Цивилизация
— Чем нынешний кризис отличается от кризиса 1998 и 2008–2009 годов? И насколько уместны механизмы по стабилизации экономики, которые применялись в прошлый раз и применяются сейчас?
— В 2008-м был классический кризис — как это и должно быть, наступил он неожиданно. Считалось, что Россия — островок стабильности, спрос на внутреннем рынке, несмотря на проблемы в экономике США, и дальше будет расти. Инвестировали, брали кредиты. И вдруг это все оказалось недействительным. То есть главной причиной кризиса было воздействие внешних факторов на российскую экономику, глубоко вовлеченную в систему мировых торговых и инвестиционных связей. В этот раз ожидания замедления экономической динамики возникли еще во второй половине 2012 года. Их источником были внутренние нерешенные структурные проблемы. Поэтому чрезмерных инвестиций не было. Нынешнее торможение экономической активности развивается очень медленно, но неуклонно.
— Дно уже видно?
— Проблемы в экономике носят структурный характер, поэтому понятие «дна» в нашем случае неприменимо. Пока не будут изменены стимулы и факторы экономического роста, будем двигаться в заданном 2012–2014 годами направлении.
— А разве это не дно, когда даже по официальному прогнозу в этом году планируется рост экономики на уровне 0,2–0,3%? Есть ожидания, что будет вообще нулевой рост по итогам года и уход в минус на следующий год.
— О дне разумно говорить, когда экономическая система развивается в рамках конкретной, понятной экономической парадигмы.
— Например, какой?
— Например, власть и бизнес достигли доверительного взаимопонимания о том, что общая цель и база для развития экономики страны — высокая предпринимательская активность, основанная на справедливой конкуренции, минимальном вмешательстве государства в коммерческую деятельность компаний, уходе государства из конкурентных секторов экономики, стабильном налоговом режиме, верховенстве закона и его справедливого применения, защите прав собственности.
— И отсутствие геополитического фактора?
— Хотелось бы. Когда, например, в рамках такой выбранной модели случается кризис, связанный с перепроизводством, в результате внешнего шока или с тем, что в финансовой системе накопились неконтролируемые риски, задействуются антикризисные меры и можно говорить о дне.
У нас же сейчас ситуация очень запутанная. Нет ясной, четкой парадигмы развития. Вопрос: на что, если говорить о будущем, делает ставку Россия в экономике? На частную инициативу как главный двигатель развития или на главенствующую роль государства в перераспределении ресурсов и коммерческую инициативу государства? На принуждение или преимущественно на экономические стимулы?
— И каков ответ?
— Если смотреть на дела, то роль государства в экономике за последние десять лет существенно выросла, фактически ведущую роль в большинстве секторов экономики играют компании, контролируемые государством, а доля бюджета как механизма перераспределения ресурсов также увеличилась чуть ли не вдвое. Усилилось и силовое давление на бизнес. Попытки ослабить давление уголовного права на бизнес провалились. Налоговая стабильность пошатнулась. Так что судите сами.
— И без официальных заявлений видно, что инвестиции сокращаются…
— Да, в этом году будет зафиксирован отрицательный рост инвестиций, практически это уже факт. За девять месяцев — минус 2,5%. Такого никогда не было в России после трудных 90-х, все нулевые в стране был инвестиционный рост.
— Проект трехлетнего бюджета — как бы вы его оценили с точки зрения стимулирования экономического роста?
— Проект бюджета отражает структурные изменения в экономике и происходящую переоценку ценностей. Мы видим, что в экономике опережающими темпами растет сектор, связанный с обороной и производством промышленной продукции для обороны. Растут расходы на правоохранительные и силовые структуры. Это отражает проект бюджета через планируемый опережающий рост расходов на эти цели.
— А Фонд национального благосостояния готовы потратить в пределах 60% на инфраструктуру. А это считается стимулом к росту экономики.
— ФНБ будет потрачен на строительство инфраструктурных объектов, поддержку государственных нефтегазовых компаний и государственных банков. То есть мы двигаемся к структуре советской экономики в последние ее годы. Экономика СССР опиралась в то время на нефтегазовый сектор, а ресурсы преимущественно направлялись в оборонный сектор. Остальные отрасли экономики финансировались по остаточному принципу. Это неэффективная структура экономики, так как в ней велика доля непроизводительных затрат, а инвестиции в человеческий капитал минимальны. Она позволяет как-то существовать, но не способна обеспечить долгосрочный устойчивый рост. Бюджет сегодня во многом отражает движение к упомянутой структуре экономики.
— Если уж продолжить сравнение с СССР... Какую стоимость барреля выдержит российский бюджет? Когда-то баррель стоил $60. А сейчас сто долларов — хорошо, а все, что ниже ста, уже напрягает.
— Бюджет построен таким образом, что если в течение года цена будет в среднем $96 за баррель нефти Brent, не ниже, то тогда, в принципе, где-то 500 млрд руб. в год нужно будет брать из Резервного фонда, чтобы поддержать обязательства бюджета. Это имеется в виду проект 2015-го, 16-го, 17-го года. То есть потребуется поддержка Резервного фонда, если нефть будет по $95.
— А если не будет?
— Если будет еще ниже, тогда… Резервный фонд у нас порядка $40 млрд. Просто придется израсходовать большую часть Резервного фонда, чтобы поддержать те обязательства, которые зафиксированы в трехлетнем бюджетном плане.
— Если по худшему варианту будет развиваться ситуация, то на сколько все-таки хватит резервов?
— Худший вариант — это, наверное, цена в районе $70 за баррель. Ну, тогда менее чем за два года израсходуем Резервный фонд. Но в реальности если действительно будет такой жесткий сценарий реализовываться, то правительство еще пойдет и на сокращение расходов. Без «кубышки» будет совсем неуютно.
— Два года в запасе есть, значит? На то, чтобы переломить ситуацию, при самом плохом стечении обстоятельств.
— Да, но думать надо не об этом. А все-таки о том, как сделать так, чтобы экономика немножко пришла в себя и начала расти. Тогда цена на нефть не будет казаться такой страшной.
— Так об этом все только и говорят, что делать, чего не делать...
— Да, говорят, но фактически на этой проблеме не сконцентрированы. Приоритеты по-другому расставлены.
— А тут еще Центробанк де-факто отпустил рубль в свободное плавание. А чтобы рубль далеко не уплыл, поднял ставку сразу на 1,5% (до 9,5%). Поможет это поддержать рубль?
— Рубль в первый же день, когда была поднята ставка, показал, что это не помогает. И в последующие дни рубль только слабел. Если действительно попытаться через высокую ставку заставить экономических агентов думать, что рубль привлекателен, ЦБ нужно повышать ставку до двузначного уровня, не меньше. И при этом забыть о жестком контроле курса рубля.
— А точнее?
— Давайте посчитаем. Проценты по валютным, например долларовым, депозитам, которые отражают потребность в ней, доходят до 7%. А колебания рубля, или так называемое хеджирование валютного риска, 7–8%. Значит, ставка ЦБ может быть 13–14%. Это, конечно, упрощенный арифметический расчет. Нечто подобное делал ЦБ Турции, когда была атака на их валюту. Турецкий регулятор поднял ставку до 12,5%.
— ЦБ ставку поднял, ввел лимиты (до $2 млрд в день) на рублевую ликвидность через операции «валютный своп». Как чувствует себя в этой ситуации банковский сектор?
— Кризис 2008–2009 годов начался с кризиса ликвидности. Тогда ЦБ через беззалоговые кредиты ситуацию стабилизировал. Сейчас проблема с ликвидностью если и есть, то лишь у отдельных банков. Кризис научил банки контролировать ликвидность. Основная проблема сейчас в банковской системе — это недостаток капитала. Причем это касается в основном всех банков. И, собственно говоря, если не будет пополнения капитала, то кредитование остановится.
— То есть рубли есть, а долларов не хватает, за ними охотятся и курс растет?
— ЦБ предоставил короткие валютные свопы. А их никто не взял. Значит, речь идет не о дефиците краткосрочной ликвидности в долларах. Скорее всего, это связано с тем, что до конца этого года и в следующем году предстоят значительные выплаты по внешним обязательствам, номинированным, естественно, в иностранной валюте, у российских компаний, и государственных, и частных. И все хорошо понимают, что приток долларов может быть только от экспорта. Нельзя ни рефинансировать долги, нельзя ни выйти на рынки капитала за рубежом — санкции! — и занять там деньги. И поэтому запасаются долларами не на короткую, а на длинную дистанцию. А тут еще цена нефти падает. Вот почему такой ажиотажный спрос на доллары.
— Если ЦБ вводит новые механизмы стабилизации финансового рынка, а это не помогает, возникает вопрос: насколько новые меры соответствуют реалиям?
— Надо смотреть, какие цели преследует ЦБ, вводя новые механизмы. ЦБ четко сказал, что ставка 9,5% — это антиинфляционная мера. Причем ставку Центральный банк повышает исходя из оценки инфляции в будущем. Хотя при этом ЦБ должен прекратить поддерживать рубль. И не факт, что оценка инфляции верна. Рост цен может оказаться сильнее.
— И что следует из этого заявления ЦБ?
— Центробанк нигде не сказал, что он повысил ставку для того, чтобы защитить российскую валюту от падения. Он этого нигде не сказал. Он говорил про инфляцию, если посмотреть внимательно. В рамках своей оценки инфляции ЦБ действует достаточно последовательно. Еще до заявлений главы ЦБ у меня было ощущение, что скоро ЦБ может отказаться от интервенций на границах валютного коридора и этот коридор либо сильно расширить, либо вообще его ликвидировать. Так и вышло.
Еще ЦБ предупредил, что теперь не занимается регулярными интервенциями. Только при большой необходимости. Это правильный подход, потому что в этом случае спекулятивная игра прекратится и рынок действительно начнет искать тот уровень курсов валют, при котором достигается баланс спроса и предложения на валюту.
— Международные рейтинговые агентства дают негативный прогноз относительно будущего России. Думаете, подтвердят?
— Сейчас два агентства дали негативный прогноз суверенного рейтинга. И эта ситуация, видимо, сохранится до конца года. Международные агентства учитывают в первую очередь три фактора. Первое — это общая экономическая ситуация. Второе, конечно, они будут смотреть на геополитику, на санкции. И третье — они будут смотреть на то, что делает Центральный банк. Если он будет продолжать продавать валюту и его резервы будут таять, то это будет сильным аргументом в сторону снижения рейтинга.
— То есть снижение экономической активности, падение резервов Центрального банка и усиление геополитической напряженности?
— Вот если эти три фактора вместе соберутся, то будьте уверены, что в следующем году суверенный рейтинг России будет снижен. И по версии S&P, он станет «мусорным», то есть ниже инвестиционного. И это будет очень неприятным ударом по экономике России. Потому что, по существу, это означает, что государственные облигации смогут покупать только хедж-фонды, их спрос ограничен, равно как и горизонт инвестирования. А крупнейшие институциональные фонды, вроде норвежского или сингапурского или пенсионных американских фондов, будут обязаны продать все российские суверенные облигации, ОФЗ. Это приведет к падению цены облигаций и росту стоимости их обслуживания. Отечественные банки вынуждены держать ОФЗ на своем балансе, так как это основной инструмент управления ликвидностью. При падении стоимости ОФЗ банки будут фиксировать убытки. А это даст возможность, или повод, рейтинговым агентствам снизить рейтинги банков. То есть на самом деле ситуация непростая, и не надо недооценивать все факторы, о которых я сказал. Пора действовать.
— Пора действовать властям? Но бизнес, похоже, выжидает, отменят санкции или нет? Потому что если их отменят, то смысла большого нет вкладываться, потому что все равно хлынет более дешевый, более качественный импорт из Европы. А если уж не отменят, тогда, наверное, стоит… Берет ли бизнес кредиты на импортозамещение?
— Лозунг импортозамещения подменяет реальную проблему конкурентоспособности и эффективности национальных компаний. Импортозамещение при введении ограничений на внешнюю торговлю, на поставки товаров из-за границы — это не то, что рождает здоровую экономическую конкуренцию и, вообще говоря, прогресс. Ограничение конкуренции открывает пространство для роста цен вместо роста производства и предложения.
Вообще, вы очень любопытную вещь затронули. Смотрите, бизнес до кризиса 2008 года и потом на отскоке, в 2010, 2011, 2012-м жил в парадигме: все восстанавливается и растет, надо наращивать свою долю на рынке. И, собственно, у всех компаний главным критерием успеха была доля рынка. Работала стратегия экспансии. Потом компании столкнулись с ситуацией, когда экспансия уже не работает.
Оказалось, что нужно еще быть технологически более развитым, более эффективным. И, собственно говоря, для этого нужно делать инвестиции. Россия уже стояла перед необходимостью нового инвестиционного бума. Но вместо этого произошли другие события, санкции, закрытие рынков капитала.
— В Азии не закрылись. Насколько реально заместить, условно говоря, западные деньги на восточные?
— От Китая можно добиться заемных средств. Но на проекты, которые выгодны Китаю. То есть они могут построить мост в России, в кредит и с помощью своей рабочей силы. Китай может дать кредит на закупку китайских товаров или строительство инфраструктурных объектов для поставок сырья из России. Почему?
— Потому что это выгодно Китаю?
— Да, не отдельным компаниям в Китае, а Китаю как суверену. Ровно такой подход Китай использует в Африке, где активно инвестирует в проекты, развивающие сырьевую базу Китая. От Запада мы получали свободные деньги. Что хочешь с этими деньгами, то и делай. Деньги и технологии, которых у нас нет.
— А разве Россия не может дружить с Китаем против США?
— В той степени, в какой это выгодно Китаю. Надо иметь в виду, что китайцы не дружат «против», они дружат «за» свои экономические интересы. Они не хотят быть против США. Они хотят быть как США, они мечтают быть как США.
— То есть свободных денег для российского бизнеса нет?
— Только деньги, которые интересны Китаю. Что-то можно попытаться получить через размещение на Гонконгской и Сингапурской биржах. Но надо иметь в виду, что инвесторы, которые покупают ценные бумаги на этих биржах, на 50% — те самые западные фонды, которые сейчас не покупают российские бумаги из-за санкций. Остальные 50% — это местные розничные инвесторы, которые покупают только бумаги местных компаний, потому что они понимают их риски. А что такое российский эмитент, для них пока не понятно.
Азиатско-Тихоокеанский регион пока является реципиентом мирового капитала. Источником мирового капитала пока преимущественно является развитый мир, западноевропейские страны и США.
— Инфраструктурные проекты, эти «стройки века», дадут толчок экономике?
— Без решения тех проблем, о которых мы с вами говорили вначале, эффект будет временный и весьма ограниченный.
— Госкомпании, госбанки имеют право просить денег у государства, когда ситуация в экономике ухудшается? Или, наоборот, госбизнес должен быть опорой государства в трудную минуту?
— Это не в нашей стране. У нас другая модель.
— Верите, что ЦБ снизит инфляцию до 4%?
— Пока не попробуешь — не узнаешь. Подозреваю, что самым большим препятствием на пути к этой цифре будет слабая конкуренция во многих отраслях экономики и чрезмерное формальное и неформальное влияние органов государственной власти на предпринимательство.
