Цивилизация
— 40 лет назад далай-лама лично постриг вас в монахи и вы стали первым западным человеком, удостоившимся этой чести. Что привело вас к этому?
— Я начал с изучения в Гарварде западной философии, но обнаружил, что она не дает ответа на главный вопрос – какова природа реальности? Тогда я обратился к буддийской философии, и она показалась мне превосходной. А вскоре я познакомился с геше Вангьялом – калмыцким ламой, прожившим более 30 лет в Тибете. Он был главным учеником бурятского верховного ламы Агвана Дорджиева. И геше Вангьял стал моим учителем.
А потом он отказался постричь меня в монахи. Он сказал: «Ты не будешь монахом. Ты скоро поймешь, что это не твое». Но мне было чуть больше 20, и я был абсолютно уверен, что знаю, чего хочу. И тогда геше Вангьял сказал, что пусть далай-лама решает, что со мной делать. Мы вместе отправились в Индию, в Дхарамасалу, геше представил меня его святейшеству, и мы очень быстро стали друзьями. Мы встречались каждую неделю, я расспрашивал далай-ламу о буддизме, а он меня о западной жизни, о социальном устройстве, политике, последних научных достижениях. Через год, в 1964 году, он постриг меня в монахи. А спустя два года оказалось, что мой учитель был прав. Я перестал быть монахом, но остался буддистом.
— Журнал Time назвал вас недавно в числе 25 наиболее влиятельных американцев. Как вы думаете, что они имели в виду?
— Я понятия не имею, что они имели в виду! Возможно, редакция Time расценила это так: поскольку я являюсь той интеллектуальной силой, которая стоит за движением в поддержку Тибета и его культуры, и поскольку неожиданно оказалось, что эта страна вызывает интерес у людей вроде Ричарда Гира и моей дочери, то, наверное, я являюсь кем-то влиятельным. Вы будете удивлены, но многие американцы даже не догадывались о существовании Тибета. И людям проще поверить, что есть некто, спровоцировавший этот интерес, чем в то, что таково естественное развитие событий. А, возможно, они решили, что раз я дружу с Далай Ламой, то автоматически становлюсь весьма влиятельной персоной.
— Дхарма в моде. Но европейцы хотят медитировать в залах с кондиционерами, на ковриках для йоги Marc Jacobs и в костюмах для йоги за $250. В 2003 году годовой доход индустрии просветления превысил годовой доход «Майкрософта». Вас это не настораживает?
— Напротив, я думаю, что это великолепно! Дхарма означает реальность. В чем смысл жизни? В чем смысл человеческого существования? Дхарма не подразумевает слепую веру в бога, который все контролирует. Дхарма – это то, что на санскрите называется «внутренней наукой». Дхарма учит людей использовать их собственный разум и опыт для понимания того, кем они являются. Люди должны научиться брать на себя ответственность за то, в каком состоянии находится их тело, их ум и их жизнь.
— Но люди начинают верить, что могут купить просветление?
— Ну, они очень быстро обнаруживают, что единственное, что они могут купить, – это костюм для йоги за $250. Они не могут купить хорошую концентрацию и правильное дыхание – для этого надо начать серьезно заниматься. С другой стороны, большинство американцев тратят деньги на совершенно ненужные вещи, они страдают от беспричинных страхов и голосуют за политиков, готовых объявить войну всему миру. Поэтому я приветствую любое движение, которое побуждает людей задуматься об их жизни, а не пялиться тупо в телевизор.
— Сейчас тибетские ламы колесят по миру, как рок-звезды: два дня в Москве, три дня в Мюнхене, недельный ретрит в Чикаго. Они передают тантрические практики людям, которых видят впервые в жизни. У них есть на то веские причины?
— Вы правы, светские тибетцы не могут даже рассчитывать на то, что когда-нибудь в своей жизни они получат эти наставления. Их учат работать с негативными эмоциями, но не обучают тантрической визуализации. Одна из причин происходящего кроется в том, что ламы оказались в изгнании. Они лишились поддержки своих монастырей и вдруг обнаружили, что западные люди слышали о тибетских практиках и просят научить их этому. Возможно, ламы думают, что таким образом они помогают людям.
Далай Лама считает, что на самом деле это может привести к смущению и запутанности в умах, но он – не папа. Он не может запретить ламам действовать на свое усмотрение. Он может лишь высказывать свою точку зрения. И он предупреждает, что, когда люди обнаружат, что какая-то практика не работает просто потому, что у них нет соответствующей подготовки, они могут разочароваться в буддизме. Поэтому очень важно заниматься самообразованием.
— Когда гуру Ринпоче принес буддизм из Индии в Тибет, тибетцы дали тибетские имена тантрическим и местным бонским божествам и создали собственные школы. Не должен ли произойти похожий процесс на Западе?
— Знаете, у вас в России меньше ста лет назад жили такие исследователи буддизма, как Федор Щербатский, Евгений Обермиллер и Олег Розенберг. Агван Дорджиев убедил царя построить в Санкт-Петербурге первый в Европе буддийский храм – храм Калачакры. Что же касается каких-то специфических западных методов… Я не верю, что люди в разных странах принципиально отличаются друг от друга. Могут меняться имена божеств, культурные аспекты, но базовые вещи остаются неизменными.
Но я уверен, что буддизм может помочь западной психологии лучше понять природу человеческого ума. Возьмите, к примеру, Джорджа Буша-младшего. Этот человек обладает огромной властью, но он не в состоянии совладать с собственным умом и эмоциями. Он был алкоголиком, и хотя, по его словам, «Иисус спас его», его психика крайне нестабильна. Я считаю, что он не нуждается в религии, но ему требуется серьезная психологическая помощь. Ему нужно научиться медитировать.
— Бурятские ламы объявили русскую императрицу Екатерину Великую воплощением Белой Тары – женского воплощения Будды, символа безграничного сострадания. За последние десять лет мы не раз слышали пророчества о грядущей великой миссии России. А что вы думаете по этому поводу?
— Знаете, когда я закончил мою диссертацию на звание доктора философии, геше Вангьял спросил меня: «Ну что, теперь ты говоришь по-русски?». И я в изумлении ответил ему: «Нет!». Я выучил тибетский, монгольский, китайский, санскрит, японский, французский, немецкий, испанский, но только не русский. И он сказал: «Это очень плохо. Потому что в будущем тебе придется говорить о дхарме по-русски». Но у меня было четверо детей и много работы, и я начал учить русский только сейчас.
Геше Вангьял верил, что у России особая судьба. Я тоже думаю, что в определенной мере это правда. Кто прекратил холодную войну? Это сделали русские во главе с Горбачевым. Но главная миссия России как страны, находящейся между Западом и Востоком, состоит в том, чтобы подать другим странам пример разоружения. А, кроме того, мужчины должны научиться больше уважать женщин, что в сильно милитаризованном обществе невозможно.
— Вы верите, что Тибет действительно станет свободным?
— Безусловно. Если бы мы с вами разговаривали 15 лет назад, вы бы ни за что не поверили, что Россия позволит Украине, Литве и Латвии стать независимыми государствами, а Восточная и Западная Германия объединятся. И это произошло благодаря России. Это неправда, что Россия слаба, и поэтому не смогла контролировать ситуацию. У России есть ядерное оружие и мощная армия, просто в какой-то момент возобладал здравый смысл. В современном мире невозможно существование империй. Наше оружие настолько мощное, что невозможно воевать без риска уничтожить цивилизацию.
— Знаете, честно говоря, для большинства русских вы – в первую очередь папа Умы. Как вы себя чувствуете в этой роли?
— Я горжусь этим! Когда Ума была маленькой, один тибетский лама дал ей имя Долкар, что значит Белая Тара. Это то же самое женское божество, с которым у тибетцев ассоциировались русские цари. Ума чудесный, очень любящий человек, и я счастлив, что оказался ее отцом не потому, что она стала знаменитой, но потому, что она прекрасный человек.
— У вас с женой, кроме Умы, еще три сына, которым вы также дали индийские имена. Вы пытались воспитать детей буддистами?
— Мы старались вырастить их свободными и мыслящими людьми. Мы учили их все подвергать сомнению, а не верить слепо авторитетам, даже если речь шла о нашем родительском авторитете. Поэтому, даже когда Ума была маленькой и люди спрашивали ее: «А ты буддистка?», — она задавала им вопросы: «Что вы имеете в виду, когда говорите о буддизме? Если я скажу вам, что буддистка, что это будет для вас значить?». И я был очень рад, что она отвечает таким образом, потому что она заставляла людей думать. А это очень важно.
