Цивилизация
Во вторник Национальный антитеррористический комитет (НАК) официально подтвердил, что взрыв на станции метро «Лубянка» 29 марта 2010 года совершила уроженка Дагестана Марьям Шарипова. «По имеющимся данным, она являлась женой действующего на территории Дагестана бандглаваря Магомедали Вагабова», – заявили в Федеральном оперативном штабе комитета. Несколько дней назад отец Шариповой, учитель из села Балахани Унцукульского района Дагестана Расул Магомедов, опознал свою дочь по фотографии головы смертницы, распространенной в интернете после взрыва на станции метро «Лубянка».
Заявление НАК сделал после того, как у родителей Марьям Шариповой были взяты пробы на генетическую экспертизу. Анализ ДНК показал, что отец не ошибся, хотя его утверждение о том, что еще 28 марта она находилась в Махачкале, противоречило версии следствия: по данным оперативников, смертницы прибыли в Москву утром 29 марта на рейсовом автобусе из Дагестана — а дорога из Махачкалы в Москву занимает около 36 часов.
В интервью «Газете.Ru» Расул Магомедов сказал, что не может объяснить, каким образом его дочь оказалась в Москве.
— Последний раз я видел ее дома в пятницу, 26 марта. В субботу, 27-го, я выехал в Махачкалу, где хотел встретиться с прибывшим в Дагестан докладчиком Комиссии по юридическим вопросам и правам человека ПАСЕ Диком Марти и рассказать ему историю преследования правоохранительными органами моего сына Ильяса. 29-го мне надо было вернуться в село за доверенностью от сына – я продолжаю заниматься его делом в суде, добиваясь отмены несправедливого приговора (сотрудники милиции подбросили ему гранату при задержании в мае 2008 года, и он отсидел срок).
О том, что происходило в эти дни с дочерью, я знаю со слов жены. Рано утром 28 марта она сообщила мне по телефону, что в селе проводится очередная зачистка. Но все обошлось, и жена сказала: «Не надо приезжать, не беспокойся». Как я понял, потом она с дочкой выехала в Махачкалу, хотя я запретил им это делать – всякое могло случиться. Подробностей того дня я не помню, день у меня выдался горячий… А жена с дочерью, видимо, решили не попадаться мне на глаза в Махачкале, отправились на здешний рынок за покупками. Потом дочь вроде бы пошла навестить подругу. Жена собиралась домой, в село, а дочь сказала ей, что погостит у подруги. Она взрослый человек, город знала хорошо, и в этом не было ничего необычного. А мне некогда было выяснять, как и что, я был очень занят: в тот день главу администрации нашего села Расула Якубова и двух его сыновей забрали в Кировский РОВД Махачкалы, и пока их не отпустили, я метался по этому делу с правозащитниками, сотрудниками «Мемориала».
Кроме того, мне надо было, чтобы глава администрации поставил свою подпись на доверенности, и получить у следователя паспорт и права Ильяса, которые забрали при обыске у нас 4 марта.
— И вы с супругой не беспокоились за свою дочь?
— Нет, в первые дни особой тревоги у нас не было. В школу на работу ей надо было только 1 апреля. 31 марта я вернулся в село. Жена только тогда сказала мне, что дочь до сих пор не вернулась — и засобиралась в Махачкалу. Я отчитал ее за то, что она ничего не сказала мне раньше, но она ответила, что побоялась, что я «подниму шум» и буду ругать ее. После того как министр внутренних дел сказал нашему депутату, что Марьям является женой Магомедали Вагабова, я понимал, что всякое может случиться. Мы ведь и сына не отпускали никуда из дома, чтобы он постоянно был под присмотром. Кроме того, жена побоялась, что если в селе узнают, что пропала взрослая дочь, это по-разному могут истолковать. 1 апреля она уехала в Махачкалу, чтобы узнать, что случилось, а мне пришлось замещать ее в школе.
На следующий день после работы я тоже отправился в Махачкалу. К тому времени, как я теперь понимаю, кто-то уже знал о том, что случилось с нашей дочерью, но прямо сказать матери они не смогли. В тот же день мы ни с чем вернулись домой. Какая-то знакомая позвонила жене и сказала ей, что хочет поговорить с кем-нибудь из мужчин. Патимат почувствовала что-то неладное и прямо сказала: «Скажи мне, что случилось». Но только когда трубку передали мне, женщина сказала, что узнала нашу дочь на фотографии, которую увидела в интернете. Я, конечно, не поверил в это, тем более – какие снимки могут быть после такого взрыва? Но в ту же ночь мне прислали ММS на телефон. Только после этого мы убедились, что это наша дочь.
— Как отреагировали в прокуратуре на ваше заявление?
— В воскресенье вечером приходили сотрудники ФСБ, задали нам вопросы, взяли у меня и у жены образцы тканей для анализа по ДНК – срезы с ногтей и кровь из вены. В понедельник то же самое сделал следователь межрайонного следственного отдела Джамбулат Белетов – только на этот раз с составлением протокола. Он допрашивал меня в течение трех часов в школе – там есть компьютер, и он сразу заносил все в протокол. Жена просила прислать другого следователя – потому что именно Белетов преследовал нашего сына Ильяса, он же выносил постановление 4 февраля об обыске в нашем доме, где живет сын. Но он сказал: что я могу сделать, другого следователя не назначили. И тогда жена отказалась давать показания, сославшись на 51-ю статью Конституции. И еще среди пропущенных звонков я обнаружил номер оперативного работника из «шестого отдела» — имя его я называть не буду — который пытал моего сына после задержания.
— Ваша дочь как-то выражала свои взгляды? Вы уже говорили о том, что у нее не было радикальных настроений, но, может быть, она видела в милиционерах врагов? Вы исключаете такую возможность?
— Знаете, исключать или не исключать… Это и ребенку понятно, что когда человек столько испытывает, когда преследуют двух ее братьев, у нее могут возникнуть определенные мысли в голове – любой ведь поймет. Однако она никогда не говорила на эту тему. Она была серьезным человеком – это я знаю точно.
Четыре года после окончания вуза она работала в нашей школе, там же, где и мы с женой. Правда, после окончания магистратуры (она была первым магистром из нашего района) преподавать информатику как предмет — а это была ее специальность — ей не предложили, хотя компьютерный класс в школе уже был. Она была заместителем директора школы по информационным технологиям. Вела часы, которые доставались ей после распределения нагрузки среди других учителей. В этом году, например, она вела 2 часа в неделю «культуру и традиции народов Дагестана» и больше ничего. Просто на ставке работала.
— Были ли у нее какие-нибудь конфликты в семье?
— Никаких конфликтов, никаких эксцессов не было. Она была очень послушной и добропорядочной дочерью. Никаких внешних признаков, которые дали бы нам повод забеспокоиться, я не замечал.
— Она могла попасть под влияние салафитов?
— Что значит «попасть под влияние»? У нас очень религиозное село, даже в советское время в Балахани действовала мечеть, а в последние годы нас всех называли не иначе как ваххабитами. Это ведь уже просто игра слов – «ваххабиты», «салафиты»… Вполне естественно, что и наша дочь была очень набожной. Но никаких радикальных настроений у нее не было.
— Вашего сына Ильяса обвиняли в том числе в связях с руководителем губденской бандгруппы Магомедали Вагабовым…
- Я знал, что он ездил в Губден. Он ведь занялся коммерцией, после того как попал под сокращение в школе. Ездил в Центральную Россию за старинными платками. Эти платки сохранились там у бабушек, у дедушек еще с царского времени. Знаете, большие такие, цветастые. Их можно видеть, когда выступает какой-нибудь народный хор. Как правило, главными покупателями этих платков у нас являются губденцы. Без этих платков в приданом там и замуж девушек не выдают. Торговлей платками у нас занимались еще в советское время. И к нам в село тоже приезжали, закупали у нас платки оптом. Во время следствия все это проверялось – к кому ездил сын, с кем контактировал. Предъявить ему нечего было.
— Но могло случиться так, что через брата ваша дочь познакомилась с Вагабовым?
— Насколько я знаю, обычно продажей занимались наши женщины. Сын отвозил их на машине, а контакты с мужчинами… Мужчины в эту торговлю не лезут. На мой взгляд, это исключается. А дочь торговлей не занималась.
— Почему же ее имя связывают именно с Вагабовым?
— Не только с ним, про других амиров тоже распускали слухи. Мы не обращали на это внимания, поскольку хорошо знаем свою дочь. Тем более она жила с нами и постоянно находилась под присмотром.
— Выходит, те, кто это утверждал, исходили из того, что раз братья были связаны с боевиками, значит, и сестра тоже? Или для таких разговоров были какие-то другие причины?
— Не знаю… На этот вопрос ответить однозначно я не могу… Это трудный вопрос…
