Цивилизация
— Сегодня в лектории Политехнического музея состоится ваша лекция «Игра случая и разума, или как делаются открытия». Как вы считаете, какова роль отдельной личности в научных открытиях? Грубо говоря, возможна ли теория относительности без Эйнштейна.
— Образ явления может сложиться только в одной голове, у открытия всегда есть конкретный творец, роль личности в научных открытиях исключительно высока. При всем том похожий образ явления может сложиться в голове и другого человека.
Теорию относительности вполне мог создать Хендрик Лоренц. Но это была бы немного другая теория относительности, с немного другими акцентами и выводами.
Вряд ли бы Лоренц развил ее в общую теорию относительности, как это сделал Эйнштейн, это был бы кто-то еще, третий. Опять же сделал бы это чуть по-другому и позже, может быть, много позже. А за это время кто-то родил бы альтернативную теорию, которая бы задавила едва проклюнувшуюся, припозднившуюся теорию относительности. Эйнштейн велик не только потому, что сделал все и вовремя, он еще смог убедить научное сообщество в своей правоте. Это не менее трудная задача, чем собственно открытие. Не многим первооткрывателям она была по плечу.
— Совмещать карьеру химика и литератора — не такое уж частое явление для профессуры химического факультета. Расскажите, как вы начали писать книги?
— Я бы не стал утверждать, что карьеры химика-литератора так уж редки. Химики вообще очень разносторонние люди по самой сути своей науки, и некоторые реализуют себя, в том числе в литературе. Чтобы не ходить далеко за примерами: в мои студенческо-аспирантские годы мы курили на лестнице вместе с Бахытом Кенжеевым, работавшим на соседней кафедре. А факультетская стенгазета «Советский химик» была в те годы, наверное, единственным изданием, печатавшим его стихи.
Как я начал писать книги? Как все, откликаясь на некий внутренний зуд. Классе так в седьмом. Но в отличие от того же Кенжеева долгие годы не рисковал вынести свои творения на суд читателя. Потом рискнул – и пошло-поехало, это как сесть на иглу.
— Круг ваших литературных интересов очень широк: химия, наука и общество, история. Где вы черпаете материалы для своих книг?
— У меня широкие не литературные, а жизненные интересы. В жизни ведь так много интересного: сегодня увлечешься одним, завтра другим. Иногда это претворяется в желание написать что-нибудь. Тогда погружаюсь в тему, читаю книги, езжу на места событий и т. д., открывая для себя еще много интересного и увлекательного. Иногда, наоборот,
литературный замысел или заказ издательства служит стимулом для освоения какой-либо новой для меня темы,
у меня так получилось с Николой Теслой или с Николаем Федоровичем Федоровым.
— Вы много пишете о состоянии российской науки сегодня. Не могли бы вы кратко охарактеризовать основные проблемы и возможные пути их решения?
— Проблемы эти общеизвестны: устаревшая материальная база и столь же возрастные кадры. И то и другое связывают с недостаточным финансированием. В сущности, объем средств, выделяемых сегодня государством на науку, таков, что позволяет ей как-то держаться на плаву и не утонуть окончательно. Но проблема гораздо сложнее. Государство само не знает, чего оно хочет от науки, оно не может поставить перед учеными конкретных целей и задач (абстрактные разговоры о необходимости инноваций в счет не идут).
Атомный проект, космический проект, АСУ, химизация народного хозяйства… Все эти проекты включали конкретные технические задания на разработку, проектирование, внедрение, календарные планы и ответственных исполнителей, которые действительно отвечали за выполнение всего в точном соответствии с заданиями и сроками.
Под все это составляли точные сметы и выделяли реальные деньги. Ничего подобного сейчас нет. Нет реальных проектов — нет реальных денег. Так что начинать надо с целеполагания на государственном уровне — куда идем, что хотим создать, построить. Отсюда уже будут вытекать конкретные задания науке с соответствующим финансированием и с оценкой продуктивности ученых по тому, как они выполняют поставленную задачу, необходимую стране, а не по числу статей, опубликованных в зарубежных журналах.
— Не могу не спросить вашего мнения о последних событиях в МГУ – наглом плагиате в диссертации экс-директора СУНЦ и попытки увольнения с мехмата его разоблачителя. Здоровая ли сегодня атмосфера в университете, или ее коснулась коррупция, пронизывающая общество?
— Плагиат не бывает застенчивым. Гнать поганой метлой, чтобы другим неповадно было. К слову сказать, защищался он не в МГУ, у нас такие штуки не проходят, особенно на естественнонаучных факультетах. Что касается проблем с продлением контракта главы инициативной группы, которая расследовала плагиат, насколько мне известно, в этом деле не было отмеченной прямой причинно-следственной связи. В любом случае эта интерпретация выглядит сомнительной опять же потому, что в университете такие штуки не проходили и не проходят, этому препятствуют сама атмосфера и традиции Московского университета.
Все, к сожалению, деградирует, но на фоне всего нашего общества университет просто оазис здоровья, включая коррупцию.
Конечно, в семье не без урода, но не стоит делать скоропалительные выводы об облике и здоровье университета по некоторым уродам.
— На сегодня борьба с лженаукой угрожает упустить смелое открытие, или она уже переросла средневековую «охоту на ведьм»?
— Как сказал Гегель, «истина рождается как ересь». С ересью боролись всегда, во все времена, у всех народов, во всех сферах человеческой деятельности. Это нормально, потому что ересь угрожает сложившемуся миропорядку. Наука здесь не исключение, в ней ересь клеймится лженаукой. Это целое море откровенно бредовых, дилетантских или шарлатанских идей, среди которых, пока неопознанные, находятся жемчужины истины.
Нужно ли бороться с лженаукой? Нужно. Хотя бы потому, что многие из шарлатанских идей могут нанести прямой вред нашему здоровью, физическому и духовному. Не рискуем ли мы при этом упустить открытие? Рискуем, конечно. Но, с другой стороны, истина себе дорогу пробьет, рано или поздно, так было всегда. Более того, в борьбе с гонениями истина крепчает, оттачиваются формулировки, шлифуются аргументы, отрабатываются детали и так далее. Тут как в искусстве: цензура — вещь, конечно, омерзительная, но борьба с цензором и редактором идет на пользу произведению. Это доказывает опыт последних двадцати пяти лет: цензуру отменили, за ней и редактуру, полная свобода, твори — не хочу, вот только качество произведений почему-то катастрофически упало.
— Будут ли когда-нибудь компьютеры делать открытия за нас?
— Никогда не говори «никогда».