить о «разумном балансе» публичной и непубличной политики — он не может определяться заинтересованными людьми с одной стороны. Любуясь выверенными формулировками профессионалов во властных структурах, порой ужаснешься: что бы было, если бы эти вот законы писали дураки из глубинки? И тут же нелишне вспомнить: непрофессионалы 1992–1994 годов создали в России систему власти, до сих пор обеспечивающую достаточно быстрое развитие страны. И они же, став профессионалами, привели ситуацию сначала к августу 1998 года, а затем к повторяющимся ежедневно образцово-позорным историям в российской власти и по сей день.
Всякий профессионал способен отстоять свои знания и умения перед лицом демагога с площади.
Но перед лицом площади профессионалу просто гораздо сложнее врать, и при этом вряд ли возможно доказать, что рядовой гражданин не способен отличить идиота от дельного человека, если речь идет о серьезных вещах, а не о телевидении.
