Цивилизация
Один из руководителей «Левого фронта» Леонид Развозжаев стал известным заключенным по делу о беспорядках 6 мая 2012 года на Болотной площади. Его наряду с другим лидером левых Сергеем Удальцовым обвинили в организации массовых беспорядков после выхода фильма «Анатомия протеста». Там показано, как лидеры оппозиционного движения договариваются о получении средств от главы комитета парламента Грузии по обороне и безопасности Гиви Таргамадзе. В фильме утверждалось, что запись была сделана скрытой камерой. После этого Следственный комитет РФ возбудил дело в отношении Развозжаева по статье «Организация массовых беспорядков». По решению суда он получил 4,5 года колонии по статье 212 УК РФ. Вечером 7 апреля он вышел на свободу, отбыв срок наказания. По словам Развозжаева, его политические взгляды не изменились, однако он выступает против насильственных методов политической борьбы.
— Как у вас складывались отношения с другими заключенными?
— В разных местах по-разному. В московских СИЗО все понимали, кто я такой. Там я содержался со взрослыми людьми, причем чаще всего — достигшими определенного положения в обществе.
Например, я сидел с бывшим мэром Ярославля Евгением Урлашовым, бывшим главой Рыбинска Юрием Ласточкиным, банкиром Владимиром Голубковым. Меня ведь держали в спецкорпусах следственных изоляторов, а там обычных людей почти нет.
В Красноярской же колонии публика была более, скажем так, народная. Это вообще специальная колония, «переводящая» малолеток во взрослую жизнь.
Там сидят люди, совершившие тяжкие и особо тяжкие преступления по малолетке, которые после достижения в колонии для несовершеннолетних 18 лет прибыли туда досиживать уже во «взрослой» зоне. Там уже было сложнее находить общий язык в силу разницы в возрасте и в социальном положении.
В этих местах сидят далеко не ангелы, там есть и идейные преступники, которые делают из преступности свой смысл жизни и карьеру. Есть там и люди с тяжелыми психиатрическими диагнозами, которые тем не менее содержатся со всеми остальными зэками. Знакомых там у меня не было, обо мне никогда никто не слышал. Я там был, наверное, единственный «политический» зэк. Некоторые заключенные там мне говорили, что явления такого вообще не бывает, у нас с ними споры возникали.
Впрочем, потом там появились авторитетные в криминальном мире люди, которые разъясняли другим зэкам, что такая разновидность заключенных есть, что это редкое явление, но в нем нет ничего удивительного. Я не слышал о том, чтобы в преступном мире была дана «официальная масть» заключенным вроде меня, но в Москве у моих сокамерников ко мне не возникало никаких вопросов. Трудности были с молодыми людьми, некоторые из которых и слово «политика», возможно, в своей жизни не слышали.
— Чем занимались в колонии?
— Я там почти все время провел в камерах, на «воздухе» я провел всего десять дней, и меня упаковали в отдельное помещение. Видимо, администрация тюрьмы испугалась, что я буду рекомендовать людям писать какие-то жалобы на то, что, с моей точки зрения, являлось нарушениями со стороны сотрудников ФСИН и руководства колонии. На мой взгляд, их было много. Поэтому меня спрятали в маленькую камеру на четыре человека.
Я там провел последние полтора года. 90% времени я занимался чтением книг.
Сперва читал все, что попадется, потом администрация мне пошла навстречу и мне стали приносить книги из тюремной библиотеки, те, которые я заказывал. Я прочитал почти всего Горького, особенно мне запомнилась «Жизнь Клима Самгина». Жаль, что писатель не закончил это произведение. Само собой, я прочитал «Что делать?» Чернышевского, «Кто виноват?» Герцена. Также мне понравились несколько книг о войне, таких авторов, как Василь Быков, Константин Симонов, Юрий Бондарев.
Я выискивал на сегодняшний момент забытых авторов Серебряного века: Владимира Короленко, Малышкина, Исаева, Артема Веселого. Восхитительные произведения и стиль этих авторов, а также описание Гражданской войны и предшествующего ей периода произвели на меня сильное впечатление.
Если брать Россию конца ХIХ – начала XX века, то можно найти много аналогий с тем, какие ошибки совершает и власть, и оппозиция.
Даже иной раз страшно становится от этих аналогий и от того, к чему может все это привести. Уже сейчас, после освобождения, я ехал и думал: какой же градус напряженности в обществе и, не дай бог, все это полыхнет, чем же все это в итоге обернется? Здесь есть о чем подумать прежде всего власть имущим, но и обществу в целом, да и оппозиции тоже.
— Некоторые люди считают, что именно ваши показания легли в основу обвинительного приговора Удальцову. Согласны ли вы с такой точкой зрения?
— Все знают процесс, все его видели. Итог его был, на мой взгляд, предрешен вне зависимости от чьих-либо показаний. Была задача у следствия и суда, и они ее выполнили, так что никакого отношения к закону и к праву все это не имеет. Кто такое может говорить про меня, не знаю. Видимо, только те, кто не были на процессе, или те, кто хотят внеси разлад в наши отношения.
Мне кажется, что материалы дела полностью доказывают нашу с Сергеем невиновность. Сейчас есть решение Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) о событиях на Болотной площади, там люди уже оправданы, проходящие по этому делу. И о какой юридической стороне вопроса говорить после этого?
Кроме того, уже прецедентным порядком ЕСПЧ принял решение о так называемых явках с повинной. Судьям рекомендовано, чтобы они не принимали их во внимание, если на стадии разбирательства подсудимый отказывается от них. Оперативники часто «выбивают» эти явки или получают признание под психологическим давлением. Это видно на примере многих процессов (в 2014 году явку с повинной Развозжаева суд счел одним из доказательств вины и одновременно — смягчающим обстоятельством. — «Газета.Ru»).
— После событий 6 мая 2012 года на Болотной площади вы перебрались на Украину. А дальше версии расходятся: СК РФ и украинские пограничники утверждают, что вы добровольно вернулись в Россию. Сами вы говорили, что вас похитили и перевезли на российскую территорию тайно. Какой версии вы придерживаетесь сейчас?
— Я не изменил свою позицию на этот счет. Причем дело не только во мне: были свидетели моего похищения. И первоначально не я об этом заявил, а
очевидцы, работавшие в офисе ООН по делам беженцев в Киеве, которые видели, как меня похитили. Они обратились в украинскую милицию с заявлением об этом.
Когда меня с украинской территории вывозили, то их пограничники поставили мне штамп о моем выезде с их территории. Как рассказал мне потом мой адвокат, о моем въезде в Россию штампа уже нет. Видимо, по какой-то причине меня не решились официально перевозить через российский погранпункт.
— В ходе процесса показания против вас дала девушка Самира Бадер, с которой у вас были близкие отношения. Как-то изменилось у вас отношение к ней после этого?
— Я ни на кого зла не держу, так как понимаю, что слишком тяжелая тогда была ситуация и на людей сильно давили психологически. Надо трезво оценивать силы людей.
Предрешенность процесса была очевидна задолго до его начала и даже до событий на Болотной пощади.
Наверное, все было уже известно заранее с момента нашего знакомства с Константином Лебедевым (еще один фигурант «болотного дела», также был признан российским судом виновным в организации массовых беспорядков 6 мая 2012 года. — «Газета.Ru») . Это была операция спецслужб.
И на какие-то частные показания определенных лиц вообще не стоит внимания обращать. Я смотрю в общем на все эти вещи в контексте общей политической ситуации в России на тот момент. Надеюсь, сейчас она чуть-чуть другая и нам дадут заниматься нормально общественно-политической деятельностью, которой мы и занимались ранее.
— А вы планировали продолжать ею заниматься?
— Активно, в том числе и по причине своей физической формы, я вряд ли смогу этим заниматься. Но какой-то интерес я к этому, конечно, буду проявлять. В том числе, возможно, и через какие-то аналитические записки или через консультационную деятельность. Хотя пока я ни в чем не уверен. Все будет зависеть от моего состояния здоровья, которое я еще не совсем понимаю. Сведениям на сей счет, которые предоставила ФСИН России, я не до конца верю. Все будет зависеть от медицинских обследований и анализов.
— Вы не поменяли свои политические убеждения?
— Нет, не поменял. Разве что я стал толерантнее относиться к людям. Я вижу, как растет ожесточенность в обществе. Учитывая, что я насмотрелся на проявления агрессии в местах не столь отдаленных, мне это совершенно не нравится. Я бы хотел, чтобы общественно-политические силы в России сейчас нашли возможность выстраивать диалог между собой и ушли от агрессии.
