Цивилизация
— Последней крупной международной инициативой в Сирии стали зоны деэскалации, которые были организованы при посредничестве России. Они изменили расклады в Сирии?
— Во-первых, говоря о зонах деэскалации, мы должны понимать: сама инициатива была объявлена в Астане, соответствующий меморандум был подписан в мае, но здесь до сих пор много непонятного. Эти зоны не влияют на работу МККК в Сирии. Мы пытаемся получить доступ к людям, которым необходима помощь. В этом смысле для МККК нет разницы, это зона деэскалации или какая-то другая территория.
Действительно, зоны деэскалации занимают территории под контролем сирийской оппозиции. А туда нам уже удалось расширить доступ в 2015-2016 годах и развить этот успех в 2017-м. В этих районах с мая происходит очевидный спад насилия. Но спорадические боестолкновения по-прежнему происходят.
— У МККК есть данные о том, какие стороны нарушают зоны деэскалации?
— МККК не та организация, которая рассуждает о таких вещах. В Сирии идет конфликт, есть множество противоборствующих сторон. Наша организация поддерживает контакт со всеми, в том числе с оппозиционными группировками. Это необходимо, чтобы МККК получил доступ ко всем нуждающимся в помощи районам страны и смог бы полноценно работать.
— С точки зрения МККК, сегодня зоны деэскалации работают? Или с гуманитарной точки зрения нет большой разницы с другими частями страны?
— Как я уже говорил, там произошло существенное снижение уровня насилия. Однако нельзя сказать, что там прочно установилось перемирие.
До сих пор нет четкого тренда. С мая мы фиксировали уменьшение числа боев, и это радовало. Однако в сентябре вновь начался рост числа военных инцидентов.
В каждой из зон своя динамика. Но особенно эскалация заметна на востоке страны: здесь вновь взрываются и разрушаются здания, множество людей вынуждены покидать свои жилища.
Для МККК сложно утверждать, работают ли зоны деэскалации или нет. Это не наша задача. Я могу сказать только одно: если бы эти зоны не появились, мы бы все равно попытались получить туда доступ.
— У вас богатый опыт работы «в поле». Расскажите о том, к кому сегодня нужно обращаться в Сирии, чтобы решить гуманитарные проблемы? Это официальный Дамаск, курды, оппозиция, российские ВС, американские? С какой из сил нужно вести основные переговоры?
— Когда ты находишься в Сирии, разговаривать надо буквально со всеми. В этом плане ситуация не меняется с 2012 года. Нельзя сказать, что это исключительно сирийская специфика, но в сирийском конфликте эта специфика очень сильна.
Здесь не десятки, здесь сотни игроков, и со всеми нужно поддерживать контакт, чтобы добраться в какой-то определенный район. Нужно разговаривать, например, не только с официальным Дамаском, но и с людьми на КПП.
Для обеспечения безопасности нужно разговаривать с российскими военными. В зависимости от того, к какому району вы хотите получить доступ, меняется список оппозиционных группировок, с которыми надо выходить на связь.
— Но кто принимает финальное решение? Были ли случаи, что вы договаривались о проезде конвоя с официальными начальниками, но на самих КПП получали отказ?
— Иногда такое происходит. Несколько наших миссий сталкивалось с необходимостью — после успешных основных переговоров — продолжать их уже на КПП. Приходилось ждать по несколько часов, прежде чем получать финальное одобрение.
Конечно, всегда нужно быть готовым и к тому, что за те несколько часов, пока ты едешь на место, на пути следования может появиться новая вооруженная группа. А у нее — новые вопросы к нашей миссии. Но случаи, когда у нас в принципе не получалось бы доехать до того или иного района Сирии, происходят крайне редко.
Отдельный момент — проблема безопасности. Если условия с безопасностью не позволяют нашим специалистам работать, иногда мы сами принимаем решения не ехать.
— Есть какие-то конкретные районы Сирии, куда доступ для МККК закрыт?
— В целом, МККК располагает довольно широким доступом в Сирии. Однако есть ряд районов, где с доступом тяжелее — в том числе из-за проблем с восприятием нашей организации.
Например, Идлиб. Нам удавалось работать в этом городе раньше, но процесс согласования наших операций в городе затруднен. Несколько раз мы были у границ города и готовились войти, но в последний момент решали отменить операцию. Это происходило в том числе из-за угрозы нашей безопасности. Мы не были уверены, что все группировки, находящиеся в Идлибе, готовы предоставить нам гарантии.
Опять же, на определенном этапе были сложности с доступом, например, в Дейр-эз-Зор. Но как только у нас появилась возможность войти туда, мы это сделали.
— В каких районах Сирии МККК сотрудничает с российскими ВС?
— В целом, мы поддерживаем хорошие контакты с российской стороной. Это происходит и здесь, в Москве, и в рамках международного процесса урегулирования в Женеве, мы поддерживаем хорошие контакты с посольством РФ в Дамаске, с координационным центром по примирению в Хмеймиме. Также
мы на связи с российскими военными представителями «в поле»: помимо Дамаска, в Хомсе и Алеппо.
Связь с российскими военными для нас важна тем, что она позволяет координировать действия. Мы держим их в курсе своих перемещений. МККК работает в очень чувствительных регионах, и важно, чтобы в это время там не проводилось военных операций.
Мы связываемся практически каждую неделю. Это звонки по телефону, текстовые сообщения. Каждый раз, когда наша команда отправляется на задание, и каждый раз, когда она возвращается. Очень важно, чтобы российские военные знали об этом.
— Конвои и объекты МККК несколько раз становились жертвами военных инцидентов. Каждый из них практически мгновенно политизировался: кто-то обвинял российских военных, кто-то Пентагон, кто-то — оппозиционные группы или официальный Дамаск. МККК старался абстрагироваться от этих историй. Но проводили ли вы расследования этих инцидентов? Пытались узнать, кто это сделал?
— Да, инциденты случались. Это очень динамичный конфликт, ситуация может полностью измениться буквально за ночь. Каждый раз, когда инцидент такого рода происходит, МККК старается связаться со всеми сторонами конфликта и выразить свою обеспокоенность. Мы, конечно же, обсуждали эти ситуации с российской стороной, с сирийскими властями, с вооруженной оппозицией.
Как правило, очень сложно определить, кто стоит за обстрелами. Перебрасываться обвинениями с участниками конфликта — это не то, чем стоит заниматься МККК. Главное для нас — добиться, чтобы такие инциденты не повторялись в будущем.
Именно поэтому мы пребываем в состоянии постоянного диалога с участниками конфликта. Мы постоянно объясняем, что такое МККК, за что мы выступаем, что поддерживаем. Мы объясняем, в чем заключается наш мандат, наши правила о нейтральности и независимости.
Кроме того, когда происходят прямые атаки на членов гуманитарных организаций, МККК или Сирийского движения Красного Полумесяца, на медицинских работников или персонал больниц, мы тоже стремимся до всех донести мысль, что такие инциденты недопустимы.
Если происходит инцидент такого рода и у нас появляется конкретная информация о том, кто причастен к атаке, мы предпочитаем вести прямой, но конфиденциальный диалог с этой стороной. Мы напоминаем о правилах ведения военных конфликтов.
— И это все, что вы можете сделать?
— Это общий подход МККК. Сильная сторона нашей организации в способности вести двусторонний конфиденциальный диалог со сторонами конфликта. Это принцип, который позволяет нам оставаться на этих территориях и продолжать свою работу. Такая позиция помогала нам как гуманитарной организации не только в Сирии, но и во многих других конфликтах в других частях света.
Мы не та организация, которая будет публично обвинять кого-то в военных инцидентах.
Причина в следующем. Доверие, которое испытывают к нашей организации на местах, основывается на том, что такие дискуссии мы ведем с глазу на глаз и лицом к лицу.
— МККК распространяет серию видео о том, как боевым группировкам нужно вести военные конфликты. Не кажется ли вам, что этими видео могут воспользоваться террористические организации, которые желают «легализоваться» в Сирии?
— Если честно, я не вижу в этом большой проблемы. Одна из задач МККК — распространять знания о правилах ведения военных конфликтов. Очень важно, чтобы их придерживались все стороны, которые располагают оружием.
Мы реализуем такие образовательные проекты во множестве стран. Встречаемся в том числе с сотрудниками правоохранительных органов и вооруженных сил и с той же оппозицией. Мы объясняем всем группировкам, что есть границы в применении оружия.
Говоря о легализации террористических групп — это точно не входит в круг задач МККК. Точно не нам решать вопрос о статусе вооруженных группировок.
Давать людям наставления и указывать, чтобы они не воевали, точно не в нашей компетенции. Мы не можем разрешить или запретить военные конфликты.
Конечно, хотелось бы, чтобы конфликтов не было. Но если конфликт происходит, его участники должны следовать правилам, прописанным в международном гуманитарном законодательстве. Не может быть никаких исключений.
— Влияет ли на вашу работу политизация конфликта?
— Я бы не стал рассуждать, политизирован ли сирийский конфликт в целом. Но я бы сказал, что поставки гуманитарной помощи, конечно, сопровождаются лишней политизацией. Особенно много пересудов вызывают гуманитарные конвои. Но здесь налицо ошибка в восприятии. Конвои — это далеко не просто транспортировка гуманитарной помощи. Это лишь часть нашей гуманитарной миссии, которая включает в себя множество мероприятий, в том числе медицинских и инженерных.
Мы пользуемся только собственными грузовиками или нанимаем машины, но не пользуемся техникой ни одной из сторон конфликта или ВС какой-либо страны. Иначе к нам могут возникнуть вопросы у тех или иных сторон конфликта.
Мы прибываем с гуманитарной миссией, в том числе чтобы поговорить с людьми, выслушать их и понять, какая именно помощь им требуется. Удаленно управлять гуманитарными миссиями не в наших правилах, это не работает. Нам нужно самим приезжать на место, чтобы выслушать людей, в том числе донести информацию о гуманитарных проблемах местным властям, вооруженным группировкам, обсудить возможные пути решения проблем. Мы доставляем продовольствие и медицинские препараты туда, где они необходимы. Но одновременно мы занимаемся общей оценкой ситуации.
Именно поэтому с конвоями прибывают целые команды экспертов и специалистов. Не только медицинских, но и водных инженеров, экспертов по снабжению.
Для того, чтобы при необходимости мы могли бы помочь с обустройством, скажем, стоматологической клиники, прорыть водяную скважину, создать насосную станцию. То есть мы бы могли ответить на общий гуманитарный запрос местного населения.
Просто привезти продовольствие и медикаменты — это одно. Но этого совсем недостаточно. Еще один пример того, чем мы занимаемся — это поиск людей. К нашим сотрудникам часто обращаются члены семей, разделенных боевыми действиями.
Гуманитарная помощь — это необходимость. Ее нельзя обсуждать на политическом уровне. В Сирии множество людей, которые нуждаются в помощи, причем немедленной. Им нужно ее предоставить. В Сирии мы не раз сталкивались с тем, что вопрос о поставках помощи в тот или иной район в итоге выливался в политику, воспринимался как рычаг влияния.
Мы продолжаем настаивать: нет, в Сирии должно сохраняться пространство для нейтральной, непредвзятой и независимой помощи. Это та мысль, которую мы хотим донести до всех сторон.
— Много говорилось о применении химического оружия в Сирии. Какая информация есть у МККК на этот счет?
— Мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть эти сообщения. Наши сотрудники не сталкивались с последствиями применения химического оружия в Сирии. Но наш общий подход к таким ситуациям основан на том, что оружие массового уничтожения запрещено. И мы постоянно напоминаем об этом.
