Цивилизация
Георгий Кочетков, священник, ректор Свято-Филаретовского православно-христианского института:
Мы были знакомы с отцом Павлом не один год. Он был членом попечительского совета Свято-Филаретовского института. Для меня он знаковая фигура. Он сам по себе отразил нашу эпоху. Он пережил все то, что пережил наш народ: страдания, ужасы, заключение, покушения на жизнь, клевету, непонимание. При этом поражали его удивительные мужество и простота. Я его запомнил как человека очень честного, простого и мудрого. А у нас ведь часто бывает что-то одно: либо мы правдой бьем, как палкой по голове, либо дипломатничаем так, что не знаем, где начало, а где конец. В нем было все самое лучшее и благородное, требующее большого чувства достоинства, преемственности и традиций. В нем не было злобы и обид, в нем была жажда показать пример достойной жизни. А этого нам очень не хватает сейчас. Передо мной образ отца Павла не только как образ мученика, святого, что для многих современных людей звучит абстрактно. Важнее, что он был человеком, который смог все пережить и доказать, что можно в нашей стране жить достойно. А таких людей единицы.
Однажды мы служили с отцом Павлом в Пскове, мы с ним были вдвоем в алтаре. И я удивился некоторым вещам. Во-первых, тому, что отец Павел служил открыто, прямо, так, чтобы люди не чувствовали себя зрителями в храме. И он служил по-русски. Я не мог себе представить, что кто-то в Пскове служит по-русски. А он служил так, что было ощущение, будто ты впервые находишься на богослужении. Мне казалось, что это невозможно, а он делал это с поразительной простотой.
Когда он был в заключении, то на него было совершено покушение. Он спасся, но ему отрезало ногу. И полвека он служил без ноги, на протезе. И где-то перед началом той службы он задел за какой-то коврик и прямо у престола упал. Я очень испугался. А он вдруг ловко поднялся, хотя ему уже было под 75, и сказал: «Ничего, мы крепкие».
Виктор Яковлев, заслуженный артист России:
Мы все сейчас думаем о той истории, которая произошла год назад в 19 часов с копейками. Сейчас проходят Адельгеймовские чтения в Пскове, там собрались его друзья, приехала его дочка из Америки. В течение шести часов вчера мы о нем говорили, размышляли, почему он так многих к себе расположил, почему, глядя на него, думалось, как это хорошо — верить в бога. Он был абсолютно бесстрашным человеком. Он был мягок, добр, всех любил, но умел стоять на своем.
В нем было то, чего нам всем не хватает, — цельности. Мы ведь как живем: думаем одно, говорим другое, делаем третье. А у него между словом и делом не было зазора. Как по слову апостола: только искушаемый может искушаемому помочь. Ведь вряд ли пьяница поможет кому-то стать трезвым, или вор научит кого-то бескорыстию, или кто-то поверит коррупционеру, который будет говорить, что коррупция — это плохо. Слово становится действием тогда, когда сам человек становится таким. Я часто вспоминаю историю, которая произошла с Махатмой Ганди. К нему пришла женщина с ребенком и говорит: «Учитель, помоги, мой сын очень любит сладкое, а ему вредно». Он говорит: «Приходи через неделю». Она пришла, Ганди подозвал ее сына и говорит: «Не ешь сладкого». Проходит неделя, приходит женщина снова: «Учитель, мой сын не ест сладкого!» Он спрашивает: «Чему же ты удивляешься, я же ему сказал — не есть, вот он и не ест». Она говорит: «Да, но почему ты сразу не сказал, за неделю до того»? И он ответил: «А за неделю до того я сам очень любил сладкое». То есть он себя изменил, и слово его обрело силу. Поэтому когда у нас коррупционеры орут, что надо бороться с коррупцией, то это все пустословие. Поэтому у нас страна развитой демагогии. А отцу Павлу демагогия была чужда. Ему чуждо было лицемерие.
Я был старостой в храме Святых Жен-мироносиц, где он был священником, 20 лет. Он был редкостным проповедником. Его проповедь была сильна тем, что он говорил о важном для него. Если другие священники говорят о том, что полезно знать другим людям, то он говорил о том, что для него являлось болью или радостью. И это не могло не действовать. Когда ты читаешь Достоевского, есть чувство, что читаешь про себя. Слушая проповедь отца Павла, ты слышал то, что он говорит про тебя. Архимандрит Зинон, который с ним дружил, говорил мне: «Христос ведь ничего хорошего своим последователям не обещал. «Гнали меня, будут гнать и вас. У меня будут страдания, и у вас будут страдания. Очень часто даже те, кто убивает вас, будут думать, что они тем служат богу. В мире будет иметься скорбь, но мужайтесь — я победил мир». Как страдал Христос, так страдали и последователи его. И смерть отца Павла показала, что он истинный последователь Христа. Когда он, чтобы спасти этого больного человека, который к нему приехал, вел с ним задушевные беседы. Другой бы подумал, пускать ли его в дом, он ведь немного не в себе. А отец Павел пускал всех, он в этом видел миссию священника. И «нет высшей любви, чем положить жизнь за други своя» — это было сказано Иисусом — такая у него и была жизнь. И конечно, нам всем еще надо думать и думать, почему мы все не такие.
Александр Копировский, профессор Свято-Филаретовского православно-христианского института:
Павел Адельгейм — человек-легенда. Он сын репрессированных родителей, сам с детства оказался под репрессиями. В ссылке в Караганде еще мальчиком он оказался у святых людей, в замечательной общине старца Севастиана, который впоследствии был причислен к святым. То есть, с одной стороны, он там был в аду, а с другой — в раю. В дьяконы его рукоположил человек святой жизни епископ Гермоген Голубев. Потом его прогнали как ссыльного служить в Узбекистан. В городе Кагане он отремонтировал старенький храм так, что получился храм большой и новый. И его за это и за активную проповедь обвинили в антисоветской пропаганде и посадили. У него при обыске нашли стихи Ахматовой, Мандельштама и сказали, что он сочинял антисоветские стихи и приписывал их известным поэтам. В лагере его хотели убить, в ходе покушения ему отрезало ногу, он всю жизнь ходил на протезе, хромая. Когда он стал уже известным священником, он в Пскове восстановил много храмов, сделал детский приют для детей с неполнотой в развитии, создал школу. Но там он тоже встретился с людской злобой, завистью, подозрительностью и был гоним своей же братиею и своим архиереем, нынешним митрополитом Псковским Евсевием. Он его отовсюду снял, практически все его начинания разрушил. И погиб отец Павел, распахнув двери совершенно незнакомому человеку.
Во время литургии, выйдя с чашей к народу, отец Павел мог цитировать слова Мандельштама: «Вот дароносица, как солнце золотое, повисла в воздухе». Эти цитаты включались в канонические молитвы. Таких людей практически нет. Год прошел с его гибели, а любовь к нему только увеличивается. Он был человеком удивительной смелости, он не боялся говорить правду. При этом его правда не была правдой-маткой, которая бьет по голове. Он пытался осмыслять церковный путь, осознать, что церковь потеряла в советское время.
Он говорил, что многие священники и епископы приняли «совок в себя», стали в церкви восстанавливать жесткую вертикаль власти, чего совершенно не нужно делать. И он пронес всюду дух любви и твердого исповедования: и когда его мучили советские власти, он стоял на своем, и когда в Пскове на него напали свои, он продолжал говорить, что в церкви так быть не должно, что в церкви должна быть власть любви.
Дмитрий Свердлов, священник в запрете:
Отец Павел был последним из могикан. Есть много людей, которые не согласны с тем, что сейчас происходит в церкви, они выражают свои взгляды через эмоции. Я в их числе. А отец Павел отличался тем, что всегда рационально аргументировал свою позицию. Его доводы во многом были неоспоримы, потому что он апеллировал к церковной традиции. В этом смысле он всегда был убедителен.
Последний из могикан он потому, что больше никто после его ухода не говорит. Многие думают, многие знают о том, что происходит в церкви, но никто не говорит...
Отец Павел был несгибаем в своей прямоте, в выражении своей позиции. Он, как Дон Кихот, боролся с ветряными мельницами. И, конечно, он выиграл в этом сражении. Его уход — смерть христианского мученика из хрестоматийного семинарского учебника. Он был безупречен всю свою жизнь: начиная с зоны в советское время и заканчивая взаимоотношениями с псковским митрополитом Евсевием.
И закончилось все это мученической смертью во имя Христа. В этом смысле он победил административно-церковную античеловеческую систему тем, что умер по-христиански. Придраться к нему нельзя: даже если его богословские изыски могут быть для кого-то спорными, но его уход как мученика превратили его дело в безупречное. Сложно полемизировать с человеком, который свою жизнь отдал за Христа. Отец Павел — пример человека, который всю дорогу шел по Христу, он последний святой нового времени.
Андрей Кураев, протодиакон:
Я лично с отцом Павлом не общался, к сожалению. Для меня он скорее исторический персонаж. Когда я пришел в церковь, он, может быть, уже самое важное в своей жизни сделал. Он был диссидентом, символом совестливого священника. И даже в годы нашей свободы он помнил, что есть угроза свободе совести, исходящая не только со стороны карательных органов государства, но и со стороны религиозных групп людей. Потому что страсть к власти развращает умы людям, независимо от их убеждений. Поэтому нужно оберегать пространство права, в том числе церковного, и пространство человеческого достоинства. Он был последним свободным человеком в нашей церкви.
