Цивилизация
Многие верят, что домашние животные, в частности кошки и собаки, «чувствуют» приближение своей смерти и уходят умирать подальше от дома (якобы чтобы «не огорчать» хозяев).
Что же, если животные и чувствуют свою смерть, то не внезапную — множество кошачьих трупов лежит на трассах. Уход из дома перед смертью — это скорее проявление депрессии. Когда человеку физически нехорошо, ему тоже хочется, чтобы его оставили в покое. Если животные и уходят умирать из дома, то никто из естествоиспытателей не сообщал о таких «кладбищах». Трупы кошек, которые обнаруживаются в городах, имеют, как правило, тяжелые травмы. Желание кошек «не огорчать» хозяев — не научно.
Кроме того, многие кошки и собаки мирно угасают в доме, где жили.
Ученым известно, что звери скорбят по почившим товарищам. Например, дельфины и обезьяны притрагиваются к умершим членам стаи. Но вот интерпретировать эти истории как то, что звери воздают почести мертвым сородичам, — романтично, но не очень научно. Что же касается кладбищ в животном мире — возможно. Ведь обычай зарывать покойников в землю возник у наших далеких предков именно как способ уменьшить аппетентность нашего места обитания для хищников. Простыми словами — чтобы не привлекать к нашей пещере основных хищников приматов — леопардов, которые питаются и падалью тоже. Кстати, в начале ХХ века в Британской Индии леопарды-людоеды появлялись именно после эпидемий, когда не успевали сжигать мертвых, или же в горных районах, где не хватало древесины и покойников сбрасывали в пропасть с угольком во рту.
Собаки против эпилепсии
Существует еще одно утверждение — что собаки и кошки не только чувствуют, где что болит у хозяина, но и «понимают», если хозяин скоро умрет. Вот оно абсолютно научное! Домашние питомцы действительно «понимают», что хозяин скоро умрет, если болезнь достигает финальной стадии и изменения в организме уже очень сильны.
Собак обучают предупреждать эпилептиков о припадке. Едва ли не главная опасность жизни человека, больного эпилепсией, — непредсказуемость приступа. Жизнь при постоянной угрозе свалиться в любой момент в конвульсиях — хронический стресс. Из-за этого происходят вторичные изменения в психике больного. Кроме того, внезапность приступа создает большой риск смертельных травм.
Не говоря о том, если человек ведет активный образ жизни — водит автомобиль, работает на производстве и т.п.
А собаки чувствуют приближение припадка минут за двадцать и, естественно, волнуются — понимают, что с хозяином что-то ненормальное происходит. После обучения они могут давать хозяину отчетливый сигнал: скажем, брать в зубы его штанину (подол платья) или проявлять еще какую-то поведенческую реакцию, которую собака не проявляет больше ни при каких других обстоятельствах. Человек успевает принять лекарство, лечь в безопасном месте, предупредить других людей.
Что именно чувствуют в этих случаях собаки — неизвестно. Возможно, работает их тонкое обоняние или слух. Недавно было показано, что собаки чувствуют изменение магнитного поля. Нельзя исключить и такую возможность — магнитные поля человека практически не изучены.
Собаки чувствуют и критическое изменение сахара в крови у диабетика-хозяина. Здесь очевидно, что работает их обоняние.
Так же как и при диагностике онкологических заболеваний с помощью собак.
Вот в этом случае можно говорить, что собака предчувствует смерть человека, потому что успехи диагностики онкологических заболеваний намного более впечатляющи, чем результаты их лечения.
Разбитые мечты полицейской собаки
Предположим, хозяин питомца все-таки умирает. Тут возникает еще одно суждение: будто собаки грустят по человеку, а кошки — нет. Очень интересный вопрос — кошки менее эмоциональны, чем собаки? Это неправильное утверждение, да и вопрос некорректный. На основании продолжительности лежания на могиле хозяина нельзя говорить о различиях ни в эмоциональности, ни в памяти кошек и собак.
Что такое эмоциональность? Эмоции — вещь субъективная и интимная. Мы судим об эмоциях других людей по изменениям их поведения, в частности по их мимике. Причем эти суждения основываем на переносе своих ощущений на других людей. Если я плачу, когда мне плохо, то, если другой человек плачет, значит, ему тоже плохо.
Если я морщу лоб, когда чем-то озадачен, то и другой человек с наморщенным лбом тоже в данный момент затрудняется принять решение.
Неправильно говорить о слабой эмоциональности тех людей, у которых слабая мимика. Такие люди могут испытывать сильнейшие эмоции, причем длительные, застойные. Просто они не отражаются или слабо отражаются у них на лице.
Что касается оценки эмоций животных, то тут все еще сложнее, и антропоморфизмы приводят к ложным выводам. Например, у немецких овчарок в состоянии покоя приподняты внутренние углы бровей. Это придает собачьей морде выражение печали. Это обычное для этой породы выражение. Оно исчезает, когда животное бегает, активно что-то вынюхивая, или гоняется за птицами, или когда общается с хозяином — выслушивает его команды, или наставления, или упреки. Но когда овчарка ничем не занята — посмотрите на полицейскую собаку на улице рядом с хозяином-патрульным, — по ее морде легко сказать, что она глубоко несчастна, что все мечты разбиты, жизнь не удалась. Это совершенно неправильное заключение, потому что мы переносим наш опыт восприятия «маски белого клоуна» на собаку.
У кошек меньше мимических мышц, чем у собаки.
И хотя поведенческий репертуар кошек не менее богат, они отличаются от собак еще и тем, что можно назвать комфортной дистанцией и длительностью социального контакта.
«Как вы лодку назовете…»
Собака постоянно вступает в контакт «кожа к коже» со своим хозяином. Утро начинается с того, что собака облизывает хозяина. Если он завернулся в одеяло с головой — собака его раскопает. На протяжении дня собака неоднократно потычется в хозяина носом, прося почесать/погладить. На прогулке она периодически подбегает к хозяину, заглядывает ему в глаза, просит швырнуть палку, «поподдавать» ногой шишки и т.п. С кошками — иначе, но это не значит, что они равнодушны к хозяевам. Приведу пару примеров.
Маленького котенка мы назвали Аффилиация (что по-русски означает «привязанность», «принадлежность к группе»). Исходили мы из принципа «Как вы лодку назовете…». Как нарочно, Аффа оказалась кошкой угрюмого и сумрачного нрава. Не помню, чтобы она когда-нибудь лежала у меня на коленях. Если она терлась о ноги, это означало, что пора бы поесть или сменить воду в мисочке. Иногда, проходя мимо, она изгибала хвост, чтобы провести им по моим ногам. Вот и все, пожалуй, знаки внимания, которые я и другие члены семьи от нее получали.
Создавалось впечатление, что Аффа ценит предоставленный ей кров и еду, но совершенно не нуждается в нашем обществе.
Однажды случилось так, что все уехали в командировки: и я, и моя жена, и дочка, — так совпало. И кошка была дома одна целые сутки. Конечно, ей было оставлено достаточно еды и целых три мисочки с водой. Единственное, чего она была лишена на двадцать четыре часа, — человеческого общества. А когда все — одновременно — вернулись домой, мы обнаружили кучку экскрементов на сетевом фильтре у компьютерного стола.
Это был единственный раз, когда Аффа нагадила вне своего лотка. Примечательно место, которое она выбрала, чтобы выразить свое отношение к происходящему, — у компьютера. Компьютерный стол был единственным местом в квартире, где периодически и часто подолгу сидел каждый из нас, людей, проживавших совместно с кошкой (туалет не в счет, т.к. там стоял кошачий лоток). Таким образом, Аффа продемонстрировала, что она решительно недовольна сразу всеми людьми — бросить ее одну на целый день и целую ночь!
Оказалось, что наше человеческое общество было необходимо кошке.
Просто она не считала нужным сообщать нам об этой своей потребности бурными ласками, приличными разве какому-нибудь щенку, но не кошке. Замечу в скобках, что таинственная непредсказуемость, невозмутимость и непроницаемый вид — это и делает кошек такими привлекательными для многих людей, в частности для меня. С кошками интересно. Тогда как с собаками — надежно и предсказуемо.
Другой пример того, насколько кошкам меньше, чем собакам, надо времени для удовлетворения их потребности в непосредственном контакте с человеком, — поведение моего кота Шухарта (назван в честь знаменитого сталкера). В городе он жил в следующем режиме. Уходил из дома на двое-трое суток, возвращался, чтобы поесть и отоспаться, затем снова уходил. Возвращение, когда я был дома, происходило примерно так. Рявкнув на весь двор, Шухарт проникал на лестницу через подвал и ждал, когда ему откроют дверь в квартиру.
Насытившись, он залезал на меня. Мне приходилось лечь, т.к. на коленях он не умещался.
Устроившись у меня на груди, Шухарт включал мурчащий режим. Мурчание кошки — признак ее комфортного состояния. Но можно считать, что это он рассказывал мне о том, как у него все прошло на этот раз. Я же в это время, расчесывая его бакенбарды, инспектировал травмы, удалял струпья со старых ран и оценивал опасность свежих. Полежав так минут пять-десять, Шухарт отправлялся спать на какой-нибудь стул. Выспавшись как следует, он основательно заправлялся и просил открыть ему дверь.
Таким образом, наши с ним телесные контакты не превышали пятнадцати минут за трое суток. Остальное время каждый из нас занимался своими делами, которых и у него, и у меня хватало. Тем не менее наши отношения я смело назову тесными и даже дружескими. Утверждать это мне дает основание многое. Во-первых, это совместные вечерние прогулки летом на даче. Многие коты и кошки гуляют со своими людьми. Естественно, в такое время, когда вероятность встречи с собаками минимальна. Такое поведение можно объяснить сочетанием робости кошек с их желанием исследовать окрестности.
Человек гарантирует безопасность. Хотя, если во время прогулки кошку что-то испугает, она, скорее всего, не прижмется к ногам человека, не попытается забраться ему на руки, а метнется в кусты или на дерево.
Но Шухарт, я уверен, гулял со мной из чистого дружелюбия, потому что, сделав со мной круг по окрестным переулкам и по бульвару и проводив меня до дома, он отправлялся в свою экспедицию, которая длилась порой несколько суток.
Но главное, почему я утверждаю, что Шухарт относился ко мне как другу, а не просто как подателю еды и комфорта, это его поведение на смотровом столе в поликлинике. Иногда травмы, которые он получал во время своих прогулок, были настолько серьезными, что приходилось носить его к врачу. Чтобы не давать коту общий наркоз, пока Шухарт был молодой, я удерживал его силой во время весьма болезненных лечебных манипуляций. Но со временем, когда наши чувства друг к другу окрепли, я только наклонялся к нему, и он вцеплялся когтями в мою куртку и терпел! Терпел, пока врач обрабатывал рану. Если такое поведение и не показатель дружеских чувств, то по крайней мере — исключительного доверия.
Таким образом, интерпретировать поведение животных, прямо перенося на них закономерности нашего поведения («если люблю — постоянно сижу рядом»), неправильно. А судить об их внутреннем мире, о чувствах, которые они испытывают, строго говоря, вообще нельзя. Нельзя говорить о том, что кошка или собака любит то-то, а этого не любит. Корректно использовать термин «аверсивный» для стимулов, которых животные избегают, и «аппетентный» для стимулов, к которым они стремятся. А наше дело, дело хозяев кошек и собак — любить их без всякой научной терминологии.