Цивилизация
Что-то эта история стала в последнее время подозрительно актуальна. «Страсти» повсюду. Скоро, наверное, повторится история толкиеновского «Властелина колец»: выпустят новое издание Священного писания с портретом Кавьезеля и Моники Беллуччи на обложке.
Вот и саундтрек подоспел: кроме Баха очень немного народу смогло внятно рассказать эту историю музыкальным языком. Баховские «Страсти» написаны для протестантского богослужения. Надо, например, учитывать географию кирхи, в которой в центре стоит орган, по бокам хоры, а прихожане сидят на скамейках. Кроме того, это именно протестантская идея — перевести чужой, латинский, греческий, древнееврейский текст и изложить его публике доступным немецким языком, с элементами театра. Естественно, в доступной художественной форме — для того, чтобы каждый пережил евангельскую историю всем сердцем, причем сделать это, разумеется, в храме, который в старой Европе был и местом встречи, и биржей, и клубом, и крепостью, и концертным залом. Страсти вышли из евангельских чтений, проходивших в Страстную неделю, которые появились в восьмом веке. Практически с самого начала в больших храмах было принято читать пассионы по ролям и с хором, но именно Бах довел жанр до полного совершенства.
Когда обсуждают проблему аутентизма, часто забывают, что для человека баховской эпохи «Страсти по Матфею» — не просто красивая музыка, но переживание, одно из важнейших в течение года. Скорее всего, это ощущение утеряно в тот момент, когда религиозное искусство перешло из храма в концертный зал или проигрыватель.
Наверное, в этом заключается главный фокус аутентичной музыки – играя на допотопных виолах, музыканты надеются вызвать в себе и в публике мистическое чувство. У некоторых получается.
Один из них — Филипп Херрвег, бывший студент-психиатр, руководитель нескольких европейских барочных коллективов и довольно важный специалист по барочной музыке, аутентичным инструментам и хоровому пению.
В Москву Херрвег приехал с главным своим коллективом — Collegium Voсale Gent, чтобы сыграть в Большом зале консерватории «Страсти по Матфею» аутентичным способом на аутентичных инструментах. Как полагается известному мировому коллективу, Collegium Vocale Gent пригласил на репетицию студентов музыкальных вузов, а также весь тот сброд, который ходит на открытые репетиции в Москве. Народу набилось довольно много, хоть и не так богато, как на открытую репетицию Джесси Норман.
Халявщиков ждал сюрприз — кому неприятный, кому наоборот.
После почти часа ожидания, вызванного техническими причинами и опозданием солистов, выяснилось, что Херрвег не даст генеральной репетиции, неотличимой невооруженным взглядом от концерта, а будет играть куски, репетировать фразировку, оттенки, нюансы и демонстрировать кухню.
Более увлекательного зрелища на сцене консерватории давно не было, разве что собственно концерт будет более интересным.
Аутентичные инструменты – сами по себе шоу. Скрипки и альты от обыкновенных вроде бы не отличались, хотя что-то подозрительно острое было в форме смычков. Кроме того, в оркестре были безногие виолончели, которые музыканты держали между коленями, виола да гамба и два больших старинных контрабаса с ладами. Духовая группа была вся целиком деревянная: деревянные продольные и поперечные флейты, деревянные восхитительно гнусавые гобои, странного вида двуствольный фагот и совсем уж невероятный кривой рог с медным раструбом. На фоне этого французский концертный клавесин смотрелся почти привычно.
Херрвег разделил хор и оркестр на две части симметрично. В результате два хора перекликаются, оркестр выдает странные стереоэффекты. Непривычно, конечно, но ведь в протестантской кирхе оркестр стоит на хорах как раз с двух сторон, все совершенно логично и очень эффектно, если вслушаться. С хихиканьем, шутками, прибаутками, показыванием рожек друг другу и дирижеру постепенно коллектив втянулся в работу.
Тут же выяснились сенсационные подробности. Во-первых, там были великолепные солисты. Приличные голоса, почти безупречная техника, отменная музыкальность. Даже подозрительно.
Оркестр со всеми своими гнусавым гобоями и деревянными тихими флейтами звучал слаженно и четко, очень красиво, и ни капли любительщины в этом не было, что, надо сказать, для «аутентичников» редкость.
Дирижер носился по сцене между правым и левым оркестром. Он очень смешно с ними общался — на английском, немецком и французском, причем это, кажется, не зависело от того, к кому он обращается, а скорее от того, что он хочет сказать. Впрочем, в хороший оркестр берут независимо от национальности и родного языка, а среднестатистический голландец или даже бельгиец свободно говорит на трех-четырех языках, так принято.
Дирижер все время их останавливал и заставлял играть куски заново, занимаясь тонкими оттенками, добиваясь большей протяжности, размеренности и страстности.
Он минут пятнадцать мучил хор: Почему вы неразборчиво поете: «Тогдаплевалиемувлицеизаушалиегодругиежеударялиегополанитам»? Это надо петь очень четко и раздельно, чтобы каждое слово было понятно: «Тогда плевали Ему в лице, запятая, и заушали его, запятая, другие же ударяли его по ланитам».
И хор после четверти часа усердной работы спел этот страшно трудный с музыкальной точки зрения стих в быстром темпе, раздельно и со всеми запятыми.
А на стихе «Тогда он начал клясться и божиться, что не знает сего человека. И вдруг запел петух» клавесинист почему-то плакал.
Какие-то вещи были не видны, но очевидны. Драматургия, например. Ясно было, что она выстроена, что она есть, что передвижения солистов по сцене, переклички хора и оркестра должны в долгой перспективе значить что-то важное. Даже то, что Иуда, который, как полагается, был хористом — невероятно уродливым не то азиатом, не то инопланетянином, должно было что-то значить, но понять это, когда исполнялись только куски из «Страстей», достаточно сложно. Просто этот концерт надо целиком послушать от начала до конца — примерно три часа.
Говорят, кстати, что билеты еще остались.
Большой зал консерватории, 23 апреля, 19.00.
