Цивилизация
Эротический, конспирологический, философский – собственно говоря, подойдет любое слово. Роман, открывающий перспективы, чтобы, поманив пальцем, тут же захлопнуть дверцу за нарисованным очагом, оставив читателя-буратино в раздраженном томлении.
К тому же отягощенный анамнез. Хотя Вячеслав Курицын деликатно укрылся за псевдонимом Андрей Тургенев, шила в тесном московском мешке не утаишь. Являясь, прости Господи, символом столичной литературной жизни 90-х, ее медиатором, посредником и агентом, Курицын находится с литературой в крайне интимных отношениях. Просто неловко иногда: «Ненавижу нажимать на клавиши компьютера: грязные. Буквы похожи на червяков, которые завелись от грязи».
Это, впрочем, говорит уже герой «Месяца Аркашон», некто по имени Танцор. Он и вправду танцор – исполняет на площадях Европы пластические номера на сюжеты популярных кинофильмов. Это — для души. Для денег он трахает увядающих представительниц «золотого миллиарда», достаточно обеспеченных для оплаты подобных услуг и достаточно ленивых для секс-туризма. Одна из них, тридцатилетняя богатая вдова, призывает Танцора вторично с предложением сыграть ее почившего мужа. Зовут ее Женщина-с-большими-ногами, мужа ее звали Идеальный Самец и вообще имена собственные герои получают не все и не сразу, а по сложной логике душевной биографии танцора.
Сам же Танцор влюблен в ляльку по имени Алька – суетное, но независимое существо, обремененный русской духовностью еврохлам женского рода.
Алька как Алька – вполне себе такая русская красавица.
Блуждая по периферии действия, она оттеняет замысловатые приключения и размышления Танцора своей бодрящей вегетативностью.
А Танцор все глубже тонет в городе под названием Аркашон. Он смотрит кассеты, запечатлевшие Идеального Самца, которым ему нужно стать. Он идет на открытие памятника Устрице – не какой-то конкретной устрице, а устрице вообще – город живет выращиванием этих склизких моллюсков. Он изучает соседей, заводит знакомства и меланхолично гадает, во что вляпался.
Пространство действия тем временем закручивается все плотнее вокруг всевозможных символов и удвоений. У Самца, которого должен играть Танцор, оказывается очень непростой брат. Чертовы устрицы, которых разводят в Аркашоне, в силу славы афродизиака и двусмысленности формы, рифмуются с работой Танцора радовать вдову по ночам. Размышления о глупости птиц – с явлением непонятного персонажа в носатой венецианской маске. Слог вызывающе и несколько истерически вибрирует от набоковской вычурной музыкальности, рифмуя название с «Весной в Фиальте», до неприятно-разночинского похабства, с которым Танцор рассуждает о сексе.
Постепенно дело дойдет и до уголовной, и до экзистенциальной интриги, взорвется выстрелами и тихо угаснет.
Напоследок, правда, совершив признание в виде карандашного рисунка и завета: «Не замыкаться… Не бояться выйти за пределы».
Совет своевременный. Непростые отношения русского и европейского романа дошли до решающей точки. Собственно говоря, вопрос, как всегда в финансах – возможность перевода и публикации западнее Бреста является крайне желательной для автора, не претендующего на тиражи Донцовой. От этого картина интерферирует – от восхитительной оголтелости «Сердца Пармы» и «Pasternak`а», через респектабельную историчность Акунина – к «Месяцу Аркашон».
В итоге главным различием становится даже не стиль, а чистая совесть. Неизвестно как у Курицина, а у Андрея Тургенева совесть определенно нечиста. Оставшаяся вроде в прошлом веке проблема: «как писать, если литература умерла, а душа все равно просит», — страх перед червяками-буквами, заводящимися от грязи, заставляет призвать какой-то военно-духовой оркестр сверхсложных конструкций, чье лязганье и грохот должны заглушить сомнения.
Под это лязганье манерные устрицы Аркашона поедают роман, автора и читателя, запивая холодным белым.
Но не до конца. Среди женщин с большими ногами, русских лялек и венецианских масок, как между грубыми створками и дряблой мякотью моллюска, имеется и жемчуг – попытка карандашным контуром очертить современность, задать правильный вопрос, когда, казалось бы, все ответы уже исчерпаны.
Андрей Тургенев, «Месяц Аркашон», «Амфора», 2003
