Как-то у моего родственника немножко обокрали дачу. В сущности, банальнейшее событие, из-за которого в наше время уже мало кто решится побеспокоить какого-нибудь местного Аниськина. Однако родственник мой решил, видимо, поглумиться над тщедушной, постоянно находящейся в коматозном состоянии российской следственно-судебной системой, а потому местного Аниськина все же побеспокоил. И тот даже явился, вернее, его привез сам же пострадавший на своей машине.
В общем-то, неплохой парень, сетовал на личную и организационную – то есть всеобще-милицейскую – бедность, вежливо сочувствовал обокраденному и делился печальной статистикой окрестных разбоев и грабежей, которые в нынешние времена стали едва ли не единственным общественно-значимым занятием аборигенов. Во всяком случае, в редкие часы протрезвления оных и кратковременного возврата к прямохождению с риском для их пошатнувшегося вестибулярного аппарата.
Видимо, наш Аниськин в детстве даже читал каких-то детективных писателей – еще до того, как большинство из них стали полной лабудой, а меньшинство ударилось в описания совершенно сказочных вещей про какого-нибудь всепроницающего и все-раскрывающего Фандорина, коего даже неудобно помещать в современную действительность, а потому Акунин его оставил для приличия все-таки в 19-м веке. Короче, начатки криминалистических знаний у Аниськина были. Он, например, знал, что на месте преступления надо искать его следы. И искренне хотел помочь обокраденному москвичу, совершенно не выказывая при этом никакой классовой ненависти к жителю сытой, зажравшейся столицы. Надо сказать, что улик было предостаточно: выбитое окно, беспорядок в помещении, грязь на полу. Однако все это наш Аниськин «следами» признать отказался, авторитетно и как-то даже глубокомысленно-печально заявив, что таковых нет вовсе. Кровь на разбитом стекле, оставшуюся от, видимо, придурковатого вора, не сумевшего воспользоваться даже перчатками, он совершенно искренне не заметил, а потому дело закрыл. Впрочем, даже если бы и заметил, вряд ли в этом не очень отдаленном от столицы одной из стран «большой восьмерки» славном местечке нашелся хоть кто-нибудь, способный не то что вникать в анализ ДНК местного алкоголика, но и просто определить его группу крови.
Вы полагаете, что в самой-то столице, особенно в самой главной прокуратуре, сидят люди куда более продвинутые, а какой-нибудь полнотелый дородный (то есть всем своим видом претендующий на ум, честь и совесть одновременно) прокурор пропорционально - то есть не в пример - смышленее тщедушного Аниськина из Тульской губернии? Ну-ну. Если только в отдельно взятых вопросах. А вот в вопросах своей непосредственной компетенции прокуратура, сливающаяся до неразличимости с системой судебной при ближайшем рассмотрении оказывается столь же придурковатой, как и простодушный парень в милицейской форме из-под Тулы. Во всяком случае, в деле Тамары Рохлиной вся эта братия, которую даже системой-то назвать уже язык не поворачивается, облажалась по полной программе.
Судмерэкспертиза, малявы которой фигурируют в деле об убийстве мужа Тамары – генерала Льва Рохлина, не смогла даже толком установить, стреляли ли в роковую ночь в генерала в упор или все-таки с расстояния в несколько метров. Не задалась она и вопросом о том, почему у самой Рохлиной оказались какие-то телесные повреждения. Суды всех инстанций вплоть до Верховного даже глазом не моргнули при виде такой, например, несуразности: на записи в протоколе судебного заседания стоят фамилии одних судебных заседателей, а в приговоре – других. Так в юриспруденции не бывает! Вернее – не должно быть. По сути, все обвинение строилось лишь на аудиозаписи признания самой Тамары Рохлиной. Все как при светлой памяти прокуроре Вышинском (признание – царица доказательств), только под магнитофон. Если бы подобный юридический бред всплыл где-нибудь еще в стране, обладающей минимальными признаками цивилизованности вроде умения читать и писать, это вызвало бы неимоверный скандал с последующими отставками людей в мантиях по всей длине цепочки. Российское общественное мнение не то что не проснулось при виде шокирующего (другое общественное мнение) беззакония, но даже не задалось вопросом, отчего, собственно, отменен приговор по делу женщины, по всем внешним признакам все же имеющую некоторое отношение к обстоятельствам смерти своего мужа. Освободили – и слава те, Господи. Главное, чтобы не было войны.
Не подними СМИ столько шума вокруг дела Рохлиной, не будь у нее известного своей способностью придать любому делу нужный политический окрас адвоката – тянуть бы ей лямку положенные еще наро-фоминскими судейскими восемь лет. Как тянут ее по столь же незатейливо сляпанным приговорам сотни тысяч других граждан, столь же неспособных осознать и отстоять свои гражданские права, как и те, кто выносит им приговоры – связать простейшую хотя бы логическую цепочку, не говоря уже о юридической. Отличие осужденного быдла от стада нищих духом и бытом судейско-следственных баранов порой состоит лишь в том, что они пребывают по разные стороны тюремной решетки. Но иногда меняются местами. А так – не отличишь.
Отличий порой не найти и на несколько другом уровне, что уже даже и не пугает. Вот, к примеру, до последнего времени были остатки уверенности в том, что генерал Трошев, непосредственно причастный к подавлению мятежа чеченских террористов, сепаратистов и ваххабитов, то есть просто буквально спасая от всей этой нечисти цивилизованную Европу (о чем думские фанаты генерала Трошева неустанно докладывают в Страсбурге Совету этой самой Европы), есть человек цивилизованный. В отличие от своих оппонентов, несколько лет назад неприятно поразивших мир видеосъемками публичных казней. Публичные казни, производимые по приговорам шариатских судов, не отличающихся, как известно, юридической изощренностью, стали в свое время одним из главных наших аргументов, бросаемых в лицо всяких там европейским лордам джаддам, критикующим нас за «варварские методы» ведения чеченской антитеррористической операции. Мол, мы спасаем демократический мир от безумного фанатизма похлеще, чем в эпоху татаро-монгольских нашествий. Но, видимо, от долгого и тесного боевого общения нравственные грани борцов против ваххабитского терроризма поистерлись. И вот уже и Трошев публично заговорил о надобности публичных казней.
Будь он человеком мусульманской веры, притом ваххабитского направления, скажем, наемником из Саудовской Аравии – оно бы и сошло за национально-религиозную невинную самобытность, не более страшную и порицаемую, чем, скажем, надпись по-татарски в российском национальном общефедеральном паспорте. Благо практика публичных казней широко применяется в исламском мире, в частности и прежде всего – в той же Саудовской Аравии. Но Трошев, увы, не признается в своем тайном ваххабизме, продолжая, видимо, числить себя в рядах православных ортодоксов.
Одно вот только непонятно: зачем столько месяцев бьется над судебной реформой господин Козак. Зачем ему все эти суды присяжных и где он собирается искать присяжных, которые не были бы в душе в восторге именно от публичных казней по постановлению «шариатского суда», то есть, простите, суда по понятиям. Зачем ему независимое от прокуратуры следствие и обвинение, которое посадит Рохлину по всем юридическим правилам, – ведь обществу будет ее жалко, а со следователями станет невозможно договариваться об улучшении их личного материального положения. А сколько нужно будет денег на всякие там «лаборатории по анализу ДНК», чтобы доказывать адвокатам юридическую состоятельность обвинения. Чтобы потом, значит, правильно распределять судом, состоящих из состоятельных (ментально и материально) судей, кого оставить по эту сторону тюремной решетки, а кого — по ту. Зачем все это, если, в сущности, слишком многие обитатели нашего жизненного пространства не очень хорошо отличают, чем, собственно, правосудие отличается от произвола, прокуратура от следствия, юриспруденция от «телефонного права», а тюрьма — от свободы.