Цивилизация
В прошлом году Россия и Москва отметили 200-летие «грозы двенадцатого года». Отметили довольно тихо: чиновники класса А не скакали на коне в киверах по Бородинскому полю, а на Пушкинской площади не было помпезных парадов и инсценировок московского пожара. Однако в профессиональной среде внимание к 1812 году было повышенным, что совершенно естественно.
Обратился к трагическим дням осени 1812 года и писатель и москвовед Александр Васькин, сконцентрировавший свое внимание на гибели старой Москвы в огне. Васькин в своих трудах описывал самые разные периоды московской истории; так, он воссоздавал Москву Толстого и Пушкина, но также его перу принадлежит история сталинских высоток и описание всех девяти столичных вокзалов.
«Москва, спаленная пожаром: Первопрестольная в 1812 году» состоит из нескольких десятков главок. Некоторые из них нужны для введения в контекст; так, значительную часть повествования занимает градоначальник второй столицы империи Александра I — граф Федор Васильевич Ростопчин. О нем массовый читатель (да и вообще неспециалист) знает мало, разве что «ростопчинский возок» для экстренной отправки в Сибирь непокорных.
Жизнеописание графа основывается во многом на его мемуарах.
Как любой добросовестный автор, Васькин проникается симпатией к своему персонажу, однако его противоречивый портрет не ретушируется: автор не стесняется ни франкофобии Ростопчина, ни его любви к крепостному праву.
Описывает Васькин и ход первых месяцев войны — не делая из этого самоцель, а только для того, чтобы читатель понял, почему Москва оказалась под ударом уже в начале осени (поход Наполеона на Россию начался в июне 1812 года).
По ходу текста главки становятся более частными: они посвящаются конкретным дням (например, 3 сентября — дню вступления Наполеона в Кремль) или историям отдельных мест (например, Воспитательного дома, в котором во время французского нашествия оставались сироты, а также размещался стихийный лазарет).
Вызывает улыбку сюжет о слухах: оставшиеся в сданном городе москвичи ожидали прихода союзного английского воинства. Подобные разговоры возникали и раньше, и позже, что лишний раз позволяет читателю задуматься о неизменности человеческой натуры.
Васькин широко использует мемуары и дневники, начиная от записей купеческого сына Егора Харузина до развернутых записок Стендаля, побывавшего в Москве как офицер наполеоновской армии. Поражает обилие иллюстративного материала: автор скрупулезно собрал множество картин и гравюр, посвященных московской осени 1812 года.
Эта книга, однако, способна вызвать дискуссии — конечно же, не о фактах, которыми Васькин владеет великолепно, а об идеях. Так, в самом начале автор утверждает: «Отечественная война <…> была еще и крестовым походом против России…» «Крестовый поход» в исполнении крайне критично относившегося к религии Наполеона выглядит удивительно, так же как и якобы требование «потери независимости».
Как минимум часть исследователей убеждены: Наполеон мало интересовался независимостью России, ему хотелось удушить Англию и заставить Россию присоединиться к континентальной блокаде.
Смешно, но факт: сам же автор приводит слова Наполеона о мире с Александром (удивительное желание для завоевателя) и о целях похода: «Уничижите гордыню притеснителей морей, пятый раз соединенных с утеснителями Европы, чтобы сражаться с вами» (это слова из манифеста Наполеона к солдатам).
Тотальный характер войны с французами стал общим местом намного позже, в 1830-х годах, когда обязательным эпитетом к войне 1812 года стала «Отечественная», а русский казенный патриотизм во многом начал строиться на антизападной риторике. Это ни в какой степени не умаляет героизма русских солдат и офицеров в сражениях, москвичей в эвакуации и при восстановлении города, однако учитывать желание создать миф о народном единении и готовности пожертвовать всем ради победы нужно.
Автор в дальнейшем демонстрирует, что придерживается традиционного направления: он приводит знаменитые слова Ростопчина о России как о быке, «из которого для прочих стран делают бульонные кубики», он описывает французов как вояк и грабителей (грабежи Москвы не делают великой армии Наполеона чести, но при сравнении с взятием русскими Парижа весной 1814 года нужно учитывать, что тогда город капитулировал), приводя при этом примеры рыцарского отношения армии к русским пленным. Даже картофель у Васькина становится традиционным, хотя через 20 лет, в 1830–1840-х годах, в России грянут бунты, вызванные насильственными посадками этого овоща, не ставшего еще для крестьян родным.
Есть в книге и примеры следования моде; так, появляется главка о повседневной жизни москвичей в дни оккупации города (написанная несколько неструктурированно).
Наполеона Васькин иронически называет проводником демократии в России (он формально призывал к отмене крепостного права, на самом деле не имея этого в виду).
Так частенько шутят модные ныне традиционалисты: мол, нес Наполеон идеи демократии и Евросоюза, а русские их не поняли. Однако в книге приводятся слова Коленкура о том, что «император приказал составить прокламацию об освобождении крепостных», да и упоминание о подавлении Наполеоном французской революции тоже не совсем уместно: Наполеона среди термидорианцев не было, а власть Директории не была такой уж революционной.
Несколько мешают восприятию книги и множественные ошибки и опечатки; так, убийство Петра III датировано 1862 годом, и т.д. Не совсем удачна верстка: система двух колонок на странице непривычна и поначалу мешает читать.
Тем не менее исследование Васькина оказывается полезным вдвойне: и как интересное, насыщенное фактами повествование о московском пожаре 1812 года, и как энциклопедия стереотипов, намертво укоренившихся в наших головах об Отечественной войне 1812 года.
Более подробно познакомиться с материалами книги и даже с самим автором можно из лекции-расследования «Жги Москву, спасай Россию», которую Александр Васькин прочтет в Музее архитектуры в субботу в рамках Дня просветителя.
Васькин А.А. «Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году. М.: Спутник, 2012. — 320 с. ISBN 9973-5-978-1900-7.