Цивилизация
— Александр Григорьевич, сейчас идут активные обсуждения законопроекта «Об образовании». На ваш взгляд, какие ключевые моменты образования особенно «запущены» и должны быть в фокусе внимания разработчиков?
— Мы все время говорим о нормативных актах, о законах. А то, что образование — это самая уникальная сфера производства личности, остается вообще за бортом многочисленных обсуждений. Наш век многие традиционно называют информационным веком, постиндустриальной эпохой, сетевым столетием. Ситуация вокруг нас резко меняется, и в этой ситуации изменились миссия и задача образования. Сегодня наглый дошкольник уже живет в мире информационно-коммуникационной реальности, он уже решает уникальное количество задач, которые раньше не решал. Поэтому я считаю, что образование, которое учит традиционным задачам, репродуктивному мышлению, мышлению, основанному на памяти, перестает быть важным.
— В чем вы видите альтернативу традиционному, привычному образованию?
— Моя мечта, чтобы и управленцы, и учителя осознали, что сегодняшняя школа — это школа неопределенности, школа вариативного образования и школа универсального образования.
— Что означают эти категории?
— Школа неопределенности — школа, в которой человек решает жизненные задачи, а не задачи, в которых все дано. Приведу пример: лет семь назад в одном из известных и престижных вузов страны на вступительных экзаменах ни один абитуриент не решил задачу по математике, потому что составители этой задачи упустили одно из условий и она была составлена с ошибкой. Казалось бы, тот, кто написал бы, что в задаче упущено условие и поэтому она не решаема, оказался бы прав. Но никто этого не сделал, и это очень показательный случай. У нас есть матрица задач, в которых все дано: если из пункта А поезд выходит в пункт Б, он непременно туда придет. В жизни же есть задачи с недостаточными данными, разными данными, мнимыми данными. Это и есть модель ситуации неопределенности, к которой мы должны быть готовы.
Главная задача образования начиная с «дошколки» — научить учиться, а не дать те или иные знания.
Наш ребенок и знал бы, и мог бы, но очень часто он прежде всего не хочет, и задача школы — развить мотивацию к обучению.
Хочешь, чтобы было образование, создавай мотивацию у ребенка, а не сажай его за «прокрустову» программу, как будто все дети стандартные, безликие и одинаковые. Риск «строевой» педагогики и обезличенного образования — это чудовищный риск, поэтому школа должны быть школой вариативного образования. Это означает, что программы нужно создавать с учетом мотивов, интересов и способностей ребенка. Вот реальность, с которой мы имеем дело, и эту реальность должен отразить закон «Об образовании». В школу должен вернуться аттестат зрелости, который является аттестатом ответственности в том мире и за тот мир, в котором ты живешь. Образовательные вещи тоже важны, но они не первые, главное — помочь человеку стать личностью и понять самого себя. В первую очередь после школы должна появиться картина мира, в котором человек живет и принимает ответственные решения.
— И отсюда возникает вопрос об эффективности профориентации в школах, которая сейчас так активно практикуется?
— Я считаю, что это риски школы, потому что мы хотим человека в 13, 14, 15 лет загнать в узкую колейку развития. Он будет лириком или физиком, он будет математиком или художником, а может быть, он будет специалистом по технологиям? Я навсегда запомнил название автореферата кандидатской диссертации, который мне когда-то лег на стол, оно меня поразило: «Профориентация к шахтерским профессиям в старших группах детского сада».
Вот пока мы на уровне дошкольного и школьного образования будем заниматься «профориентацией к шахтерским профессиям», о качестве образования можно забыть.
— И, тем не менее, среди родителей бытует общее мнение о том, что без профильного образования ребенку будет сложно поступить в вуз…
— И это одна из болезней родителей нашего времени. Мы все считаем, что ребенок после школы непременно должен пойти в вуз, а если он туда не попал — он неудачник, он недоделанный, он ущербный. На самом деле это очень тяжелая ситуация для всего общества. И очень часто в вуз идут только для того, чтобы его закончить и получить диплом о высшем образовании. Отсюда еще одна тяжелейшая судьба двух линий образования — начального профессионального образования (НПО) и среднего профессиональное образования (СПО). Сегодня как никогда нужны профессиональные, квалифицированные рабочие, техники. Из-за их отсутствия наша страна страдает. Мы сталкиваемся с ситуацией, когда, с моей точки зрения, потеряна ценность труда в нашей стране.
— В проекте закона «Об образовании» НПО вообще хотят исключить как ступень образования. Как вы к этому относитесь?
— Многие путают вид учреждения с программой. Ни в коем случае нельзя исключать образовательную программу НПО, и она не будет исключена, исключается лишь вид учреждения. Но при этом есть опасность, что потеряется социальная функция НПО. Ведь туда идут далеко не простые ребята. Туда идут ребята, которым достаточно трудно в школе. Ведь ПТУ и техникумы выполняли в том числе и социализирующую функцию. Они служили школой профессиональной социализации. Поэтому те, кто хотят нивелировать НПО, рискуют поставить ребят перед выбором: либо оно, либо криминальное образование. Я хочу быть правильно понятым: если эти ребята остаются детьми улиц, то они найдут свои пути развития и, возможно, они будут связаны с криминальной культурой, которая в нашей стране является одной из очень могучих культур. Об этом свидетельствует и рост преступности, в том числе детской.
Любой, кто пытается тронуть НПО, должен понимать, что он играет с огнем и идет по минному полю. Будет серьезнейший социальный взрыв, касающийся молодежи «группы риска».
— Но, может быть, наступят такие прекрасные времена, когда социальные проблемы будет решать и школа в том числе. Ведь не секрет, что сейчас многие школы испытывают дефицит хороших учителей…
— Все начинается с начальной школы, и одна из ключевых болезней на сегодня — то, что учителя начальных классов знают информационные технологии хуже своих учеников. Дети уже ими владеют, потому что они в этом мире живут, а учителя только учатся всему этому. Отсюда вытекают сложности во взаимоотношениях между учителями и учениками. Если человек, пришедший в первый класс, видит, что его преподаватель слабее, чем он, в области владения той или иной сферой, то невольно учитель теряет авторитет. А учитель, который не имеет авторитета, не является для ребенка ценностью. С учителями вообще очень сложная ситуация: опасность, которую мы пережили, — это превращение педагогических вузов в университеты. Они не стали классическими университетами, как Томский университет, как блестящий Пермский университет, как МГУ или Петербургский университет. И в то же время они утратили функцию подготовки учителя. У меня резкое неприятие термина «урокодатель».
— Насколько сильно, на ваш взгляд, отличается уровень преподавательского состава больших городов и регионов?
— В последнее время разрыв становится меньше. Информационная реальность изменила это правило, и учитель во Владивостоке, который работает в мире интернета, не менее, а может быть, и более силен, чем учитель в Москве. Приведу один пример: я недавно был в городе Белорецк в Башкирии и встретился там с гениальным учителем-математиком Романом Хазанкиным. Мы обсуждали проблемы, которые его волнуют, и он говорит: «Не сплю ночами, жуть такая». Я думаю, вот сейчас услышу, что маленькая зарплата, что из-за этого проблемы в семье. А он мне говорит: «Александр Григорьевич, мы должны всей Россией защитить геометрию, она выпадает из старшей школы, а это пространственное мышление. Я сделаю все, я на любую амбразуру пойду, чтобы она вернулась к стандартам». Слова этого человека меня потрясли, поэтому я глубоко не согласен с распространенным мнением, что периферия — это отставание и рутина. Там столько «хазанкиных», там столько талантливых педагогов, но надо их поддержать, помочь, для этого и нужно социальное внимание по отношению к этим людям. Необходимо резкое повышение социального ценностного престижа учителя.
Если учитель люмпен — вся страна покатится к чертовой матери, если учитель представитель не «мидл» класса, а «быдл-класса», тогда мы имеем дело с чудовищными рисками.
— Свет в конце тоннеля есть? Знаю, что вы предприняли определенные шаги к становлению программы по повышению качества и директоров, и учителей.
— Сегодня как никогда нужна «школа директора школы», как я ее называю. Школа, в которой директор стал бы современным мастером менеджмента. Чтобы он мог строить четкие программы развития школы и педагогического состава, мог сделать так, чтобы школа не напоминала сироту с вечно протянутой рукой. Наше образование все время занимало позицию «мне хорошо, я сирота». И эта ситуация для школы пагубна, ее нужно менять. На сегодняшний день разработаны уникальные программы развития школы, и целый ряд директоров начинают эти программы. По сути дела, вариативное образование, о котором мы говорили, уже существует, по сути дела, у нас самые лучшие программы для дошкольников в нашей стране. Все не так уж и плохо, как кажется. Иначе я бы не занимался тем, что называю социальным проектированием мирообразования.
