Цивилизация
— В свое время вы поддерживали Бориса Ельцина, теперь Михаила Прохорова. Как трансформировались ваши политические взгляды за последние двадцать лет?
— Такой неожиданный и веселый вопрос... А что, когда я поддерживал Ельцина, я что, Прохорова не поддерживал? Я и тогда Прохорова поддерживал, пусть он не так был известен. Но эпоха Прохорова началась в эпоху Ельцина. Изменение отношения к бизнесу и собственности началось в ельцинские времена.
Мои взгляды никак особенно не трансформировались, я никогда не увлекался политикой, но у меня было многолетнее общение с Михаилом Дмитриевичем, а мы были не просто друзьями. Он становился невероятно радушным и легким партнером для всех моих кинозатей — он помогал кино, так же как помогал театру и спорту. И с тех пор как он решил заняться политикой, я, как близкий товарищ и друг, разделил его позицию и его чаяния.
Если среди сегодняшних партийных лидеров и есть какое-то адекватное собрание людей, которые во мне вызывают невероятное уважение как профессионалы высочайшего уровня, — это «Гражданская платформа». Мы настроены по-боевому. Единственное, что я могу добавить: мы не оппозиция — это слово стало ругательным, мы — альтернатива.
И очень часто темы, которые мы обсуждаем на своих «круглых столах», становятся темами для обсуждений и на нашем правительстве. Мы становимся катализаторами каких-то процессов. И это внушает надежду на то, что мы занимаемся нужным делом. Чего мы все хотим? Жить лучше, жить по закону желательно, чтобы никому не завидовать и чтобы завидовали нам.
— Но похоже, Прохоров самоустранился от политики, создается такое впечатление, что он — как «шеф, который появится в последний момент».
— Я вам могу сказать только одно. Он человек своеобразный, и мы месяцами делаем какие-то правильные вещи, пытаемся снять напряженность и поток дешевого пиара вокруг него, но достаточно появиться какой-то дешевой утке — и Куршавель, и все насмарку. Поэтому решили снять с него акцент, но все функции, которые он нес и за что он отвечает, он ни на пядь ничего не уступил. А поскольку наш электорат — это бизнес, это интеллигенция, то Ирина — это идеальный человек для того, чтобы быть лидером партии.
— Но в Мосгордуму она не идет!
— Она не идет, потому что не может быть лидером партии и одновременно заниматься депутатской работой.
— На Западе такие люди, как вы, чаще поддерживают того или иного кандидата, чем идут на выборы сами…
— Дело в том, что уже много лет я живу в статусе депутата, не будучи им. Мои друзья говорят, что мне до всего есть дело. Это связано и с общественной жизнью, и с порядком во дворе, и с тем, когда обижают людей, и мне приходилось решать вопросы, когда была какая-то несправедливость, обман, подлог. У меня как-то неплохо получается бороться с этим. Я начинаю открывать те двери, которые нужно открыть, чтобы узнать, почему было сделано так или так. Поэтому тренинг у меня многолетний — я просто думаю, что в статусе депутата мне будет легче помогать людям. Это как ездишь на велосипеде — и будешь передвигаться с большей скоростью, пересев на мотоцикл.
— Готовы ли вы полностью отдаться работе в Мосгордуме, пожертвовав своей актерской карьерой?
— Ни о какой жертве речи не идет. Я надеюсь, что у меня будет достаточно времени совмещать, тем более я сегодня тщательно выбираю то, что я делаю по профессии, — это уже не так много работы, как раньше, не все, что мне предлагается, меня устраивает. У меня есть какой-то кредит доверия и симпатии зрителей, и я не могу сниматься во всем, что мне предлагают, а для того, чтобы сниматься, в чем надо сниматься, у меня времени хватит. Я в том статусе, что, если надо, съемочный период построят под меня. Но если я пойму, что мое присутствие важно, эффективно и результативно, я, может быть, начну уделять все свое время этой работе.
— Вы говорите, что гражданская платформа — это не оппозиция, а альтернатива. Сейчас многие политологи и эксперты полагают, что оппозиции не существует вовсе, а все зависит от Кремля, в том числе и фигура Прохорова. Насколько вы считаете, что и «Гражданская платформа», и лично Прохоров свободны в определении своей политической повестки?
— Свободны. Но знаете, было бы глупо, если бы я сказал, что что-либо происходило бы у нас в стране, если бы Кремль был против. Мы с вами не дети и понимаем: если что-то нужно запретить, забыть и прекратить, это у нас делается с большой легкостью. Но ощущение есть, что то, что делаем, принимается на самом высоком уровне, и это нужно, иначе мы останемся в безвоздушном пространстве, и останемся без собеседника. Как можно играть в футбол без ворот?
Самым простым будет ответ: если мы это делаем, значит, это устраивает наших избирателей и это устраивает власть. Что мне дает надежду на то, что у нас не будет, грубо говоря, однопартийной системы, вокруг которой хоровод из тех, кто делает вид, будто у нас многопартийная система.
— А каково вам записывать свои программы на канале, где говорят вещи, не всегда соответствующие действительности? Понятно, что это вашего творчества не касается, но вы не говорите этим телевизионным людям об этом?
— Я это постоянно говорю, тем более я знаю Эрнста много лет, в свое время именно мы с Андреем Макаревичем привели его на программу «Матадор». Я ему всегда говорил, что меня раздражает на Первом канале, и дело здесь даже не в новостных программах.
Меня как человека, который имеет отношение к культуре и кино, театру и телевидению, интересуют вкусовые вещи, которые я считаю недостойным и неприличным показывать в эфире. Я не люблю влезания в личную жизнь и выяснения отношений. Подобные программы уже изменили жизнь целых поколений, и они думают, что это и есть правильно и культурно.
— Насколько в вашей среде и в вашем окружении силен раскол по политическим вопросам?
— Мы как-то не очень много времени тратим на это. Если споры и возникают, то это происходит крайне редко. Если вы имеете в виду историю с Крымом, то это не только в нашей среде люди разошлись — это происходило в любой среде. Есть две точки зрения, и мне неоднократно задавали вопрос, общаемся ли мы с Андреем Макаревичем, — общаемся, как и раньше общались. Из любого высказывания своей точки зрения хотят сделать конфликт, и это почти получилось, но не между мной и Андреем. Цель у нас была одна. Когда мне задавали вопрос, я говорил, что не знаю, как это сделать, но кто-то должен принять решение, чтобы люди не воевали друг с другом. И я искренне не знаю, как это сделать: вводить войска, не вводить войска, чтобы просто навести порядок, чтобы не было убийств. Андрюша-то хотел того же — просто его ощущение, что если мы не будем вмешиваться, то люди быстрее обо всем договорятся. Но они не договариваются. Я, может быть, принял решение, которое было жестче. Я не хотел бы, чтобы меня трактовали неправильно, я не призываю к какому-то сталинизму, но в истории бывают моменты, когда нужны бывают, может, жесткие, но решительные меры.
Если оставить все как есть — это все равно что пригласить туда ЕС, который поддакивает США. Я люблю Европу и всегда мечтал туда ездить, чтобы быть похожими на них, хотя бы потому, что там чисто, вкусно, красиво и демократично. То же самое и в Америке. Но сегодня мир сошел с ума: они абсолютно бесстыдно нарушают все договоренности с Россией. Они все время достают другую колоду. Украинцы тоже все больше верят новым друзьям — отчиму поверили больше, чем родному отцу, они, что, думают, что и будут как сыр в масле кататься? Это какая-то ужасная наивность, которую я воспринимаю с сожалением. Я вообще думаю, что заварена каша на многие годы, и думаю, что не доживу то того момента, когда эта ситуация разрешится и приобретет какую-то человеческую форму.
— Вы родом из Львова — у вас было ощущение, что какие-то процессы шли еще много лет назад?
— Я слышал «москали и жиды», когда учился в школе, но я не хочу выглядеть как человек, который все время ругает. Я не то что с этим свыкся и к этому адаптировался — у меня другие формы общения с этими людьми.
Я тоже немножко историю знаю. Конечно, и западная Украина, и Львов обижены на те времена, когда без суда и следствия истребляли народ, но какое это имеет отношение к тем, кто живет сегодня? Это же делалось давно и другими людьми. Когда эта ситуация возникла, все эти проблемы, я сказал: «Сделайте везде референдум! Хотите быть в Венгрией — будьте с Венгрией, хотите быть с Польшей — будьте с Польшей, только спокойно, почему надо убивать людей?»
— Во время украинских событий в связи с пленением СБУ Марата Сайченко, журналиста Life News, всплыла давняя история в Доме литераторов, которую активно раскручивали украинские СМИ. Вы тогда применили к нему физическую силу, когда он попытался фотографировать вас и покойного Александра Абдулова…
— Тогда он вел себя неправильно: его учили зарабатывать деньги любой ценой, и если мы говорим о той истории с Сашей Абдуловым, то, если бы такая история возникла снова, я поступил бы так же. Может, потом он из этой истории что-то понял и стал героем? Во-первых, нельзя делать какие-то выводы, когда знаешь не все. Я знаю только то, что пишут в наших изданиях и говорят по телевизору, и я привык к тому, что говорят у нас по ТВ и пишут не всегда правду. Сегодня благодаря интернету я могу смотреть и другие источники — там в другую сторону искажают информацию.
Для того чтобы что-то узнать, надо не журналистом быть, а просто человеком, который должен поехать и все выяснить на месте. Но опять же ты только до определенной степени выяснишь — кто тебе станет рассказывать буквально, как было?
— Вам не кажется, что отношение к вам очень сильно изменилось после фильма «Трудно быть Богом»? Люди стали ассоциировать вас с главным героем…
— В фильме Румата поступил, как не должен был поступать: он нарушил клятву ни в коем случае не брать оружие. Но я такой, я могу драться.
Но я не хочу, чтобы мое депутатство сравнивали с работой у Германа, потому что это небо и земля. Это все-таки великое кино, и у меня нет сомнений, что оно войдет в антологию мирового кинематографа. Но мне не хотелось бы проводить аналогии: «Румата будет депутатом», и он будет нажимать кнопочку, и будет сыпаться золото, а если будет драка, то он примет таблетку, и ему будет ничего не страшно.
Здесь скорее играет роль моя гражданская позиция и мой жизненный опыт, и я, конечно, буду вмешиваться во все, что мне велят мои избиратели и мой район. Это Арбат, где я получил профессию, это Красная Пресня, где я сделал много телевизионных программ, Хамовники, где я прописан.
Я давно живу публичной жизнью, и все знают, чем я занимаюсь, и мне не надо доказывать, что я к этому отношусь ответственно. И я думаю, что депутатство меня не изменит. Когда на Патриарших прудах хотели ставить Примус (часть экспозиции памятника героям «Мастера и Маргариты», против которой возражала местная общественность. — «Газета.Ru»), я за один день собрал подписи авторитетных людей культуры: и Гергиева, и Михалкова, и Пиотровского — и отвез их в приемную Путина.
Я был против Примуса, потому что я хотел, чтобы Патриаршие пруды остались такими, как их видел Булгаков, — не надо вкусовщины, не надо виньеток. Я на это потратил время и у меня это получилось. Я умею наводить порядок дома и во дворе, и у меня это неплохо получается.
Я бы хотел прийти в Московскую думу и не заниматься политикой — слово «хозяйственник» или «помощник» лучше звучит.
— Известно, что борьба за права бездомных животных — одна из ваших общественных ипостасей. Продолжите ли вы этим заниматься, если будет избраны в Мосгордуму?
— Восемь лет мы этим занимались и чего-то смогли добиться, при Лужкове у меня почти получилось. И все равно, несмотря на то что на приюты в 2009–2010 годах были истрачены сотни миллионов долларов, построен был только Кожуховский. Сегодня в столице можно увидеть приюты, где все заколочено жестью и лежат полудохлые собаки. А по документам на них истрачены сотни тысяч, и все для того, чтобы показать потемкинские деревни.
У меня дочка этим сколько лет занимается, Евгений Миронов — я всех привлек; но, несмотря на нашу представительность, нас все равно прокатывают; а ведь не так сложно сделать, как в Европе, чтобы у нас собаки были чипированы — на это надо потратить немного денег, и все встанет на свои места.
— Про догхантеров вы в свое время достаточно жестко высказались (актер призвал убивать догхантеров. — «Газета.Ru») — ваши политические противники могут это использовать против вас на выборах…
— Повторяю, если бы я поймал кого-нибудь из них, то я бы, наверно, отсидел за это, но уверяю, что потом бы их стало меньше.
— Не сталкивались ли вы уже с черным пиаром как будущий кандидат?
— Звонки раздаются: «Пятая колонна?» Мне даже интересно стало, я попросил аргументировать, но голос сказал: «А че тебе аргументировать?» Так что диалога не получилось. А так как я артист, столько про себя начитался, что уже не обращаю никакого внимания, а это их больше всего и бесит.
