Цивилизация
Президент Владимир Путин подписал указ, ликвидирующий Федеральное агенство научных организаций, управлявшее академическими институтами последние четыре года. Полномочия агентства были переданы новому министерству высшего образования и науки Российской Федерации. Чем запомнилось общение с ФАНО, «Газете.Ru» рассказали трое действующих ученых.
Евгений Онищенко, член Центрального совета Профсоюза работников РАН:
— Когда в 2013 году было объявлено о реформе РАН, был известный всплеск негодования со стороны научного сообщества, ученые ничего хорошего от этого не ожидали и всячески боролись с этой идеей. Поскольку я имел представление о работе бюрократического аппарата, мне было очевидно, что бюрократизации, которой было много, станет еще больше. В этом плане должен сказать, что я ожидал худшего.
ФАНО в этом плане не оправдало моих ожиданий, но в лучшую сторону, как ни странно.
Но все негативные вещи, которые связывают с ФАНО, такие как нормо-часы, связаны с неадекватной государственной нормативно-правовой базой, которая разрабатывалась не ФАНО. ФАНО, как чиновники, среди которых есть более или менее компетентные, старалось делать свое дело, как могут это делать чиновники. Естественно, та сказка, которую нам рассказывали власти — что ученых освободят от бюрократической нагрузки, хозяйственными делами будут заниматься завхозы — не сбылась. Бюрократическая нагрузка на ученых увеличилась.
Если раньше академическими институтами руководила РАН, нормативную базу писало Минобрнауки, то теперь это дитя оказалось у трех нянек. Руководит научными организациями завхоз (то есть ФАНО, у которого нет научных компетенций), РАН должна осуществлять методическое руководство, но распорядительных функций не имеет, и третья нянька — Минобрнауки. Жалоб на ФАНО много, и стандартная —
что от них приходят документы с требованием дать ответ завтра или вчера.
В вопросе увеличения финансирования, за которое боролся профсоюз, ФАНО свою задачу, на мой взгляд, отрабатывало грамотно. Но, как мы увидели недавно, денег стало больше, но за эти деньги пришлось увеличить число публикаций. Это общегосударственная логика, не применимая к науке. Ученых это очень сильно возмущало. У меня это возмущение не было таким ярким, поскольку я эту логику понимаю — это было ожидаемым.
От упразднения ФАНО я ожидаю очередного переходного периода, во время которого возникнет масса сложностей и снова возрастет бюрократическая нагрузка. Придется снова вносить изменения в уставы, будут зависать утверждения директоров, не будут поступать вовремя деньги и так далее. Что будет дальше, сказать сложно, ведь пока не известно, кто будет министром науки и как он будет взаимодействовать с институтами. К ФАНО можно относиться по-разному, но чиновники оказались не такими злокачественными, как я ожидал, они пытались многое сделать. И делали это до последнего дня, кстати. А теперь все придется делать заново.
Ольга Соломина, директор института географии РАН:
— Я думаю, что ФАНО свою задачу выполнило, с его упразднением реформа РАН закончилась — мне кажется, это была такая промежуточная ступень, которая позволила окончательно отделить институты от Академии и включить их в такую бюрократическую систему, которая в нашей стране доминирует во всех сферах. ФАНО не отличалось ничем от других бюрократических организаций в нашей стране, вся наша научная деятельность теперь совершенно забюрократизирована, нас перевели в цифровой формат, за нами, за всем, что мы делаем, за каждым шагом теперь установлено тотальное слежение.
Не только за тем, сколько мы тратим и на что — но и за темами, которые мы разрабатываем, какие темы были и будут. Недавно была тема с институтскими отчетами, которые впервые были сделаны по ГОСТам, а Академия под руку с ФАНО занимались рецензированием этих тем. А сейчас просто велено без подключения какого-то ума взять и создать макротемы —
если у нас в институте было 26 тематик, то теперь будет шесть. Почему? Каким способом?
Все это надо сделать за неделю, забить в какую-то безумную таблицу, запланировать какие-то индикаторы, которые у нас будут в 2019-м, 20-м, 21-м годах — сколько, где мы чего напишем, опубликуем, сколько нас будут цитировать и так далее… Проблема в том, что сейчас этим занимается не только ФАНО. Кого на это место не поставите, хоть РАН — будет то же самое.
Никого смысл нашей деятельности не интересует, интересует только карабканье бюрократов по своим бюрократическим лесенкам, и как результат, возникает тотальная формализация всего:
укосы, надои вне зависимости от содержания работы.
Я к ним (ФАНО) даже стала более толерантна, не поверите, потому что с министерством станет еще хуже. Здесь хотя бы было правило двух ключей, была неопределенность, если приходила какая-то бумага, можно было апеллировать к Академии. Там, конечно, никак не реагировали, но все-таки какие-то голоса иногда раздавались. А сейчас никакой апелляции никуда не пошлешь, ибо министерство — это совсем другие отношения.
Конечно, многое зависит от того, кто будет во главе министерства, но, мне кажется, у нас ни одного удачного министерства нет. Понимаете, бюрократ отличается от человека, который делом занимается, попытками навести видимость порядка. В науке это особенно возмутительно,
поскольку забивание в таблицу актуальности и новизны научных результатов никак не влияет ни на актуальность, ни на новизну.
Это отрывает огромное время у сотрудников от производительной деятельности, притом что у нас опять нет ни молодых сотрудников, опять все уезжают за границу. Безумный способ выполнения майских указов, когда один человек в комнате получает 100 тыс. рублей, а другой 10 тыс… Или пример, когда в Москве научный сотрудник начинает получать бешеные деньги, а в ста километрах от Москвы получают уже в четыре раза меньше. Этот безумный бюрократический подход не имеет ничего общего со стимулированием — просто головная боль и создание социальной напряженности на пустом месте. Чего стоят эти непонятные отчеты, которые мы пишем все время? Позвоните любому руководителю, — все находятся в таком же раздражении и расскажут вещи похлеще, чем я.
Михаил Маров, академик, завотделом планетных исследований и космохимии Института геохимии и аналитической химии РАН:
С приходом ФАНО резко возросло количество бумаг. Бюрократия существенно выросла по отношению к тому периоду, на который пришелся наиболее активный этап моей жизни. Тогда гораздо больше доверяли ученым, доверяли институтам, теперь же возник просто вал большого количества бумаг, дополнительной отчетности, планирования и так далее.
Причем с моей точки зрения это никак не способствовало тому, чтобы повышать значимость науки и реально ей помогать. Я высоко ценю мониторинг, который ввел президент, чтобы препятствовать хищническим стремлениям отщипнуть у РАН лакомых жирные куски… Что касается всякого бумаготворчества, то я и мои коллеги со страхом всегда ждем ноября и декабря. Какая там к черту в эти месяцы наука?
Никто в это время не занимается ничем, кроме как написания отчетов, причем во все более и более изощренных формах.
Они все время плодятся в колоссальных количествах, и естественно это не дает возможности спокойно работать. Если вы плодите бумаги, за которыми ничего серьезного не скрывается, то я бы употребил два-три месяца своей жизни на то, чтобы написать лишнюю статью. Вот и сейчас я только пришел с ученого совета, где мы утверждали новые планы , спущенные ФАНО. Ученые должны иметь временной резерв, чтобы работать, а не заниматься наукометрией, которой в советское время вообще не было, и никому от этого хуже не было, а, наоборот, у нас были великолепные результаты, научные школы и так далее.
Мы заполняем бесконечные формы, в которых надо писать планы на текущий год, будущий, актуальность… У нас в институте огромное подразделение, так я все время должен думать о том, чтобы не дай бог, нас не упрекнули, что мы занимаемся неактуальными вещами. Идет бесконечное сопоставление нас с мировым уровнем. Ведь я могу написать что угодно — и какой чиновник пойдет проверять меня, на каком уровне мировом я работаю?
Я главный редактор научного журнала РАН, и я вижу, какие тенденции сейчас появились из-за требования роста публикаций. Люди стараются всеми правдами и неправдами опубликовать как можно больше работ, и неважно, сколько новых результатов за ними стоит.
Не могу не вспомнить случай с увольнением нашего директора академика Эрика Галимова главой ФАНО Михаилом Котюковым. Я был этим возмущен, тогда президентом РАН был Фортов, я немедленно приехал на президиум РАН и попросил Фортова дать мне слово. Я говорил 25 минут и сказал, что это возмутительный случай и что там сидят три четверти директоров институтов. И что промолчать было нельзя — такого рода деяния коснутся в итоге каждого из них.
Я не привык к такому обращению, в советское время к академикам, а я был избран еще в советскую Академию, так не обращались.
Что касается нашего научного судна «Академик Петров», застрявшего на четыре года в Китае, за которое заплатило ФАНО, то в конечном итоге помогло российское правительство, — именно они выделили нужные деньги. Сейчас весь научный флот Академии передан Институту океанологии, и это судно тоже.
Очень многое в жизни делается на человеческих отношениях. Я лично, хоть и ставлю под сомнение квалификацию и полезность чиновничьего аппарата ФАНО, испытываю большое уважение к Михаилу Котюкову. Он безусловно квалифицированный человек с государственным мышлением, и я понимаю, что он зажат в определенных рамках. Я с ним неоднократно общался и благодарен ему, за то, что он проникся моей просьбой.
Я просил, чтобы в институте были созданы приличные условия, чтобы хранить внеземное вещество — уникальную коллекцию, которой располагает ГЕОХИ (метеориты и лунный грунт, привезенный советскими станциями («Луна-16», «Луна-20», «Луна- 24»). Мы занимаемся чрезвычайно полезным делом — популяризацией научного знания. Это все находится в крайне стесненных, неподобающих условиях.
Так Михаил Михайлович проникся просьбой и выделил из своего резерва средства, чтобы такой музей при институте создать. Сейчас сделан великолепный проект этого музея, правда, выделенные деньги быстро сначала замотали, и сейчас приходится воевать за них. Мне он обещал, что это будет сделано до конца 2017 года. Но в 2017 году мы получили бумагу от его чиновников о переносе этого дела на полтора года…