Цивилизация
На рассвете 23 апреля 1849 года в Петербурге был арестован поручик инженерных войск Русской императорской армии в отставке, начинающий писатель Федор Достоевский. Фатальным для него оказалось публичное чтение запрещенного письма Виссариона Белинского к Николаю Гоголю. При обыске в жилище Достоевского нашли и другую запрещенную литературу. Полгода спустя автора романа «Бедные люди» приговорят к «смертной казни расстрелянием».
К крупным неприятностям в жизни Достоевского привели близкие отношения с кружком петрашевцев – одной из тайных организаций, названной по имени своего основателя, титулярного советника Михаила Петрашевского. Собираясь вместе, они проводили так называемые «пятницы»: конфиденциальные встречи, на которых обсуждали слишком смелые для николаевской России вопросы, от свободы книгопечатания до освобождения крестьян.
Лидер движения пропагандировал принципы утопического социализма, но вообще политические взгляды его приверженцев различались.
Поэтому петрашевцы объединялись в мелкие автономно функционировавшие кружки по интересам. Достоевский сошелся с главными радикалами. В их присутствии он несколько раз зачитывал злополучное письмо Белинского, что считалось тогда в империи большим преступлением.
«Раз в неделю у Петрашевского бывали собрания, на которых вовсе не бывали постоянно все одни и те же люди. Это был интересный калейдоскоп разнообразнейших мнений о современных событиях, распоряжениях правительства, о произведениях новейшей литературы по различным отраслям знания; приносились городские новости, говорилось громко обо всем без всякого стеснения», — писал в мемуарах петрашевец Дмитрий Ахшарумов.
Полиции удалось внедрить в организацию своего агента. Через него содержание бесед попало к властям.
При этом сам Достоевский, если верить другому члену кружка, поэту Аполлону Майкову, считал Петрашевского «дураком, актером и болтуном, у которого не выйдет ничего путного», агитируя переходить к Николаю Спешневу, называвшему себя «коммунистом», и Павлу Филиппову.
За петрашевцами охотились жандармы из Третьего отделения. За сравнительно короткий срок аресту подверглись около четырех десятков человек. Это были молодые офицеры, чиновники, литераторы, служащие, помещики и студенты в возрасте от 19 до 39 лет.
Достоевский уже не считался неопытным юнцом, он примкнул к петрашевцам сознательно. Ему шел 28-й год. Помимо дебютного романа, который от следующего отделяло 15 лет, из-под его пера вышли несколько повестей и рассказов.
За Достоевским долго следили: 1 марта полицейский агент доносил о том, что «к сочинителю заходил Петрашевский». В следующем месяце литератор сначала сам читал письмо Белинского, а чуть позже присутствовал при чтении поручиком-петрашевцем Николаем Григорьевым агитационной «Солдатской правды», призывавшей к расправе над царем. 22 апреля в Третьем отделении санкционировали арест Достоевского.
«По высочайшему повелению предписываю вашему высокоблагородию завтра, в четыре часа пополуночи, арестовать отставного инженер-поручика и литератора Федора Михайловича Достоевского,
живущего на углу Малой Морской и Вознесенского проспекта, в доме Шиля, в третьем этаже, в квартире Бремера, опечатать все его бумаги и книги и оные вместе с Достоевским доставить в Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии. При сем случае вы должны строго наблюдать, чтобы из бумаг Достоевского ничего не было скрыто», — говорилось в секретном послании шефа жандармов генерал-адъютанта Алексея Орлова.
Если бы при обыске Достоевский стал отрицать факт владения теми или иными бумагами и книгами, сотрудники Третьего отделения имели четкую инструкцию ему не верить.
Около четырех часов утра Достоевский вернулся домой. Ему дали время заснуть, а в пять нагрянули с обыском и арестом – жандармы думали, что сонного, застигнутого врасплох человека проще будет «расколоть».
«Двадцать второго, или, лучше сказать, двадцать третьего апреля 1849 года я воротился домой часу в четвертом от Григорьева, лег спать и тотчас же заснул, — вспоминал главный герой «спецоперации». — Не более как через час я, сквозь сон, заметил, что в мою комнату вошли какие-то подозрительные и необыкновенные люди. Брякнула сабля, нечаянно за что-то задевшая. Что за странность? С усилием открываю глаза и слышу мягкий, симпатичный голос: «Вставайте!»
Смотрю: квартальный или частный пристав, с красивыми бакенбардами. Но говорил не он; говорил господин, одетый в голубое с подполковничьими эполетами.
– Что случилось? – спросил я, привставая с кровати.
– По повелению...
Смотрю: действительно «по повелению». В дверях стоял солдат, тоже голубой. У него-то и звякнула сабля...
«Эге, да это вот что!» – подумал я. – Позвольте же мне... – начал было я.
– Ничего, ничего! Одевайтесь. Мы подождем-с, – прибавил подполковник еще более симпатичным голосом».
Затем жандармы «потребовали все книги и стали рыться». Нашли, по словам Достоевского, немного.
«Бумаги и письма аккуратно связали веревочкой, — вновь рассказывает писатель. — Пристав обнаружил при этом много предусмотрительности; он полез в печку и пошарил моим чубуком в старой золе. Жандармский унтер-офицер по его приглашению стал на стул и полез на печь, но оборвался с карниза и громко упал на стул, а потом со стулом на пол. Тогда прозорливые господа убедились, что на печи ничего не было.
На столе лежал пятиалтынный, старый и согнутый. Пристав внимательно разглядывал его и, наконец, кивнул подполковнику.
– Уж не фальшивый ли? – спросил я.
– Гм... Это, однако же, надо исследовать... – бормотал пристав и кончил тем, что присоединил и его к делу.
Мы вышли. Нас провожала испуганная хозяйка и человек ее Иван, хоть и очень испуганный, но глядевший с какою-то тупою торжественностью, приличною событию, впрочем торжественностью не праздничною. У подъезда стояла карета; в нее сел солдат, я, пристав и подполковник. Мы отправились на Фонтанку, к Цепному мосту у Летнего сада...».
Одновременно по другому адресу арестовали его брата Андрея.
Это было сделано ошибочно: на самом деле целью жандармов был еще один Достоевский, Михаил.
В штаб-квартире Третьего отделения в бывшем особняке графа Виктора Кочубея Федора Достоевского и других арестованных допрашивали в течение всего дня. В 23:00 их увезли в Петропавловскую крепость.
А вот как вспоминал день ареста Достоевского его близкий друг и коллега по профессии Александр Милюков, которому о случившемся рассказал старший брат писателя Михаил.
«Двадцать третьего апреля 1849 года, возвратясь домой с лекции, я застал у себя Михаила Достоевского, который давно ожидал меня, — отмечал Милюков. — С первого взгляда я заметил, что он был очень встревожен.
— Что с вами? — спросил я.
— Да разве вы не знаете! — сказал он.
— Что такое?
— Брат Федор арестован.
— Что вы говорите! Когда?
— Нынче ночью... обыск был... его увезли... квартира опечатана...
— А другие что?
— Петрашевский, Спешнев взяты... кто еще — не знаю, меня тоже не сегодня, так завтра увезут».
Милюков вместе с Михаилом Достоевским отправились по адресам своих приятелей: многие из них исчезли, а их квартиры были опечатаны.
«Кроме слухов, которые ходили в городе и представляли дело Петрашевского с обычными в таких случаях прибавлениями, мы узнали только, что арестовано около тридцати человек и все они сначала привезены были в Третье отделение, а оттуда препровождены в Петропавловскую крепость и сидят в одиночных казематах, — рассказывал Милюков. –
За кружком Петрашевского, как теперь оказалось, следили давно уже, и на вечера к нему введен был от министерства внутренних дел один молодой человек,
который прикинулся сочувствующим идеям либеральной молодежи, аккуратно бывал на сходках, сам подстрекал других на радикальные разговоры и потом записывал все, что говорилось на вечерах, и передавал куда следует. Михаил Достоевский говорил мне, что он давно казался ему подозрительным».
6 мая следственная комиссия задаст Достоевскому следующие вопросы: каков характер Петрашевского как человека вообще и как «политического человека» в особенности; что происходило на вечерах у Петрашевского; не было ли какой-нибудь тайной цели в обществе Петрашевского.
В заточении писателю придется провести восемь месяцев, после чего будет оглашен приговор суда и инсценирована казнь петрашевцев с переламливанием шпаг над головой, символизировавшим гражданскую смерть.
Весть о помиловании и замене расстрела восьмилетней каторгой подоспеет в последний момент – из-за этого поручик Григорьев, читавший «Солдатскую правду», навсегда потеряет рассудок. Достоевский отделается сравнительно легко: в по решению Николая I срок наказания будет сокращен вдвое. Отслужив потом по велению императора рядовым, после его смерти литератор вернется в Петербург, где будет жить и творить под негласным наблюдением полиции.