Цивилизация
Вообще-то эскизы костюмов и декораций, разработки отдельных сцен и прочая «кухня» театрального художника — не самый благодатный материал для экспозиции. Как правило, законченные вещи перемежаются с откровенными набросками: выбросишь последние – лишишь зрелище логики и нерва, оставишь – потеряешь в эффектности. Да и не стоит забывать, что апофеозом деятельности сценографа всегда оказывается спектакль, а не кипа подготовительных бумаг. Лишь некоторые художники удостаиваются внимания публики после заката своей сценической славы. К числу этих немногих относится Валентина Ходасевич.
Младшая современница Бакста и Головина, сподвижница Татлина и Маяковского, доверительная собеседница Максима Горького и Алексея Толстого, она рисковала затеряться среди окружающих ее «звезд», разменять талант на «вращение в кругах» и остаться для знатоков эпохи племянницей прославленного поэта. Из мемуаров Ходасевич легко вычитываются робость и преклонение перед великими художниками, писателями, режиссерами – но сомнения в собственных силах и способностях тоже могут служить стимулами творческого роста, если они подкреплены азартом и трудолюбием. На склоне лет художница сетовала, что за годы театральной работы утеряла индивидуальную живописную манеру. Однако узнаваемый сценографический почерк не менее ценен.
Театральным художником Валентина Ходасевич стала случайно, поддавшись на призыв Сергея Маковского, главного редактора «Аполлона». От ученичества быстро перешла к профессиональной карьере: постановки петроградского театра «Народная комедия» в ее оформлении становились шедеврами гротеска и буффонады. Эксцентрика была ее коньком, о чем она с грустью вспоминала в унылые 50-е годы: «Я была тогда веселым художником и много придумывала смешных обыгрываемых трюков, вызывавших и смех, и аплодисменты». Но даже больше театральных экспериментов любила декорировать праздники и массовые гуляния. Сейчас невозможно представить тот энтузиазм, с каким украшались улицы Ленинграда к десятилетию Октября (увы, эта сторона деятельности автора в экспозиции не отражена: эскизов уличного оформления осталось очень мало, все они в ветхом состоянии). Остатки этого энтузиазма еще чувствуются в работе над «Золотым веком» Шостаковича: к середине тридцатых Ходасевич дослужилась до звания главного художника Кировского театра и какое-то время могла противостоять надвигающемуся казенному стилю. Дальше – вынужденное подчинение диктату. Послевоенные работы отмечены определенным изяществом, но не содержат и следа прежней «веселости».
А было время, когда сооружали декорации из того, что валялось под ногами, шили костюмы из домашнего тряпья – и купались в счастье. Хохотали до упаду над эпизодами, которые позднее довели бы до предынфарктного состояния. Взять хотя бы рассказанный Ходасевич случай из работы над спектаклем «Стальной путь»: «В финале должен появиться герой на коне. Отменили – лошади обычно боятся прожекторов и, волнуясь, оставляют на сцене следы. Я предложила заменить трактором. На спектакле с выехавшим на авансцену трактором что-то случилось, и под ним стала растекаться большая лужа». Или эпизод в цирке: скульпторша, занятая конструированием памятника Пушкину для «героической меломимы» Маяковского, не заметила подъехавшую клетку со львами и, обернувшись на рык, встретилась глазами с хищником. Пришлось искать другого специалиста. То веселье оказалось жутковатым предзнаменованием. Апрельским вечером Маяковский долго катал Ходасевич на машине по городу, после чего мрачно бросил: «Шофер довезет вас куда угодно! А я пройдусь», — получив естественную реакцию: «Какое хамство!» Этот диалог был последним в их общении: наутро художница упала в обморок, услышав от администратора предложение отменить заказ на большую афишу, поскольку «самоубийство автора – лучшая реклама».
Разумеется, страницы биографии на выставке не прочитываются, здесь только работа. Но Валентина Ходасевич и не представляла свою жизнь вне работы. Интеллектуальная значительность ее фигуры накладывала отпечаток на все, за что бы она ни бралась, хоть за скетч, хоть за мюзикхолльный аттракцион. Эти «легкомысленные» листы все равно занимают сильнее грандиозных проектов, вышедших из рук пустопорожних ремесленников.
