Цивилизация
— Сейчас все хвалят Банк России и его главу Эльвиру Набиуллину за то, что ей удалось снизить инфляцию до 4%. В то же время Герман Греф сказал, что из-за жесткой политики регулятора положительные ставки в экономике высоки и это та цена, которую придется заплатить. Что вы думаете о политике ЦБ?
— Я считаю, что это достижение лично Эльвиры Набиуллиной и, естественно, Антона Силуанова (министр финансов РФ. — «Газета.Ru») исторического масштаба. Это самое точное слово — именно исторического масштаба.
Да, четырем процентам нынешнего года предшествовали начало 2010-х годов и период Игнатьева-Кудрина (экс-глава ЦБ Сергей Игнатьев, экс-министр финансов Алексей Кудрин. — «Газета.Ru»), и это было тогда прорывом. Этому предшествовал 1997 год и 11%.
Эти три ступеньки — 4, 7 и 11 — все базируются на одном и том же — на фундаментальной рыночной реформе, которую провел Егор Гайдар в 1992 году.
Завершилась в стране финансовая стабилизация, России потребовалось на это 25 лет.
Почему этот результат так важен, хотя сама Эльвира говорила, что это пока не результат, что нам нужно не месяц и не квартал, а нам нужно минимум два-три года, и она права — инфляционные ожидания пережимаются именно таким отрезком времени. Тем не менее 4,1% есть, и я уверен, что на конец года будет 4%, и это историческое достижение. Почему?
Во-первых, это неизбежное системное снижение процентных ставок в экономике.
Во-вторых, это неизбежное системное удлинение допустимой длительности кредита. В-третьих, это системное облегчение доступа бизнеса к кредитам вообще. Все, начиная с ипотеки, которую было никак не доделать в стране, потому что невозможно с 10–12% жить, заканчивая серьезными промышленными проектами, — сейчас на этой основе все можно системно выстраивать.
— Помимо макроэкономической стабильности, одной из ключевых частей стратегии правительства является резкое наращивание несырьевого, высокотехнологичного экспорта. Как вы считаете, российская промышленность, в частности наноиндустрия, готова к экспортному буму?
— Ели вы возьмете данные Росстата за прошлый год, то он дает цифру экспорта нанотехнологической продукции, если мне не изменяет память, в 262 млрд рублей, считайте $4 млрд. Я сегодня читаю лекцию в ИТМО (Санкт-Петербургский университет информационных технологий, механики и оптики. — «Газета.Ru») и показываю, откуда эта цифра взялась, какие кластеры были созданы и что реально экспортируется, а также какие кластеры будут созданы в ближайшие десять лет и к какому объему экспорта это приведет.
По нашим оценкам, наноиндустрия в следующие десять лет способна создать экспорт, который с нынешних $4 млрд поднимется до $14 млрд. Это примерно троекратный рост.
Опираются эти прогнозы на следующую десятилетку на то, что было сделано в предыдущие десять лет. Мне кажется, что это абсолютно реально. Сегодня, как известно, из высокотехнологичного экспорта лидируют военно-техническое сотрудничество и продукция, и это вполне достойный, в моем понимании, продукт экспорта. Это продукт номер один. Номер два — это софт, IT. Номер три — это «Росатом» с массовым строительством атомных станций за рубежом. Если мой прогноз окажется верен, то это означает, что за десять лет наноиндустрия войдет в топ-3 отраслей – лидеров высокотехнологичного экспорта России.
— Нужна ли высокотехнологичному экспорту поддержка государства или бизнес справится сам?
— Есть самостоятельные ростки, о которых мы мало чего знаем. Например, в Ставрополе есть компания «Монокристалл», которая производит сапфировые подложки, необходимые для светодиодной индустрии, которая на сегодня занимает 42% мирового рынка. Она почти не пользуется никакими формами господдержки. Мы проинвестировали что-то туда, небольшой объем, компания развивается успешно. Но повторю, что это скорее исключение из правил. Чтобы создать не одну компанию, не один завод, а индустрию, конечно же, нужна целая система мер, которые правительство начало строить только сейчас. Сделать нужно еще очень много.
— Вопрос вам как бывшему руководителю РАО «ЕЭС». Недавно на одной из конференций энергетики снова обсуждали «крест Чубайса» — потенциальный разрыв между генерирующими мощностями и спросом. Как вам кажется, возможен ли дефицит энергомощностей в России на горизонте 10–15 лет?
— Мы пережили это, что называется, на собственной шкуре.
В 2000-х в стране больше полутора десятков регионов были регионами высокого риска, что в переводе на русский означает регионами, где мощностей не хватало.
Юг Приморья, Южный Урал, Западная Сибирь со всей ее нефтянкой, Сочи, Москва наконец. Ровно поэтому мы провели реформу, которая в 2008 году позволила получить $30 млрд частных инвестиций в энергетику, это триллион рублей по тем деньгам. Это дало энергетике за последние десять лет уникальный инвестиционный рывок. Построено более 30 тыс. мегаватт новых мощностей.
Это очень важно, но это не может быть навсегда, ничто не останавливается.
Мощности стареют, активы выходят, и в этом смысле, конечно же, через десять лет мне кажется высоковероятным наступление нового дефицита, если сейчас к нему правильно не относиться.
Для этого нужны серьезные меры. Мне кажется, что в целом Минэнерго в правильную сторону движется с идеей новых договоров на поставку мощности, которые эту задачу помогут решить.
