Цивилизация
«Вопрос не в том, что проблем не было, а в том, решались они или нет»
— Какую, по вашему мнению, роль — решающую, ключевую, второстепенную, незначительную — сыграло военное положение, война в февральских событиях?
— Ну, вообще в революции, наверное, в целом она сыграла роль катализатора. Понимаете, война не может вызвать революцию саму по себе и не может ее остановить. Война, как любые аномальные исторические явления, может затормозить или ускорить какие-то фундаментальные процессы. Это, кстати, понимали уже те люди, которые жили и действовали в то время. Владимир Митрофанович Пуришкевич, выступая в Государственной думе буквально за год до этих событий, в марте 16-го года, сказал, что война часто порождала революцию, но она делала это только тогда, когда народ понимал, что правящий класс не в состоянии обеспечить дело национальной обороны.
И это именно так. Основные проблемы, которые сразу же сказались в ходе революции, они, строго говоря, к войне прямого отношения не имели. Просто война все обострила как катализатор. Другое дело, что, если была бы победа, был бы шанс на то, что она затормозила бы развитие кризиса. Но дело даже не в том, что эти проблемы были. В начале XX века, как и сейчас, вы вряд ли найдете государство, в котором не было бы проблем. Вопрос о том, решались ли эти проблемы или нет. И если решались, то как.
Во-первых, это рабочий вопрос. Я сейчас завершаю в Ленинке (Российская государственная библиотека. — «Газета.Ru») просмотр таких специфических журналов, отраслевых. «Артиллерийский журнал», «Инженерный журнал». Там время от времени встречаются интересные воспоминания, источники. Вот «Артиллерийский журнал». Это же не газета «Искра» (революционный печатный орган большевиков. — «Газета.Ru»). И даже не газета «Речь» (издание Конституционно-демократической партии. — «Газета.Ru»). Там статью печатает военный инженер, скажем, в 1904 году, в августе. До кризиса еще несколько месяцев, до катастрофы, когда там все уже забурлило, полгода как минимум.
Он пишет про брожения в среде рабочих на казенных предприятиях.
Причина в том, что ограничение рабочего дня, которое было принято при Николае II, 11,5 часами дневной и 10 часами ночной смены на военных предприятиях казенных не работает. То есть рабочие работают две смены: 12 часов и 12 часов.
Никаких пенсионных мероприятий, если человек теряет работоспособность, не предусмотрено. Все, что мы можем сделать, это человека устроить сторожем на заводе. Но, во-первых, в сторожей всех не наберешь. А во-вторых, не все могут и сторожами работать.
И дальше пишет: «Пусть мне кто-нибудь скажет, что это не государственное дело».
Так оно было за десять лет до переворота — так и осталось. А занимался этим кто-то? Понимали это? Понимали. Писали. Обращали внимание. Но наверху сидели люди, которые считали, что все выдержит само по себе. Сдюжим.
— При этом был же пример западных стран, где вводились ограничения трудового времени, как-то решался вопрос.
— В западных странах они сами по себе не вводились. Никто просто так не захочет это делать. Это результат определенной — cейчас это словосочетание считается чуть ли не инфернальным — классовой борьбы. Вот в «Артиллерийском журнале» за 1912 год, первый номер. В 11-м году, знаете, был голод, очень большой голод. Голодало несколько десятков миллионов человек. Примерно половина зернопроизводящих губерний России была поражена голодом. И вот Главное артиллерийское управление Генерального штаба — это же не ЦК какой-нибудь партии, правильно? И в их издании печатается призыв: собрать деньги, помочь детям.
Потому что ориентировочно детская смертность выросла до 90 процентов. И что дети бросают школу, потому что ситуация такая тяжелая.
Когда голод начался, у крестьян распространился слух, что в школах будут подкармливать, и они стали детей отдавать в школы, хотя рабочие руки всегда нужны. Когда выяснилось, что это не так, то стали уходить даже те, кто хотел учиться. Вот такими проблемами, значит, надо было заниматься правительству.
Так что ситуация в трудовом законодательстве даже не была самым важным вопросом.
Для России гораздо важнее был крестьянский вопрос — и тут Ленин прав. На случай, если ваши читатели не знают, Ленин — это лидер партии большевиков, один из творцов революции 1917 года. По-моему, уже не всем известный. Он говорил, что аграрный вопрос — это ключ русской революции.
Крестьянство, периодически жившее от голода к голоду, мечтало о «черном переделе». Это никаких крестьянских проблем не решало, поскольку аграрное перенаселение сохранялось. То есть земли было меньше, чем людей, которые готовы были за нее вступиться. А единственная альтернатива — это переселенческая политика. Но для ее реализации нужно было время. К 14-му году столыпинская реформа еще не принесла результатов. Там были свои негативные стороны. Часть переселенцев разорялась, они возвращалась нищими.
И был национальный вопрос. Война показала, например, проблемы с евреями. Очень сложно ожидать лояльности живущего вдоль границ десятимиллионного населения, если оно у вас официально числится людьми второго сорта. И хотя черта оседлости к 14-му году уже действовала не так строго, когда начались боевые действия, стало понятно, что еврейское население симпатизирует немцам. А почему бы им не симпатизировать, если в Германии евреи в этот момент были равноправными гражданами? И тогда принимаются такие меры, как выселение из прифронтовой полосы еврейского населения. Огромная масса людей оказались вынужденными переселенцами внутри страны.
Прямым результатом военной пропаганды стали два немецких погрома в Москве. Первый, в октябре 14-го, захватил не только Москву, но и часть крупных городов центра России. А второй — это май 15-го года. Москва полтора-два дня никем не контролировалась. Один из очевидцев назвал это «репетицией настоящего взрыва».
«Мы-то думали, что будет как в конце XVIII века в Англии»
— То есть уже были признаки революционной ситуации.
— Конечно, признаки были. И это подводит нас к еще одному интересному вопросу: как контролируется правопорядок в крупном городе — например, в Москве? Полиция очень немногочисленна, а нагрузка основная ложилась в таких случаях на гарнизон, армию. Он выставлял у банков караулы, на железнодорожных вокзалах например. Армия зачастую занималась у нас такими военно-полицейскими функциями. А если армия выходит из-под контроля?
Вот в 1905 году полки московского гарнизона заколебались. Генерал-губернатор не рискнул выводить армию из казарм. Не то чтобы они собирались бунтовать, но были ненадежными. Было не ясно, как они себя поведут в случае чего. Поэтому [генерал-губернатор Москвы Федор] Дубасов не рискнул выводить их на улицу. Полиции оказалось так мало, что она не смогла установить контроль над улицей. И тогда пришлось перебросить гвардейский полк — семеновцев. И произошел перелом. Дело не в том, что один семеновский полк, генерал Мин, все сделал. Дело в появлении верных правительству частей, вид которых преодолел колебания полков столичного гарнизона.
— Выходит, были именно эти нерешенные проблемы: крестьянский, рабочий, национальный вопросы, — и война их вскрыла?
— Не только. Была еще проблемная позиция — правительство. Что такое правящий класс? Дворянство начала XX века — одна целая, если не ошибаюсь, девять сотых населения страны. За счет выходцев из других сословий, добившихся известного положения, мы можем процент людей, которых можно назвать элитой страны, увеличить в два, даже в три раза. Ситуацию мы этим не меняем. Либеральная оппозиция и, скажем так, монархия, они находились в клинче постоянно. И война только углубила этот кризис. И этот кризис, объективно говоря, ослабил обе стороны.
Наша буржуазия и либеральная интеллигенция стремилась к власти под лозунгом критики непрофессионализма правительства. К примеру, хороший лозунг был в том, что государство не может разумно распорядиться средствами, не может мобилизовать экономику, государственная экономика не такая эффективная, как частная. Надо сказать, что лидеры оппозиции, возглавив страну, показали себя гораздо меньшими профессионалами, чем те, кого они критиковали. Их крушение произошло практически мгновенно, за какие-то исторические секунды.
— Четыре месяца, пять?
— Даже короче. Формально первое временное правительство тоже было коалиционным. Керенский вошел в него на правах товарища министра юстиции, но тем не менее это был эсер, социалист, присутствие которого формально делало правительство коалиционным. Но в основном его лицо делали представители «буржуазных партий». И их взгляды, концепции, настроения — оказалось, что они также не имеют ничего общего с реалиями страны.
Александр Иванович Гучков, например: учился на кафедре всеобщей истории в Московском университете, занимался английской революцией, становлением английской системы. Вот он и думал о том, как бы ослабить монархию, как в конце XVIII века в Великобритании. Он сам потом говорил: «Мы-то думали, что будет как в конце XVIII века в Англии».
Просто Россия оказалась не Англией, это такое вот открытие, понимаете.
Очень мало похожего между Англией и Россией, даже в XVIII веке и в начале XX. Когда монархия оказалась слабой, по его логике, этого достаточно будет для укрепления конституционного правительства. Они думали: «Мы сейчас введем регентство при слабом Михаиле. Будет Алексей наследником, а мы пока укрепимся. Все очень логично. Главное, чтобы Кромвель не появился. А Милюков был обуян идеями параллелей с Великой французской революцией. И вот иной раз приходит в голову мысль Конфуция, что дураку учение не впрок.
То есть это очень умные люди, образованные, знали массу языков, но вот как политики, организаторы они оказались никчемные, просто никакие.
Но в этом нет ничего удивительного, если мы посмотрим на предысторию их прихода к власти. Потому что как организаторы именно в той отрасли, в которой они декларировали свою силу, в промышленности, они провалились еще до революции.
«Победа была близка, она чувствовалась»
— Насколько тяжелое было положение на начало 17-го года в армии, на войне? Потому что это сейчас, задним числом, кажется: ну ведь наша сторона, Антанта, выиграла же войну через год, через полтора, несмотря на потерю крупнейшего союзника, каким была Россия. Может, не все так было плохо на фронте?
— Ну, зато другой крупнейший союзник вступил.
— Как раз потому, что баланс сил был нарушен.
— Не из-за этого. Американцы вступили из-за телеграммы о помощи, возможной помощи Германии Техасу. Знаменитая телеграмма Циммермана. Но, скажем так, падение монархии в России — оно было для противников изоляционистов большим подарком. У нас об этом не принято было говорить, но на Западе об этом спокойно пишут. Свержение монархии сделало для США Россию гораздо более союзоспособной, чем до этого. Но возвращаясь к вашему вопросу скажу: на фронте не было тяжелой ситуации. Ничего подобного.
К Февральской революции социалистические силы имеют очень условное и слабое отношение. Они, конечно, приняли участие под конец, для того чтобы закрепить свою роль. Но к организации, к раскачиванию самого маятника революции они не имели отношения. Ею занимались совершенно другие люди: Милюков, Гучков, Керенский. Эти люди становились тем более воинственными, чем лучше была обстановка на фронте. Чего эти люди боялись?
— Поражения, наверное.
— Нет. Они боялись того, что монархическое правительство доведет страну до победы. И все пальмы первенства, все лавровые венки за победу достанутся, скажем, царю нашему батюшке. Задача была какая? Перехватить победу. Она уже близка, она чувствовалась.
— То есть победу уже ждали?
— Абсолютно, да. Задача была другая — перехватить и победить. Под лозунгом того, что мы сделали то, что не смогло сделать это прогнившее самодержавие. Главное — только удержаться. Действительно, Февральская революция, ослабив армию, ослабив военные усилия России, стала огромным подарком для кайзера. Без этого Германия так долго бы не продержалась.
Есть такие утверждения, что вот по плану уже на весну было назначено наступление, а тут все рухнуло. По плану было все хорошо и в 14-м году, и в 15-м. С планами тут было все прекрасно. С реализацией получалось не очень.
Во время первого наступления в Восточную Пруссию кто-то написал в воспоминаниях, что один из пехотинцев сказал, что ничего хорошего не будет. Его спрашивают: почему? — Немец — он мужчина серьезный. Эти, говорит, ваше благородие, головами к нам лежат, никто не от нас.
Так что неизвестно, кончилось бы наступление весной 17-го года победой или нет. Но не весной, так позже.
Ясно одно, что сверхнапряжение уже давало себя знать. Вот даже больше, чем в Германии, оно давало знать совсем в других странах. Подумайте, Первая мировая война закончилась не на немецком фронте. Формально — да, Компьенское перемирие. Но Первая мировая война, на самом деле, как началась на Балканах, по сути дела, там и закончилась. Англичане разгромили Турцию, рухнул Балканский фронт, и все посыпалось.
Кроме того, Первая мировая — это уже война моторов. Помните последнее наступление союзников? В Шампани, «черный день германской армии». Две с половиной тысячи самолетовылетов в сутки. 500 танков на острие атаки. Около 1200 по всему фронту. Это масштабы как во Второй мировой. А что для этого нужно? ГСМ. Если идет война моторов, то горюче-смазочные материалы приобретают колоссальное значение. А где их взять немцам?
— В Румынии. Как во Второй мировой.
— В Румынии примерно одна треть необходимого получалась. Английская миссия в 16-м году перед эвакуацией все уничтожила. Скважины до 20-го года горели. И когда рухнуло балканское направление, то уже тогда кайзеру доложили, что в ситуации с потерей транзита через Балканы рассчитывать на победу нельзя. Если до этого немцы говорили: да мы можем еще до 20-го года вести оборонительную войну, то после этого все посыпалось как карточный домик, начался хаос.
