Цивилизация
— Виктор Иванович, вы больше экономист или эколог? Как вы оцениваете принятые поправки в закон «Об особо охраняемых природных территориях»?
— Я по сути эколог. Главное в моем интеллектуальном портрете — это экология, все остальное подчинено ей. Этот закон фактически изменяет всю ситуацию с заповедниками в России.
Это очередное экологическое преступление. Таких преступлений в нашей стране совершается много.
К сожалению, они не регистрируются как преступления ни судами, ни следователями, ни прокуратурой, ни общественностью, за исключением совсем ничтожного количества экологических групп, которые пытаются за что-то бороться. Но сейчас, когда государство совершенно не интересуется охраной окружающей среды и судьбой страны, эти усилия не только пропадают даром, они приносят вред тем людям, которые их предпринимают. Их преследуют, как Экологическую вахту по Северному Кавказу — героическую, на мой взгляд, группу, которая борется за местные заповедники.
— Кому, по-вашему, нужно понижение статуса заповедников?
— Крупных акул бизнеса, которые были бы заинтересованы в изменении заповедной системы, в превращении заповедников в национальные парки, нет. Это все относительно мелкие акулки, мелкие хищники, щучки, которым хочется продать эти земли, понастроить там коттеджей, устроить там бани, игорные дома — что-нибудь в таком духе.
Заповедники добыче нефти и газа не мешают.
А если бы и мешали, то в этой связи можно было бы говорить лишь о двух-трех заповедниках, но тогда можно было бы заниматься только этими тремя территориями, а не всей системой, как в данном случае. Зачем срубать всю рощу, если вас интересуют три дуба? Сейчас же делается именно это.
— Мне экологи рассказывали о тенденции, когда директорами заповедников становятся люди, которых больше можно назвать хозяйственниками, чем защитниками природы.
— Не становятся, а назначаются. Это та самая тенденция. Называется мелкое хищничество.
Куда начальству хочется в баню поехать? Туда, где тихо, просторно и народу мало. В заповедник!
Сколько уже было случаев, катастроф с вертолетами, когда местное начальство занималось охотой в заповеднике.
Чем дальше, тем заповедники становятся большей ценностью. Потому что человек изменяет природу, к сожалению, в дурную сторону. Он разрушает механизмы самовоспроизводства жизни на земле. И в условиях нарастающих изменений особенно важно сохранять очаги экосистем, как можно менее затрагиваемых человеческой деятельностью. Эту функцию выполняют заповедники, и только они. Национальные парки эту функцию не выполняют. Мы демонстрируем этим законом, что нам плевать на эти вопросы, мы не принимаем всерьез угрозу разрушения окружающей среды человеком. Мир этим озабочен, а мы — нет.
Мы живем в бассейне, в который две трубы вливаются — деньги от продажи нефти и газа, а две выливаются — спорт и воровство. Эти четыре трубы государство старается контролировать. Все остальное идет самотеком.
— Вы следили за ходом принятия законопроекта с поправками? Это было весьма стремительно: в один день второе и третье чтения в Госдуме, а за сутки до Нового года — подпись президента.
— Как у нас законы принимаются? Законопроекты обсуждаются, но все обсуждения летят в мусорную корзину. И после первого чтения принимается второе чтение, которое является полной неожиданностью для всех: для общественности, науки. Так было с Водным кодексом, так было и с этим законом.
— Минприроды говорит, что будет изменять статус только семи заповедников, называя при этом четыре.
— Это оно сейчас так говорит.
Но закон ему разрешает говорить не о семи, а о семидесяти заповедниках. Кому нужны эти обещания? Эти обещания — или признание в том, что совершена глупость,
но тогда исправьте ее, законом исправьте! Или это маскировка, которая прикрывает подлость и глупость.
— В Минприроды объясняют необходимость перевода заповедников в нацпарки наличием людей на их территории. В одни ходят туристы — как в красноярский заповедник «Столбы», в других местные жители собирают ягоды и грибы.
— Надо повышать уровень охраны. Не поощрять нарушения природоохранного законодательства, а усиливать контроль за его соблюдением.
— Законом также вводится обязательная плата для всех за вход в национальные парки. Как вы оцениваете это решение?
— Во всем мире вход в нацпарки платный. Я только сильно опасаюсь, что в России не сумеют это организовать.
Три четверти посетителей будут благополучно ходить бесплатно. Три четверти собранных денег от той четверти, которая заплатит, будут разворованы и так далее.
Надо же думать, прежде чем принимать закон, как он реально будет реализован.
— Расскажите, как к заповедникам относились в то время, когда вы были министром природы? Тогда было создано большое количество заповедников.
— За время моего руководства — за 8,5 года — было основано 24 заповедника. Больше за такой же период времени такого количества никогда не было организовано . Еще, кстати, четыре национальных парка были созданы. Следующий — 101-й заповедник — был создан по подготовленным нами документам.
— А после этого лишь один был создан?
— После этого, почти за 14 лет, только один. Сейчас в России 102 заповедника. Что тут добавить.
— У вас была специальная система создания заповедников и нацпарков?
— Конечно. Заповедники организуются в двух случаях. Первый — когда вы хотите сохранить какой-либо уникальный природный объект, аналога которому в мире нет. И таких — большинство заповедников. И второй — когда вы хотите сохранить в неприкосновенности типичную систему. Такую, какие есть, но уничтожаются человеком.
— То есть у вас было направление на создание в первую очередь заповедников, а не нацпарков?
— Конечно. Нацпарки — это преимущественно коммерческое направление. Они выполняют определенные природоохранные функции, но эти функции конкурируют с получением дохода от эксплуатации природной системы.
А в заповеднике — только охрана природы, ничто с этим не конкурирует. Заповедник сохраняет природные экосистемы, ведет летопись природы, которая является бесценным научным документом.
Заповедник — это научно-охранная организация, а национальный парк — это коммерческая охранная организация, которая охраняет, чтобы получать доход.
— Получается, что с начала 2000-х у нас практически прекратилась работа по созданию заповедников.
— Получается так.
— Но этим должно Министерство природы заниматься?
— Естественно. Я просто не понимаю, как в Государственной думе существует комитет по природным ресурсам и экологии, и этот закон проходит без сучка-задоринки. Да этот комитет должен был в полном составе пикет устроить у кабинета спикера. А потом эти люди выходят и говорят: мы боремся за природу России.
— Есть сейчас еще территории, которые необходимо сделать заповедниками?
— Сколько угодно — и на Урале, и в Сибири. В европейской части надо было бы, конечно, выделить некоторое количество территории под заповедники.
Но то, что происходит сейчас на Северном Кавказе в районе пресловутых горнолыжных курортов, это просто чудовищно.
На Северном Кавказе надо было бы, безусловно, кое-что взять под охрану. В Карелии надо расширить заповедники и нацпарки. В Коми, где действительно сохранилось кое-что.
— Что же тогда может повлиять на изменение ситуации с заповедниками, если в правительстве принимают такие законы?
— Повышение культурного уровня людей. Воспитывать надо, учить. А по телевизору показывают чудовищную по идиотизму рекламу и спорт.
— Вы подписывали обращение к президенту с просьбой не принимать поправки?
— Да, мы еще надеялись, что закон не будет подписан президентом. Но он сказал, что закон подпишет, но надеется, что министерство будет его использовать разумно — что-то в таком духе.
Но, простите меня, закон не должен быть таким, чтобы рассчитывать на его разумное применение данным конкретным министерством.
Будет другой президент, будет другой министр, а закон останется тот же самый. Закон должен ставить на место министерство, а не министерство — закон. Все шиворот-навыворот.