Цивилизация
Во вторник Тверской суд Москвы продолжил слушания по делу бывшего заместителя начальника СИЗО № 2 «Бутырка» Дмитрия Кратова, обвиняемого в халатности, повлекшей по неосторожности смерть юриста Hermitage Capital Сергея Магнитского (ч. 2 ст. 293 УК). На этот раз для проведения процесса суд выделил более просторный зал, в котором обычно проводит заседания судья Александра Ковалевская. Поэтому журналистам и общественным наблюдателям не пришлось бороться за места.
К трибуне вышла Наталья Магнитская. Она заранее извинилась перед судом за волнение, и поэтому подготовила свою речь в письменном виде. «Заключая человека под стражу, государство берет на себя ответственность за его жизнь и здоровье», — начала зачитывать она. По словам Магнитской, в последний раз своего сына она видела за четыре дня до его смерти. Позже адвокаты также пытались к нему попасть, но им было отказано, представители «Бутырки» ссылались на плохое самочувствие Сергея Магнитского. А когда он скончался, его тело выдали только на пятый день, поэтому потерпевшая не имела возможности провести независимую экспертизу.
С подсудимым она виделась в СИЗО всего один раз, приходила на прием со справкой врачей из СИЗО «Матросская тишина», где обследовали Магнитского. В ней говорилось, что пациенту необходимо провести повторное УЗИ.
Узнав это, Кратов возмутился, что такого арестанта перевели к ним (в «Бутырке» не было необходимого медицинского оборудования), и пообещал написать рапорт о переводе Магнитского обратно в «Матросскую тишину» экс-главе московского управления ФСИН Владимиру Давыдову. В материалах уголовного дела рапорт Кратова отсутствует. Попасть к нему на прием в последующие дни у матери не получилось, она его не застала: для приема выделено всего два часа в неделю.
Лекарства, которые она передала сыну, как оказалось, попали в другую камеру. Получить нужные медикаменты Магнитский смог только через три недели. За четыре дня до смерти, 12 ноября 2009 года, Магнитского выписали из медицинской части и перевели в обычную камеру. Перевод был около полуночи, и Кратов, обязанный осмотреть пациента перед выпиской, этого не сделал. На следующий день арестанту стало плохо, и фельдшер впервые заподозрила наличие у него сахарного диабета. «Я думаю, что ее запись была сделана уже после смерти сына», — заявила Магнитская. Потерпевшая отметила, что у ее сына не было заболеваний до того, как он попал в СИЗО: «У него вообще не было медицинской карточки».
По ее словам, благодаря стараниям следователя Следственного комитета (ныне — департамента) при МВД Олега Сильченко менее чем за год Магнитский сменил три следственных изолятора, 21 раз его перевозили в разные камеры, в том числе ночью.
«Я не вижу острой необходимости делать перевод в 21.00 31 декабря 2008 года», — отметила она. Магнитская заявила, что ее сын неоднократно жаловался на плохие условия в камере, но его жалобы исчезли. Арестант был вынужден терпеть холод зимой, потому что теплых вещей им не выдавали, так как заведующей кладовой отсутствовал. Стекол в окнах не было: заключенные выбили их летом, чтобы не задохнуться. В медицинской части условия были лучше: окон хоть и нет, зато была горячая вода. «Но заключенных все равно закрывают на ключ, и в дверь можно колотиться сколько угодно – врач не придет», — сказала она.
О гибели сына мать узнала на следующий день, когда принесла в «Бутырку» очередную передачу. Из «Бутырки» Магнитскую направили в «Матросскую тишину». Там некая женщина сообщила ей, что ее сына привезли в тяжелом состоянии и он скончался.
Когда она увидела тело, заметила, что у него были разбиты руки – «на костяшках» снаружи имелись «глубокие раны».
«Не только Кратов, но и начальник «Бутырки» и его заместитель, следователь Сильченко, врач «Матросской тишины» Александра Гуасс – все виновны. Я не могу поддерживать обвинение», — сказала потерпевшая и попросила вернуть дело прокурору, чтобы привлечь к ответственности всех вышеназванных лиц.
Через 20 минут отказалась возвращать дело прокурору.
— Ваш сын не проявлял признаки агрессии? – поинтересовалась судья у Магнитской.
— Он был спокойный – можете спросить у ваших коллег-судей, — ответила она (меру пресечения Магнитскому продлевали именно в Тверском суде).
Далее, несмотря на то что в суд пришел свидетель — председатель Общественной наблюдательной комиссии Валерий Борщев, который после смерти Магнитского проводил независимое расследование, прокурор решил начать с изучения письменных доказательств. Во вторник ему удалось бегло зачитать первые 10 томов. Из них следовало, что дело по факту гибели Магнитского изначально было возбуждено по статьям «Убийство» и «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего». Через пять дней оно было переквалифицировано на «Халатность». Многие должностные лица были уволены, в том числе Кратов и вышеупомянутый Давыдов.
Подсудимый, как выяснилось, имеет диплом по специальность «стоматолог».
16 февраля 2010 года его приняли на должность врача-лаборанта обратно в «Бутырку», где он работал с 1993 года. Лечащий врач Магнитского Лариса Литвинова была по специальности врачом-гигиенистом и эпидемиологом, и с 1995 года жалоб от пациентов «Бутырки» на нее не поступало. Первоначальная судебно-медицинская экспертиза постановила, что арестант умер от «токсичного шока» и желчнокаменной болезни, панкреатита, холецистита в острых формах, которые привели к сердечному приступу. Повреждения на ногах и левой кисти, а также след от медицинской иглы на языке были получены им при жизни и в причинно-следственной связи со смертью не находятся, решили эксперты. До ареста у Магнитского был хронический гайморит, сотрясение мозга и как последствие — травма шейного отдела, аппендицит и «пробка в ухе». При этом Магнитская отметила, что ее сын «на сердце никогда не жаловался».
Другая экспертиза отметила, что арестанту не была оказана необходимая медицинская помощь, а болезни могли усугубить физическая нагрузка, сильный стресс. Заключительная комплексная экспертиза показала, что к смерти Магнитского привели «конкурирующие заболевания» сердца «на фоне сахарного диабета». Эти специалисты впервые отметили, что в качестве осложнений болезней у него возникли сахарный диабет и гепатит.
На этом прокурор закончил читать дело и попросил пригласить свидетеля. Борщев начал рассказ с того, что Магнитский поступил в «Бутырку» уже больным человеком и умер не там. «За год он несколько раз перемещался, причем с нарушением закона. Инициатором переводов было следствие», — отметил правозащитник. Перевод из «Матросской тишины» сотрудники СИЗО обосновали внезапно возникшим ремонтом, но никто не смог предоставить данные, были ли другие пациенты, кроме Магнитского, переехавшие из-за ремонта.
«Кратов говорит, что в «Бутырке» не было условий для лечения Магнитского. Это правда, — заявил Борщев. – Литвинова лечить его не могла по образованию. Но это парадокс нашей действительности – начальник СИЗО может назначить любого врача».
Подсудимый во время его речи кивал головой в знак согласия. Должностная инструкция, в которой начальник СИЗО наделяет Литвинову полномочиями лечащего врача, загадочным образом исчезла, продолжал Борщев. «Все сваливали на Кратова», — заявил он. По его словам, в изоляторах существует «неписаное правило»: перевод заключенного возможен только с разрешения следователя. «Когда Сильченко вынес отказ в переводе, он воспрепятствовал оказанию медицинской помощи», — отметил правозащитник.
Магнитский, по его словам, содержался в худших камерах «Бутырки», несмотря на то что попал туда из-за экономического преступления.
Борщев отметил, что «во времена Магнитского» в камеры не попадал дневной свет, площадь на человека составляла менее четырех метров, а вместо туалета – «неогороженная дырка». «Однажды каловые массы залили пол, и Магнитский провел в таких условиях более 30 часов», — сказал правозащитник. Для арестанта также была организована так называемая «пресс-хата»: к нему подселили агрессивного человека, из-за которого Магнитский и другие его сокамерники не могли спать по ночам, опасаясь за свою жизнь. После гибели Магнитского «Бутырка» преобразилась, благодаря этой истории худшие камеры убрали.
Вина Кратова, по его словам, заключается только в том, что он должен был написать рапорт о переводе Магнитского в другой изолятор.
«Мы до сих пор не знаем, был рапорт или нет», — сказал Борщев. По его словам, сотрудники изоляторов препятствовали независимому расследованию правозащитников. Так, им показали фальсифицированный журнал посещений, который, как выяснилось, до 1 октября 2009 года вообще не велся.
По его словам, в деле есть видеозапись из «Бутырки», где видно, как Магнитский самостоятельно, свободно покидает СИЗО и при этом несет тяжелую сумку. Запись того, как он прибывает в «Матросскую тишину», исчезла.
Врач «Матросской тишины» Гаусс говорила правозащитникам, что Магнитский вдруг стал возмущаться, что кто-то роется в его бумагах, потом натянул полиэтиленовый мешок на голову и заявил, что его хотят убить, и, в конце концов, поднял кушетку и два раза ею стукнул. Но Борщев отметил, что часть документов у Магнитского действительно пропала, через несколько часов он на самом деле умер, а кушетку не мог поднять, так как она была прикреплена к полу. В момент смерти Гаусс оставила Магнитского наедине с восемью оперативниками. В своих показаниях она заявила, что реанимационные действия проводил фельдшер. Но тот самый фельдшер, которого поймали правозащитники, отрицал это: он сказал, что стоял в коридоре и ничего не видел. Прибывших в «Матросскую тишину» через 15 минут врачей «скорой помощи» целый час не пропускали на территорию изолятора. В итоге доктор отправился к пациенту пешком.
Врач потом рассказал, что увидел Магнитского сидящим в луже мочи на полу, рубашка на нем была разорвана, а рядом лежали наручники – он умер за 15–20 минут до их прихода.
Получается, что единственными свидетелями смерти Магнитского были охранники. Также есть документ, подтверждающий, что они «были вынуждены» применить к нему резиновую палку, отметил Борщев. Прокурор поинтересовался, является он специалистом по тому, как именно должны содержаться заключенные в медицинской части изоляторов. Борщев ответил, что не является врачом, но занимается проблемами колоний с 1970-х годов. «А есть ли у вас сертификаты, подтверждающие это?» — усомнился гособвинитель. По залу пробежали смешки. «Нет, сертификатов у меня нет, я правозащитник», — ответил с улыбкой Борщев.
Следующее заседание состоится 16 октября.
