Цивилизация
Вадим Колесниченко, народный депутат Украины V–VII созывов, советник по спорту губернатора Севастополя Сергея Меняйло (Севастополь):
Переломный момент в событиях 2014 года для меня наступил уже 2–3 декабря предыдущего года, когда по просьбе тогдашнего руководства страны я приехал в здание Киевской городской государственной администрации (КГГА) на переговоры. Приехал я вместе с тем самым Александром Онищенко, который не так давно обнародовал пленки по Порошенко. Сейчас я понимаю, что мы прошли буквально по грани. Нас спасло присутствие в здании иностранных телекомпаний, которые вели там съемки. Когда мы поднялись на третий этаж, где составляли списки активистов, раздавали еду, уже понимали: никто не гарантирует, что мы отсюда выйдем. Толпы агрессивных людей, не склонных к компромиссам. В центральном зале мы случайно встретили трех оперативников, которые работали там под прикрытием. Одного из них совершенно случайно я знал в лицо, он мне и сказал, чтобы мы пробивались на выход. Пока мы шли к выходу, они в буквальном смысле прикрывали нам спину. Нас спасли эти ребята и, как ни странно, огромная толчея: она мешала радикалам напасть на нас, не давала им простора для действий. Тяжелее всего было идти по лестнице — я все время думал: если мы упадем, нас просто затопчут.
Все ноги были разбиты в кровь: нас били тяжелыми ботинками по щиколоткам, по голеням.
Как только вырвались на порог здания, бегом двинулись в сторону ЦУМа, только тогда смогли перевести дух. Тогда я уже был убежден, что это не просто митинги, будет проливаться кровь.
Когда вспоминаю 20 февраля 2014 года, в памяти огромная черная дыра. В оцеплении на майдане Незалежности стоял в том числе и севастопольский «Беркут», ребята — мои земляки. У них не было денег на еду, на сигареты, даже денег пополнить телефоны, они почти три месяца ночевали в автобусах, которые подогнали к местам событий. Мы старались им помогать едой, деньгами, организовали доставку обедов из близлежащих ресторанов. Севастопольцы передавали из Крыма теплое белье, новые носки, мед, еду. В ночь на 20 февраля я был у Александра Ефремова, руководителя фракции Партии регионов, по просьбе командира севастопольского «Беркута», говорил, что ребята стоят на передовой, у них нет ни боевого оружия, ни настоящих бронежилетов, даже не было резиновых пуль и газовых баллонов, им нечем было защищаться. Их бронежилеты были приспособлены для уличных беспорядков — могли защитить от ножа, от палки, но не от огнестрельных ранений. Я говорил Ефремову, что если мы не вооружим их, то завтра их просто сомнут. Но он мне ответил, что скоро все закончится, готовится мирное соглашение с оппозицией, Янукович сложит полномочия, согласится на выборы, и «майдан» разойдется.
Утром 20 февраля на Майдане начался обстрел. Я был там около восьми утра, мне позвонил командир севастопольского «Беркута», сказал, что их обстреливают со здания консерватории: «Мы уходим, нас просто убивают». Они организованно отступили в сторону администрации президента, там им впервые выдали настоящее оружие. И оттуда уже их, прямо с оружием, вывозили разными путями в Крым. Этот день был для меня последним днем, когда я был в Киеве.
Сложно очень выбирался в Крым. В тот день на Симферополь из Киева вечером улетали два самолета: из Жулян около 19.00 и из Борисполя в 20.05, я вылетел из Борисполя. В тот день в Крыму был сильный туман, и оба рейса из Киева долго кружили над взлетной полосой. Наш рейс таки посадили, а рейс, вылетевший из Жулян, покружил и вернулся в Киев. Но вернулся уже в совершенно перекрытый радикалами город. По Киеву стояли посты «Правого сектора» (организация запрещена в России), которым были розданы списки так называемых террористов и врагов государства.
Уже 26 февраля эти же списки были обнародованы в Европе, куда был включен не только я, но даже мой четырехлетний ребенок.
Еще до референдума, 5 марта, я собрал политсовет городской организации Партии регионов Севастополя и объявил, что неэтично продолжать деятельность украинской партии на российской территории, и предложил им принять решение о выходе из Партии регионов, о роспуске городской парторганизации и объединении вокруг максимального обеспечения подготовки референдума. Мы шли ва-банк, считая, что Крым и Севастополь — уже территория России, и это за две недели до референдума! Это лишь одна из многочисленных мелочей, о которых почему-то сейчас не принято вспоминать и говорить. Мы максимально работали над мобилизацией населения вокруг главной идеи, и мы победили!
Основная сложность, которая существует сейчас, когда прошло уже больше двух лет после референдума, — в украинские времена Крым никогда не был украинским, но и сейчас Крым не на сто процентов российский.
Крымчане всегда были более русскими, чем жители материковой России. Это связано с нашей анклавностью, с тем, что 25 лет нас давили бюджетом, гуманитарной политикой. Мы всегда были готовы защищать свою идентичность. Вспомните выступление лидера «Свободы» Олега Тягнибока о том, что Крым должен быть или украинским, или безлюдным. Украинские власти не скрывая поддерживали радикальное крыло меджлиса, финансировали террористические татарские организации. На все это СБУ закрывало глаза. Крыму пытались перепрошить сознание! Мы как никто понимаем, что такое терять собственную идентичность. Классические русские очень добрые, всепрощающие люди, которые во многом полагаются на авось. У крымчан не было права на такой авось, мы знаем, что такое выживать.
После присоединения Крыма сама Россия изменилась, референдум стал колоссальным мобилизующим, объединяющим фактором. Но нам нужно быть готовыми еще к трем-пяти годам преодоления трудностей.
Никто не написал учебника, как из одной страны перейти в другую, как полностью переделать все: законодательство, банковскую систему, систему образования, медицину.
Это же не машину развернуть на полном ходу — это переобучить взрослых людей, многих — совершенно новым знаниям, с нуля. Сотням тысяч людей нужно переосмыслить свою повседневную жизнь. Поэтому мы так медленно встраиваемся в новую жизнь. По моим прогнозам, еще полтора-два года будут длиться эти «качели». Но когда я задумываюсь, какого огромного горя мы избежали, отстояв свой выбор, я понимаю: это время просто надо пережить.
Крымчанам, как и другим народам, живущим возле моря, свойственна такая расхоложенность, неспешность. Плюс к этому я отмечаю нарастающее сейчас настроение недолюбленности — нам как будто не хватает, чтобы нам хлопали в ладоши. Я на это говорю, что оваций уже достаточно, нужно начинать тяжело и много работать.
Олег Николаев, сопредседатель движения «Служу Севастополю» (Севастополь):
Я никогда ранее не наблюдал такого ощущения эйфории, с которым Крым воспринял референдум 2014 года. Это был совершенно массовый, искренний, народный подъем. Но мне бы хотелось поговорить о том, как Крым живет сейчас, уже в составе России.
В 2014–2015 годах достаточно было сказать, что ты из Севастополя или Крыма — и отворялись любые двери, все хотели помогать и помогали как могли. Много было победных речей от наших руководителей, к сожалению большинство пустых. Эйфория закончилась, пришла пора отвечать за слова и действовать.
Сейчас у многих встречается разочарование — не в выборе, а в руководителях.
Мне кажется, слишком завышенные обещания были, из-за этого раздражение. Каждый год нам рапортуют, например, что застройки заповедников и прибрежных зон не будет. Громко так, грозно. А на деле ничего не происходит. Проблема как раз в отсутствии реальных дел. Если бы не федеральные проекты и деньги, местная власть давно бы угробила полуостров.
Если говорить о восприятии со стороны Москвы, то выглядит примерно так: вам деньги дают, что еще надо? Зачем вы тут бьетесь со стройками, мусором — социальные пособия и субсидии есть, значит, успокойтесь. Но мы сами выбрали свое будущее с Россией и пытаемся сделать ее чуть лучше на примере Севастополя, поэтому успокаиваться рано. А субсидии и субвенции нужно вложить так эффективно, чтобы вырваться из ротационной ямы лет за пять-семь и начать самим зарабатывать.
Будущее своей семьи и семей моих детей я связываю с Севастополем. У нас нет другого выхода, кроме как сделать его комфортным и привлекательным местом не только для жизни, но и для работы на территории России.
Я хотел бы видеть его морской столицей, собрать все лучшее из России или проецировать все лучшее отсюда на Россию.
Для этого предстоит многое сделать и в градостроительной сфере, и в образовании, создать условия для развития бизнеса и высокотехнологичных предприятий, туризма и сельского хозяйства. План у нас для этого есть, самое главное сейчас — наладить управление в исполнительной власти, много времени уже потеряно.
Любовь Маркина, член комиссии по обследованию зеленых насаждений при горадминистрации, эксперт общественного совета при министерстве экологии (Симферополь):
Задолго до «весны» мы в Крыму с недоумением обсуждали все киевские странные новости. Помню на улицах Симферополя карикатурно искаженные фото «троицы»: Яценюк, Кличко и, кажется, Порошенко. Смеялись все! Потом появилось беспокойство. Когда в конце февраля услышали про предстоящий через месяц референдум, очень обрадовались, но была тревога, что за месяц Киев что-нибудь предпримет, чтобы сорвать его проведение. С восторгом приняли известие, что он будет проведен на две недели раньше.
Никаких сомнений в результатах референдума не было ни у кого, с кем бы я ни общалась.
Дни считали, говорили только об этом. Те, кто был против, похоже, помалкивали. Хотя один парень как-то в маршрутке заявил, что он против, мол, у него «хотят отобрать родину». Его хором начали «воспитывать»: «Дурень, тебе хотим вернуть твою большую родину!» Умолк.
На референдум шли как на праздник, очереди стояли на улице у участков для голосования (они открывались в восемь часов). Мы с мужем были далеко не первыми. Погода была очень плохая: ветер, дождь моросящий, холодно. Но столько народу на участках во время выборов давно не бывало! Я жила уже в Симферополе, но прописана была еще в Алуште, в отличие от мужа. Туда и поехала голосовать. Наш участок там находился в гостинице «Алушта», крутые ступени на входе. Привезли старую женщину-инвалида, почти на руках внесли в зал голосования. Она всех отстраняет от себя: «Своими ногами дойду проголосовать за Россию-матушку!» Все расступились и смотрели, как она очень медленно на костылях шла к столам и потом в кабинку. К вечеру я вернулась в Симферополь и узнала, что после обеда «косяком» пошли голосовать крымские татары, с утра чего-то выжидавшие или боявшиеся кого-то.
Не слышала ни от кого, чтобы из-за референдума распались в Крыму семьи или трудовые коллективы. Да у меня и среди родственников есть украинцы по национальности. Но они тоже имеют в родословной советских солдат, павших в боях с фашистскими захватчиками, так что не хотели бы жить в стране, считающей своим героем Бандеру. А вот на Украине некоторые из друзей, увы, стали бывшими.
Некоторые, обманутые киевской пропагандой, звонили, предлагали помощь продуктами, так как верили, что в Крыму — голод, геноцид и прочие ужасы.
Со всеми украинскими друзьями и коллегами изредка (боюсь за них) общаюсь по телефону.
Крым сейчас? Знаете, градус патриотизма у нас выше, по-моему, чем в остальной России. Это как с потерянной вещью: когда нашел ее, она дороже становится. Бурный восторг, когда незнакомые люди поздравляли друг друга и обнимались, утих, но вот горячее желание скорее все сделать по-российски, осталось, особенно у молодежи. Что мешает нам? Люди, живущие и работающие по украинским стандартам, в том числе — а может, в первую очередь — в наших крымских властных структурах. Борьба, я думаю, будет долгой и нелегкой.
Крым в будущем? Сложно прогнозировать. Если «вычистить» всю дрянь из власти, все будет хорошо. Но кто это будет делать? Путина на все проблемы страны не хватит. Да и слишком он высоко ценит непосредственных участников «Крымской весны». Пора уже ценить их по современным делам, а тут хвастать часто нечем.
