Цивилизация
— Каково, на ваш взгляд, место литературоведения в современном мире? Как оно соотносится с запросами общества и опирается ли оно на мнение литературоведов при выборе книг?
— Я обычно не использую термина «литературоведение» («удивительно пакостное слово», как некогда выразилась Л. Я. Гинзбург), от которого на версту разит советской номенклатурой академических дисциплин. Но если речь идет об истории литературы, то, конечно, читатель, выбирая книги, не может и не должен на нее опираться. Он может опираться на мнение литературной критики, и в сегодняшнем западном обществе, где в целом велик авторитет экспертов, дело в значительной степени так и обстоит. В России еще сохраняется традиция недоверия к критическим оценкам, сохранившаяся с советского времени и поддержанная общим дефицитом доверия в нашем обществе. Вместе с тем эта ситуация начинает медленно, но меняться.
Другое дело, что сам интерес к литературе заметно сокращается во всем мире, и это, конечно, отражается на статусе дисциплин, связанных с ее изучением.
— Каким вы видите современного литературоведа? Каковы отличительные черты молодого литературоведа?
— Мне представляется, что исследователю, который хочет сегодня заниматься изучением литературы, полезно иметь специальную подготовку в какой-либо из смежных дисциплин. Союз науки о литературе с лингвистикой еще двести лет тому назад исторически оформился в дисциплинарной структуре филологии, а теория литературы уже примерно с полвека во всем мире превратилась, по сути дела, в подраздел философии, но этого сегодня недостаточно.
Без значимой опоры на историю, социологию, антропологию, психологию и прочее у истории литературы, на мой взгляд, нет будущего.
Я назвал, разумеется, общественные науки — чтобы представить себе союз истории или теории литературы, скажем, с эволюционной биологией, нейрофизиологией или информатикой, у меня просто не хватает кругозора, но дело это совсем не бесперспективное и интеллектуально заманчивое. Литература за века своего развития была сферой приложения уникальной творческой энергии и аккумулировала бесценный опыт понимания человека и общества, который нам еще только предстоит выявлять и интерпретировать.
— Каково современное состояние школ литературоведения? Как его преподают в Литературном институте им. Горького, в МГУ и в других российских вузах?
— Научные школы в целом, на мой взгляд, сегодня не процветают в принципе, поскольку во всем мире изменилась институциональная среда, в которой развивается наука. Ситуация, когда профессор десятилетиями преподает на одной кафедре и набирает на нее, прежде всего, если не исключительно, своих учеников и аспирантов, сейчас почти не нигде не встречается.
В отечественной филологии едва ли не последней была школа Лотмана в Тарту.
Что же касается преподавания литературы в тех или иных вузах, то я эти практики не отслеживаю, но искренне сомневаюсь, что там многое изменилось с советского времени, когда я был студентом филологического факультета МГУ. Схема, вообще говоря, стандартная — обзорные курсы по эпохам истории русской и западной литературы в хронологическом порядке, дополняемые спецкурсами по отдельным писателям и проблемам. Работает это, на мой взгляд, неважно, но, кажется, многие коллеги воспринимают такую модель как созданную Господом Богом и не подлежащую усовершенствованию. Насколько я знаю, интересный эксперимент сейчас проходит на филфаке в Высшей школе экономики, но детально разобраться в нем я пока не успел.
— Министерство образования РФ проводит политику технического образования, т. е. доля гуманитарных наук в университетах существенно уменьшится. Считаете ли вы, что это неправильно? Какие вы видите пути решения этой проблемы?
— Разумеется, как гуманитарий, я ни при каких условиях не могу приветствовать сокращение доли гуманитарных наук. Особенно нетерпимым оно выглядит в эпоху падения элементарной грамотности, утраты значительной частью молодых людей навыков понимания письменного текста, способности рассматривать происходящие события в историческом контексте и пр. Вместе с тем, конечно, планируя стратегию развития высшего образования, органы государственного управления не могут вовсе не принимать во внимание ситуацию на рынке труда.
Выход мне видится в развитии новых подходов к преподаванию гуманитарных дисциплин непрофильным студентам.
В советское время решительно все студенты должны были изучать так называемые дисциплины так называемого общественно-политического цикла — историю КПСС, истмат, диамат, научный коммунизм и пр. По сути говоря, это была программа поголовной идеологической индоктринации молодежи. Ее суть состояла не в освоении студентами теории и практики марксизма, но в заучивании набора словесных конструкций и инструкций по их сборке. Тем самым к диплому любого специалиста прилагалась риторическая модель, как служившая маркером политической лояльности, так и предлагавшая техники для быстрой и не требующей интеллектуальных затрат интерпретации любого явления действительности. Тяжелые последствия этой практики ощущаются до сегодняшнего дня, настоятельно требуя от сегодняшнего высшего образования качественной и современной гуманитарной составляющей.
— Российское и советское образование отличалось фундаментализмом, тогда как американское и европейское акцентировало внимание на чем-то одном — гуманитарном или техническом, причем начиналось это еще со школьной парты. Со следующего года в школах России образование в школе будет также специализированным. Хорошо это или плохо, по вашему мнению?
— Фундаментализмом в том смысле, о котором шла речь в ответе на предыдущий вопрос, советское образование действительно отличалось, но фундаментальностью вряд ли — оно как раз было узкоспециализированным по факультетскому и кафедральному принципу и заключалось в подготовке специалистов по определенной сверху номенклатуре дисциплин — в отдельных случаях, чаще всего связанных с профессиями, востребованными в оборонной сфере, эта подготовка была очень качественной. С концом эпохи запланированного рынка труда и принципа «профессия на всю жизнь» целесообразность такой системы стала приближаться к нулю. В то же время американское образование как раз никогда специализированным не было, а, напротив, всегда носило универсальный характер, что стало одним из важнейших факторов, обеспечивших выход американского высшего образования на лидирующие позиции в мире. Переход к специализированному образованию в школе я воспринимаю как большую беду – на мой взгляд, это шаг в противоположном направлении по отношению к тому, что сегодня требуется, способный только усугубить и без того тяжелое состояние нашей образовательной системы.
— Современное гуманитарное образование выходит на новые рубежи. Филологам начинают преподавать технические направления и готовят их к работе c языком в интернете. Как вы считаете, это регресс или попытка сохранить филологию в другом виде, вдохнуть в нее жизнь?
— Разумеется, филологическое образование, игнорирующее изменения, происходящие в мире, это анахронизм, обреченный на вымирание. Так что те подходы, которые вы описываете, кажутся мне в общем разумными, если только, конечно, это делается качественно, а не представляет собой профанацию и кампанейщину, как это часто у нас бывает. К сожалению, я мало осведомлен о подобного рода практиках.