Цивилизация
9 мая 1922 года патриарх Московский и всея России Тихон был привлечен к уголовной ответственности за «контрреволюционную и шпионскую деятельность», дал расписку в знак ознакомления с этим приговором, подписку о невыезде и был заключен под домашний арест.
Он далеко не в первый раз лишался таким образом свободы, по сути, то и дело пребывая под «домашним арестом», постоянно считаясь невыездным, однако этот последний период заключения первого советского патриарха был и самым опасным, грозил почти неминуемой казнью самому Тихону и уничтожением всех прежних церковных структур. Серьезно подорвав здоровье патриарха, это заключение заставило его писать покаянные письма, признаваясь в «поступках против государственного строя», и в конце концов привело к гибели и упразднению патриаршества, восстановленного лишь во времена Великой Отечественной войны.
Всему этому предшествовала начавшаяся летом 1921 года кампания помощи голодающим, к которой первоначально для лучшей собираемости средств была привлечена православная церковь и многие оппозиционные писатели и общественные деятели, способствовавшие активному включению в борьбу с голодом влиятельных зарубежных структур.
Однако поднятие авторитета «буржуазных благотворителей» так сильно обеспокоило большевистское правительство, что оно предпочло как можно скорее разогнать как Церковный Всероссийский комитет, так и общественный Всероссийский комитет помощи голодающим под председательством писателя Владимира Короленко, арестовав нескольких его руководителей и заменив все это правительственной Центральной комиссией помощи голодающим при ВЦИК — Помголом, предписав именно этой госструктуре отныне распоряжаться всеми собранными средствами. Прессе же при этом «на сотни ладов» было велено «высмеивать и травить не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев» членов «неправильного Помгола» — все это по указанию Ленина.
Кроме того, ситуацию с голодом решено было использовать для того, чтобы, по выражению все того же Ленина, «дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий». «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей, и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления», — писал Ильич «строго секретно» членам Политбюро.
По мысли Ленина, самого патриарха Тихона при этом трогать нецелесообразно, «хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев» как автор «нелегального воззвания», где говорилось, в частности: «Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство», — с оговоркой, что разрешается «жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления».
Несомненно, патриарх Тихон, как и многие до него, недооценивал решительность, упорство и злопамятность большевиков и переоценивал способности своей паствы ненасильственными методами сопротивляться натиску правительства. Многие священники, которых лишь подозревали в противодействии изъятию святынь, были обвинены в организации кровопролития, арестованы, преданы суду и расстреляны. Самыми громкими в этой связи оказались события в Шуе. Сам патриарх подвергался допросам, в результате которых от него стремились получить сведения о связях с заграничными иерархами и добиться осуждения их деятельности, однако Тихон избегал каких-либо однозначных оценок и заявлял, что у него «нет фактов борьбы» заграничного Высшего церковного совета против трудящихся России.
Первоначально «гражданин Беллавин», как звали патриарха в миру, содержался в своей резиденции в московском Троицком подворье около Самотечной площади. С 19 мая он был переведен в келью в Донском монастыре, где его постоянно охраняли красноармейцы, препятствующие общению с посетителями.
Параллельно развивалась история с созданием инспирированной ОГПУ «Живой церкви», так называемых живоцерковников, или обновленцев, которые вскоре захватили большинство приходов и претендовали на верховенство в центральных церковных структурах, устраивая тем самым раскол, который позже будет ровно так же, как и возник, директивно уничтожен советской властью в 1940-х, когда один из бывших, но раскаявшихся обновленцев, Сергий, станет новым патриархом 12 сентября 1943 года.
Руководствуясь планом Льва Троцкого, принятым по предложению Ленина на заседании Политбюро 22 марта 1922 года, разгром существующей церковной организации должен был сопровождаться не только появлением обновленцев, но и арестом членов синода и патриарха, а также активной кампанией в печати, которая должна была «взять бешеный тон», требуя «изъятия [церковных ценностей] во всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей».
Незамысловатая пропаганда исправно действовала не только в случае крестьян и рабочих. «Агитатор, горлопан» Маяковский сотворил такие стихи о монастырском сидельце:
«Тихон патриарх,
прикрывши пузо рясой,
звонил в колокола по сытым городам,
ростовщиком над золотыми трясся:
«Пускай, мол, мрут,
а злата -
не отдам!»
или еще:
«Зовет патриарх Тихон
на власть Советов восстать народ.
За границу Тихон протягивает ручку,
зовет назад белогвардейскую кучку».
Один из судов с участием патриарха Тихона проходил накануне отъезда Есенина за границу с Асейдорой Дункан, поэтому по прибытии в Берлин крестьянский поэт написал в своей «Автобиографии», переданной местным журналам, — повторив затем не раз примерно то же самое и позже, в кругу друзей:
«Очень не люблю патриарха Тихона и жалею, что не мог принять участие в отобрании церковных ценностей».
К патриарху Тихону, помещенному под домашний арест, прибыли делегаты обновленческого собора во главе с Александром Введенским, которые обвинили иерарха в безответственной политике, приведшей к конфронтации церкви с государством, и убедили временно передать им управление церковью до приезда Местоблюстителя престола Агафангела, которого ОГПУ задержало, а затем и арестовало в Ярославле. Других несогласных с обновленцами поначалу также часто арестовывали чекисты, однако со временем они фактически перестали делать различие между представителями «разных ветвей православия». Согласие патриарха на временную передачу управления было выдано за его отречение. Весной 1923 года обновленцы собрали Всероссийский поместный собор, через который провели ряд реформ, включающих ликвидацию поста патриарха, разрешение епископам вступать в брак и некоторые новшества и упрощения в церковных службах, которое, впрочем, не были приняты многими церковными иерархами, поддержавшими обновленцев лишь ради прекращения гонений на церковь и в ожидании новой возможной «симфонии» с властью.
Многочисленные документы свидетельствуют о том, что на следующий год и позже, вплоть до смерти Тихона, продолжалась активная подготовка к процессу против патриарха, в конце концов это все должно было закончиться вынесением ему смертного приговора. В начале 1923 года его перевели из Донского монастыря в тюрьму ГПУ на Лубянке, где следователь Яков Агранов на допросах постоянно убеждал пойти навстречу партии. 12 апреля на Политбюро ЦК РКП(б) было приняло решение «Поручить Секретариату ЦК вести дело Тихона со всею строгостью, соответствующей объему колоссальной вины, совершенной Тихоном», а советская пресса публиковала многочисленные письма трудящихся, требовавших сурово покарать «людоеда».
Например, в «Известиях» от 21 апреля 1923 года от имени крестьян была напечатана такая «резолюция»: «Мы, беспартийные крестьяне Загарской волости, узнав, что в ближайшем будущем имеет быть судебный процесс патриарха Тихона, заявляем, что он кровопийц в рясе, контр-революционер и людоед... мы требуем от Центральной Советской власти вынести кровопийце патриарху Тихону суровую и беспощадную меру наказания».
«Дело бывш. патриарха Тихона и его ближайших приспешников» должно было слушаться «в Колонном зале Дома Союзов», согласно сообщению в газете «Известия» от 6 апреля 1923 года, но внезапно этот процесс был отложен, а затем и вовсе застопорился.
8 мая Тихон был перемещен из тюрьмы на прежнее место в Донском монастыре под стражей, но лишь затем, чтобы туда могли прибыть делегаты обновленческого собора, объявившие о лишении его сана и монашества.
А 16 июня 1923 года патриарх Тихон действительно разоружился перед большевиками, обратившись в Верховный суд с заявлением, которое печаталось в виде факсимиле в советских газетах: «Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как-то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 года, анафематствование в том же году власти и, наконец, воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 году. Все мои антисоветские действия, за немногими неточностями, изложены в обвинительном заключении Верховного суда. Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих поступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи.
При этом я заявляю Верховному суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции».
Вслед за этим 25 июня было принято постановление «об освобождении бывшего патриарха», а затем ему даже разрешили начать восстановление «Патриаршей» церкви, и хотя формально эти усилия так и не обрели какого-либо законодательного оформления, возвращение Тихона вызвало немалую обеспокоенность обновленцев — особенно то обстоятельство, что начавший совершать частые богослужения Тихон собирал на них большие массы народа. Раскольники безуспешно пытались потребовать от него признания «постановления II-го поместного всеросс. Собора», т.е. своего низложения. Тихон же 1 июля издал заявление о своем возвращении к церковному управлению, а 15 июля подтвердил это свое решение с амвона собора Донского монастыря.
Большинство исследователей в качестве основной причины отмены готовившегося судебного процесса над «гражданином Беллавиным» видят ультиматум правительства Великобритании от 8 мая, именуемый также «нотой Керзона», что грозило полным разрывом сношений с СССР, в частности, в случае продолжения репрессий против духовенства. К тому же игра в обновленчество быстро разочаровало большевицкую власть, менее опасной им стала казаться церковная раздробленность, да и Лев Троцкий стремительно утрачивал свои позиции. В качестве же основного довода, вынудившего патриарха написать покаянное заявление, называют беспокойство за судьбу ослабленной расколом церкви.
Жизнь патриарха Тихона «на свободе», впрочем, оказалась не такой уж долгой. 9 декабря 1924 года в Донском монастыре на него было совершено покушение, в результате которого погиб защитивший его близкий человек — Яков Полозов, бывший келейником Тихона с 1902 года. Пошатнувшееся здоровье патриарх надеялся поправить с переездом в клинику Бакуниных, где лечился с 13 января 1925 года, продолжая, впрочем, регулярно совершать богослужения в московских храмах. Однако 25 марта, в праздник Благовещения, патриарх скончался на 61-м году жизни от сердечной недостаточности. Слухи о том, что он был отравлен, считаются недостоверными.