Цивилизация
45-летний «антикоммунист» Владимир Воронцов родился в благополучной московской семье — его отец был полковником Советской армии, мать — директором ресторана. Ему прочили перспективное будущее, но еще подростком он связался с плохой компанией и выбрал для себя стезю уголовника-рецидивиста. На воле Воронцов работал сварщиком домостроительного комбината и, судя по всему, был вполне доволен своей судьбой, считая себя хорошим специалистом. От других подобных граждан его отличала жгучая ненависть к советской власти.
Об этом случае писали советские и иностранные СМИ. Так, «Коммерсант» уточнял, что Воронцов не состоял на учете в психдиспансере, но ранее был трижды судим за грабеж и воровство. Уже после ареста он рассказывал, что отбывал свой второй срок с убежденными антикоммунистами и вышел на свободу «законченным антисоветчиком». Воронцов любил подчеркивать свое отвращение к коммунизму и готовность к самым радикальным действиям.
После освобождения ему было запрещено жить в Москве, и он выбрал Калугу.
Наиболее подробно осветил происшествие журнал «Сельская молодежь», выходивший тиражом более 1 млн экземпляров. Автор заметки попытался понять мотивы, толкнувшие Воронцова на двойное убийство, и, обладая данными от милиции, описал предысторию инцидента. Как сообщала «Сельская молодежь», ярый борец за демократию Воронцов «решил способствовать успеху Перестройки по-своему». Постепенно в его арсенале появились два кинжала, один из которых был замаскирован под зонтик, а также мелкокалиберная винтовка и двуствольный обрез.
«В 1986 году Воронцов начал составлять список подлежащих уничтожению калужских коммунистов: фамилии, адреса, места работы. Продумывал план убийства каждого из них, просчитывал их путь на работу и с работы, выбирал подходящее для приведения приговора в исполнение место», — отмечалось в материале.
В конце 1980-х Воронцов вступил в брак, что на некоторый период затмило его идею-фикс. Однако время спустя он решил вернуться к реализации своих замыслов. В определенной степени на психологическое состояние сварщика оказали влияние публикации в демократических газетах, клеймившие коммунистический режим. Он посещал митинги демократов, но довольно быстро разочаровался в своих единомышленниках, считая их лишь болтунами, не способными на «настоящий поступок».
Воронцов счел, что обязан «отомстить» за преступления советской власти.
В его «расстрельном списке» значились работники Калужского обкома КПСС — он больше всего ненавидел тех, кто занимал руководящие должности. Но пробраться в здание обкома было не так-то просто. Поэтому Воронцов решил начать свою миссию с визита в редакцию крупнейшей газеты Калуги «Знамя», которая являлась официальным органом обкома и твердо стояла на партийной платформе. За несколько дней до трагедии в творческом коллективе произошел раскол из-за решения Калужского совета народных депутатов печатать новую «народную» газету «Весть»: состоялся массовый исход журналистов из «Знамени».
О личности Воронцова подробно рассказал писатель Анатолий Приставкин, автор повести «Ночевала тучка золотая», в 1990-е — председатель Комиссии по помилованию при президенте России. В своей книге «Долина смертной тени», вышедшей в начале 2000-х, он приводил выдержки из психолого-психиатрической экспертизы Воронцова: «Его воспитанием никто не занимался, но в доме было много книг. Сам лично пришел к выводу, что во всех бедах в нашей стране виновато коммунистическое руководство. Когда был опубликован «проект конституции», это стало своего рода толчком всем тем мыслям, которые он носил в себе. Решил выразить свое отношение к документу, забрался на верхушку колокольни одной из церквей Ярославля, откуда в течение нескольких часов выкрикивал различные лозунги о том, что нет мяса, рыбы. Приехала милиция, пожарники, уговаривали слезть. Когда захотел пить, он сам спустился. Тут же был задержан и препровожден в психиатричку».
Впоследствии сам Воронцов утверждал, что симулировал неадекватное поведение, чтобы получить «белый билет» и иметь возможность говорить любые вещи. Он бросил жену, которая «начала его раздражать», поселился в общежитии и завел новую семью.
При этом со стороны Воронцов производил впечатление уравновешенного, вежливого и развитого человека, способного найти подход к людям. Всегда следил за своим внешним видом и умел владеть собой в любой обстановке, хотя не терпел несправедливость и мог высказать все в лицо любому, невзирая на должность. Его знакомые говорили, что негативное воздействие на поведение Воронцова оказывал алкоголь: после выпивки он был способен на безумства, вплоть до суицида.
Главный редактор калужской газеты «Знамя» в 1985-1991 годах Иван Фомин.
В первых числах января 1991-го Воронцов сходил на разведку: присмотрелся к планировке помещений редакции, оценил позицию секретарши в приемной и запомнил расположение кабинета главного редактора Ивана Фомина. Журналисты были заняты своими делами и не обратили внимание на странного гостя. К тому же подобные визитеры не были редкостью.
11 января 1991 года сварщик соврал жене, что нашел выгодную подработку, — а сам спрятал обрез в самодельный кожаный дипломат и вновь отправился в редакцию газеты «Знамя». Около 14 часов 10 минут убийца вошел в здание Дома печати, благополучно миновал вахтершу и поднялся на третий этаж. Приемная была пуста, поскольку секретарша на свое счастье опаздывала с обеда.
Воронцов беспрепятственно открыл дверь в кабинет и выстрелил в своего ровесника Фомина из обоих стволов обреза.
Сам он так запомнил момент убийства: «Вошел в кабинет, там, кроме Фомина, никого не было. Достал обрез, направил на него, говорю: «Встаньте». Не могу же я в сидячего стрелять — все равно что в лежачего. Он вылупился на меня, усмешечка такая глупо-непонимающая. Я выстрелил первый раз, он закричал, я опять выстрелил, после третьего выстрела он успокоился. Тут слышу — дверь за спиной открывается, оборачиваюсь — фотокорреспондент Головков, черт его принес. Мужик он здоровый, покрепче меня будет. Я направляю обрез на него, выгнал его из кабинета. Думаю, ведь буду выходить, он может спрятаться в приемной, схватить меня сзади. Наклонил я обрез и выстрелил через дверь, просто чтобы напугать его. Распахиваю резко дверь, смотрю, а там через приемную след кровяной — значит, ранил я его, а вдруг убил? Тут все у меня в голове перемешалось, жалко малого — невинный человек под руку попал. Вдруг дверь кабинета распахивается — и оттуда Фомин. Он после трех выстрелов жив оказался (я попал ему в шею, в грудь, в печень), кричит. Я обрез на него поднимаю — и наповал…».
И «Знамя», и отметившая 5 января 2021 года свое 30-летие «Весть» существуют по сей день. Фотокор Головков был одним из тех, кто позже перешел из одной газеты в другую. Сейчас ему 79 лет, и он считается легендой калужской фотожурналистики. А ровно 30 лет назад Головков с пулей в животе бросился оповещать коллег о грозящей им смертельной опасности.
Затем он потерял сознание. Врачи четверо суток боролись за его жизнь в реанимации.
В 2016 году Головков вспомнил о том злополучном дне на страницах «Вести»: «Я находился в кабинете, смежном с кабинетом Фомина. Здесь также были редактор новой газеты «Весть» Алексей Золотин и художник Юрий Чуркин – они макетировали очередной номер издания. Прозвучавшие точно новогодняя детская хлопушка выстрелы показались мне подозрительными. Распахнув дверь, я заглянул в обширный кабинет редактора. За столом — никого, лишь слышны частые телефонные гудки да слабый голос Фомина откуда-то снизу: «Милиция, милиция...». Не успел я и шагу сделать, как справа от себя увидел вынырнувшего из-за внутренней двери одетого в куртку незнакомца и услышал злобные слова: «Писатели, понимаешь! Суки-и!..» И тут же яркая вспышка слилась с прогремевшим выстрелом. Дикая боль полоснула ниже пояса. Я качнулся от удара, инстинктивно схватился за живот — сюда вошла пуля, которая прошила меня насквозь. Перед глазами все поплыло, а от дурманящего запаха гари затошнило. Бросился в приемную и дальше к лестнице. На втором этаже стояли ребята, курили. Я успел только сказать: «Там, наверху, стреляют». И потерял сознание».
Оставив Фомина и Головкова истекать кровью, Воронцов спокойно вышел из Дома печати и направился в обком. Бдительный вахтер наотрез отказался пропускать преступника без пропуска. Тогда Воронцов принялся разыскивать начальника строительного управления и секретаря партийной организации «Калугастрой», которые также значились в его списке. Обоим повезло: их не оказалось ни дома, ни на работе. Второй жертвой злодея стал председатель профкома треста «Строймеханизация» Анатолий Калужский. Воронцов по телефону предупредил милицию о явке с повинной, немного погулял, купил сигарет и пошел сдаваться. На допросе он заявил, что не считает свой поступок преступлением, поскольку совершил его по идеологическим мотивам, будучи убежден в необходимости физического уничтожения коммунистов.
«Ненавижу коммунистов за их двуличие», — заявил Воронцов милиционерам.
Те пришли в смятение, узнав, что убийца не сводил личные счеты, а действовал совсем из других побуждений. Ввиду политической подоплеки дела к следствию подключился КГБ. Чекистов изумило хладнокровие Воронцова. Он подробно разъяснял свою мотивацию на допросах и не отказывал в интервью журналистам. Как заявил «антикоммунист», Фомин погиб потому, что «обливает грязью все прогрессивное», а Калужский — за «притеснение рабочих».
Приговор Воронцову выносил уже не советский, а российский суд. Узнав об избранной для него высшей мере, преступник наотрез отказался подавать прошение о помиловании. Более того, в письме Борису Ельцину в 1993 году он настоял на приведении приговора в исполнение. Воронцов писал президенту, что видел в убийствах единственную возможность «пресечь, наказать зло, ложь, несправедливость, которые творила КПСС».
Воронцова казнили за несколько месяцев до введения в России моратория на смертную казнь.
В память о Фомине в Калужской области вручается ежегодная премия в области журналистики.