Цивилизация
В первом акте, пробивая собой Берлинскую стену, на сцену с криком «Zu hilfe!» выпрыгивает принц Тамино в трусах и теряет сознание. Три дамы, фрейлины Царицы ночи, выходят к нему в образе милиционерш, тыкают в него пистолетами, обыскивают, скидывают фуражки, юбки и кители, поют «Triumph!» и исчезают. Потом приезжает Царица ночи на черной «Волге» (универсал, номер Т106МТ97). Затем на сцене оказывается Папагено, которого почти сразу засовывают в багажник, а потом вынимают оттуда, и он поет свой знаменитый номер с кляпом. Потом еще мы видим мавра Моностатоса – гигантского толстого клоуна, и прекрасную инфернальную картинку: его свита, банда коверных, лапает Памину – девушку в розовом.
Второй акт начинается в храме Осириса и Изиды, иначе говоря, в масонской ложе. Это гигантский солярий, где мужчины в трусах, соблюдая дисциплину, по очереди снимают халаты и ложатся под лампы (художник Пол Браун). Между ними ходит главный жрец Зарастро в костюме-тройке, толстяк в галстуке и с бровями. Он проводит голосование по кадровым вопросам, и его предложения поддерживают единогласно. «Тронутый единством ваших сердец, Зарастро благодарит вас от лица всего человечества». Позднее в свите его наблюдаются легкая атлетка, скинхед с бейсбольной битой и женщина в вечернем платье с прической «руль Украины». Папагено курит траву и без штанов гоняется за старушкой, а потом на сцену выезжает гигантская резиновая уточка и на ней три мальчика. Заканчивается опера оптимистично: Царица ночи поет свою последнюю арию уже наполовину в багажнике, а дуэт Папагено и Папагены происходит на крыше все той же «Волги» в эротическом экстазе, причем Папагена, совсем юная Анна Аглатова в этом составе, поет свои реплики под довольно массивной тушей Флориана Беша, немецкого баритона.
Многочисленные бабки, родственницы, знакомые, бывшие сотрудники — белая кость, одним словом, московского музыкального сообщества, шипели, как клубок ядовитых змей: «Бедный Моцарт!» — да так, что заглушали музыку бедняги.
У них, конечно, не возникло впечатления, что Моцарт был бы доволен. А у него есть по крайней мере три повода для этого. Во-первых, он имел некоторую склонность к хулиганству. Он любил разыгрывать артистов и на одном из первых представлений «Волшебной флейты» подколол либреттиста и директора театра Шиканедера, игравшего Папагено. Шиканедер играл на волшебных колокольчиках, Моцарт прогнал из ямы музыканта, озвучивавшего это на глокеншпиле, сыграл сам и сделал так, чтобы музыка играла ровно в те моменты, когда Папагено замирал в многозначительной позе. Или еще один знаменитый анекдот: когда при постановкe «Свадьбы Фигаро» режиссер не мог добиться от одной из певиц обычного женского визга, Моцарт незаметно пробрался к ней и ущипнул за задницу, отчего она визжала даже дольше, чем требовалось.
Генсек Зарастро, клоун Моностатос и храм-солярий – именно бедняге Моцарту это, скорее всего, и понравилось бы: не был он таким уж правоверным масоном, в деятельности лож он разочаровался довольно быстро.
Во-вторых, «Волшебная флейта» была народной оперой, зингшпилем для народного театра. Это был коммерческий блокбастер. Моцарт с этого не разбогател, не такая была его судьба, а Шиканедер на деньги с «Волшебной флейты» построил новый театр и заказал скульптуру Папагено на фасаде. Премьера состоялась 30 сентября 1791 года. В октябре состоялось 24 представления. За год их было 100, а к 1795-му – 200. Вряд ли в австрийском народном театре все было совсем уж чопорно, не было политэкономических намеков, а Папагену не дергали за сиськи, не то было время, не те были условия. Костюмы были другие, но это все равно была комедия-боевик с театральной машинерией, дымом и грохотом.
У старушек есть и здесь возражение: они могут напомнить, как в некие доисторические времена в постановке «Жизни за царя» на сцену вывезли лошадь, и это было преступление: никто не слушал оперу, все смотрели только на лошадь. Может быть, проблема в том, что опера скучная? Или все так плохо пели? Вообще говоря, лошадь не такое уж интересное зрелище, особенно во времена, когда основным городским транспортом был извозчик. Как же лошадь смогла так отвлечь внимание публики?
А здесь все получилось вообще прекрасно. Это очень трудная опера, однако не было ни одного певца, которого можно было бы заклеймить позором. Конечно, Царица ночи (Елена Брылева), у которой самая трудная и красивая партия для колоратурного сопрано на свете, единой сиреной пропела быстрые пассажи, и к тому же в голове у нее был отдельный дирижер, но ведь все самые красивые, самые высокие ноты она спела, не промахнувшись! Конечно, Моностатос местами не пел, а так, кричал, но ведь он был настоящий клоун, комедийный злодей. В конце концов, не его партиями славится эта опера. Зато Флориан Беш, прекрасный баритон, зато вполне уместная Памина Ольга Ионова в одном составе и просто великолепная Анна Аглатова, крошка из Гнесинки, в другом, Памино – Марат Галиахметов, который прекрасно смотрится в одних трусах и к тому же прилично поет — во всяком случае, всегда попадает в ноты, и это главное, что должно было понравиться Вольфгангу Амадею Моцарту.
«Волшебная флейта» – очень трудная опера и к тому же длинная. Главная ее драматургическая проблема – отсутствие смысла или переизбыток оного. В сказке, полной то ли масонских шифров, то ли пародий и издевательства над языческими таинствами Просвещения, избыточное количество действующих лиц – наверное, Шиканедер просил Моцарта занять всех артистов своей труппы, дикое количество лишних сюжетных линий, все герои по очереди пытаются покончить с собой, и любой режиссер, пытающийся наполнить смыслом эту чепуху, отлично справляется до середины второго акта. Режиссер Грэм Вик, художественный руководитель Бирмингемской оперы, не решился пойти на сокращение текста и застрял в том же месте. Он поборол соблазн и не стал демонстрировать на сцене испытания огнем и водой и вообще акцентировать на этом внимание.
В результате получилась почти идеальная постановка — в меру дикая, в меру хамская, созданная при помощи современного изобразительного языка, исполненная вкуса и собственного достоинства. То, что в традиционной постановке смотрелось бы обычно – например, предпенсионный возраст части солистов, на фоне прочих извращений выглядит уместно пикантной геронтофилией. Большой, одним словом, не перестает удивлять.
