Цивилизация
Антиклерикальные законы принимались во Франции на протяжении всей революционной десятилетки. Уже в августе 1789 года новая власть отменила право церкви на сбор налогов. Было объявлено, что все церковное имущество принадлежит народу. Конфискованная утварь распродавалась на публичных аукционах. 29 декабря того же года по предложению парижских округов заведование имуществом духовенства было передано муниципалитетам, которые должны были пустить их в продажу. С этого момента духовенство, за исключением нескольких деревенских священников – «друзей народа» — относилось к революции с непримиримой ненавистью.
Освобождение монахов и монахинь от их монашеских обетов еще более разожгло среди священнослужителей неприятие революции.
По всей Франции духовенство стало тогда душой заговоров с целью возвращения старого порядка и феодализма, отмечал в своем труде «Великая французская революция 1789-1793» знаменитый русский теоретик анархизма Петр Кропоткин.
«Наезд» революционеров на христианскую церковь был спровоцирован, помимо идеологических разногласий, угрозой банкротства государства. С целью спасти казну от окончательного разорения была узаконена экспроприация церковного имущества.
«Средство, на котором остановилось Собрание в конце 1789 года, заключалось в том, чтобы конфисковать церковные имущества и пустить их в продажу, а духовенству платить взамен этого постоянное жалованье. Церковные доходы оценивались в 1789 году в 120 млн ливров, получаемых от «десятины», 80 млн доходов от разных имуществ и около 30 млн пособия, платимого ежегодно государством. В общем это составляло до 230 млн в год. Доходы эти, конечно, распределялись между членами духовенства самым несправедливым образом.
Епископы жили в утонченной роскоши и соперничали в расточительности с богачами-аристократами и принцами, тогда как городские и сельские священники бедствовали.
Продажа церковных имуществ — земель и домов в городах — давала возможность покрыть дефицит, уничтожить остатки соляного акциза и не рассчитывать больше на продажу должностей, офицерских и чиновничьих, покупавшихся у государства», — констатировал Кропоткин.
Взамен христианства начал активно распространяться Культ Разума, имевший конечной целью упразднение христианской религии. Церемонии сопровождались проведением карнавалов, парадов, принуждением священников отрекаться от сана, разграблением церквей, уничтожением или оскорблением христианских священных предметов — икон, статуй, крестов и т. д.
Даже легендарный Собор Парижской Богоматери оказался под угрозой уничтожения как «твердыня мракобесия». Впрочем, согласно декрету Максимилиана Робеспьера, сооружению гарантировалась сохранность в обмен на выкуп, который должны были заплатить верующие парижане «на нужды революций». Нотр-Дам устоял, хотя многие монархические символы все-таки были уничтожены. Так, Робеспьер лично распорядился обезглавить каменные изваяния французских королей.
Шпиль снесли, колокола переплавили на пушки, большинство скульптур разрушили.
Некоторые из утраченных, как казалось, творений были заново обретены двести лет спустя – в 1970-е годы их обнаружили под одним из парижских домов, чей хозяин выкупил реликвии у разбушевавшихся революционеров и спрятал «до лучших времен».
С началом войны Первой коалиции в 1792 году церковное имущество было направлено для снаряжения армии, для тех же нужд оборудовались соборы. Парижская коммуна распорядилась плавить стоявшие в церквях свинцовые гробы на пули и употребить бронзу церковной утвари и колоколов на пушки.
«Герцог Брауншвейгский, стоявший во главе армии из 70 тыс. пруссаков и 68 тыс. австрийцев, гессенцев и эмигрантов, двинулся из Кобленца, издав предварительно манифест, возбудивший негодование по всей Франции. Он грозил сжечь те города, которые осмелятся сопротивляться, а жителей их обещал истребить как мятежников, — писал Кропоткин. — Мы видели, какой энтузиазм сумела вызвать в Париже Коммуна при получении известия об этих успехах неприятеля и как она ответила на них, распорядившись перетопить свинцовые гробы богачей на пули, а колокола и бронзовые церковные принадлежности—на пушки;
самые же церкви были превращены в обширные мастерские, где тысячи людей работали над изготовлением обмундировки для волонтеров под пение «Са ira!» и могучего гимна Руже де Лиля — «Марсельезы».
Антиклерикальные мероприятия продолжались во Франции до 1801 года, когда первый консул республики Наполеон заключил с Папой Римским Пием VII соглашение, согласно которому католицизм объявлялся религией большинства французов.
В России после Октябрьской революции от призывов к борьбе с «религиозными предрассудками» до непосредственно действий переходили постепенно. По состоянию на предреволюционный 1916 год в стране насчитывалось 77 727 церквей, часовен и домовых храмов, 478 мужских и 547 женских монастырей, 56 семинарий и четыре духовные академии. К 1937 году их количество сократилось на 58%. К 1987-му – перестроечному – году в СССР сохранилось 6893 храма и 15 монастырей.
В своих антицерковных кампаниях противники религии ориентировались на советское правительство, председатель которого Владимир Ленин изначально занимал достаточно гибкую позицию. Так, несмотря на национализацию монастырских и церковных угодий по условиям Декрета о земле «со всеми их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями», он вместе с тем периодически давал указания против оскорбления чувств верующих. Известны случаи, когда Ленин распоряжался отпускать из чекистских застенков церковных иерархов, за которых заступались их близкие или общественные деятели.
Еще при Ленине началась атеистическая кампания по уничтожению мощей православных святых.
Однако террор против священнослужителей и сносы храмов приобрели действительно массовый размах только тогда, когда Ленин практически отошел от дел из-за тяжелой болезни. А на следующий год после его смерти, в 1925-м, в Советском Союзе был создан Союз воинствующих безбожников, считавший своей целью идейную борьбу с религией во всех ее проявлениях. Во главе организации встал известный противник религии Емельян Ярославский.
Повсеместный голод и прочие тяготы периода Гражданской войны были использованы большевиками для наступления на духовенство и оправдания этого наступления в глазах крестьян. Под предлогом борьбы с голодом специальные комиссии изымали у церкви ценности и другое имущество, на что верующие часто отвечали сопротивлением. Подобная реакция трактовалась советской пропагандой как нежелание делить тяготы с народом и «антинародная сущность» религии.
В Москве заместитель Наркомата юстиции, один из организаторов атеистического воспитания в СССР Петр Красиков аргументировал необходимость сноса церквей тем, что они «оскорбляют революционное чувство», «портят облик города», придавая ему «религиозно-самодержавный вид» и «не представляют из себя никакой исторической или художественной ценности».
Несмотря на декларируемую официальную политику сохранения и защиты исторических памятников, организации, призванные ее защищать, имели гораздо меньше власти и полномочий, чем учреждения, желающие их снести, констатировал Владимир Муравьев в своей книге «Московские легенды. По заветной дороге российской истории». Так, например, 23 мая 1923 года член коллегии Наркомата иностранных дел Семен Аралов направил в Моссовет письмо с просьбой решить судьбу Введенской церкви, располагавшейся на Лубянке по соседству со зданием дипломатического ведомства.
Свое предложение снести церковь большевик объяснял ее «совершенно ветхим состоянием» и необходимостью переноса на ее место памятника Вацлаву Воровскому.
В июле – сентябре следующего года храм разобрали, продав полученный кирпич ремонтной организации. При этом монумент в честь погибшего от руки белогвардейца советского дипломата остался там, где и был установлен. Примеров сноса храмов в столице по подобным причинам были сотни.
В 1930 году московские власти санкционировали, а в следующем – довели до завершения процесс разрушения древней церкви Воскресения Словущего на Таганке, несмотря на категорические протесты реставраторов, указывавших на уникальность сооружения XVII века.
Изначально принятое решение объяснялось целесообразностью возведения на месте церкви телефонной станции, однако она там так и не появилась.
Между Марксистской и Таганской улицами долгое время зиял пустырь, на котором в 1990-е построили торговый центр.
Всего в 1920-е в Москве и на территории прилегающих районов были полностью уничтожены 150 храмов. 300 оставшихся переоборудовали в заводские цеха, клубы, общежития, тюрьмы, изоляторы и колонии для подростков и беспризорников.