Цивилизация
Губернатор Тарута после заявления о том, что президентские выборы на Донбассе состоятся в любом случае, как сквозь землю провалился — найти его невозможно. Мэр Донецка Лукьянченко дал пресс-конференцию, на которой фактически признал нейтралитет: референдум о провозглашении Донецкой народной республики проведен вне правового поля, но жители разозлены на Киев, и «антитеррористическую операцию» надо останавливать. Сами дэнээровцы вместе с товарищами из Луганска увлеченно занялись госстроительством и введением санкций против Барака Обамы и Ангелы Меркель.
Понятно, что делать в городе нечего, мы выезжаем из Донецка на север, в сторону Славянска. По пути узнаю от сотрудников аэропорта Прокофьева последние слухи. Якобы вчера в Донецк прилетала Юлия Тимошенко, высадилась на вертолете и поехала в район шахт. В охотничьих магазинах скупили все «броники» и патроны. Золото в ювелирках и дорогие авто в салонах прячут от греха подальше, а у Кернеса был самострел — хитрый мэр ждет, мол, чья возьмет на востоке.
Константиновка и въезд в Славянск
На северном выезде блокпост: гаишники, БРДМ на островке безопасности, солдаты в черном, снайпер в кольце из мешков с песком. Обыскивают подозрительные авто. Проезжать в таких местах надо медленно, окна открыть, вечером включить свет в салоне. Иногда открывают багажник и просят откинуть бардачок.
Пересекаем многочисленные речки, бескрайний чернозем полей Донбасса. Вскоре дорога становится хуже, и километров через шестьдесят поворачиваем на Константиновку. Здесь уже властвуют ополченцы. Парни в зеленом камуфляже в балаклавах, автоматы, палатки, бетонные блоки, гора мешков с песком. И билборд с черно-сине-красным триколором «Донецкой народной республики». Нам молча дают отмашку рукой, прозрачные стекла без тонировки не внушают опасений.
О том, что власть в Константиновке взяли ополченцы, визуально говорят разве что трафареты и выведенные мелками и баллончиком: лозунги «НАТО стоп», «Донбасс, вставай». На бетонной стене российский триколор и призыв «повторить подвиг дедов». Многие ополченцы искренне сравнивают себя с красноармейцами на войне с фашистами.
В кафе «Route 20», оформленном, насколько возможно, в стиле американского роуд-муви, я встречаюсь с бывшим офицером МВД. У него орден Красной Звезды — «порезал урка, кишки вышли наружу, думал умирать, начальство на всякий случай дало орден, думали посмертно, ан нет».
Местные спокойно жуют бутерброд. О том, что на Украине друг друга снова бьют красные, белые и махновцы, свидетельствует только прошедший мимо столиков крепкий мужчина в кепке: на поясе у него пистолет без кобуры.
Рядом с Константиновкой гора Карачун, там телевышка, объясняет мне собеседник. Ильич завещал начинать с телефона и телеграфа, здесь революционеры стартуют с нее, чтобы транслировать российские каналы и блокировать украинские. «2–3 мая фигакнули ракетницами солдат украинской армии, те только трупы успели выносить. Ну а сегодня жизнь в городе не изменилась, большинство жителей поддерживают ДНР, их все достало, и власть в Киеве не признают. ДНР раздает оружие: приди, покажи документы и после проверки бери».
Штаб пророссийских сепаратистов почти в каждом взятом городе базируется в административном здании. Так же и в Константиновке. На углу БРДМ, расстрелянный из 9-го калибра – пистолет Макарова. Мимо снуют ополченцы и люди в гражданском. Большинство захваченных на востоке административных зданий продолжают работать под чутким надзором вооруженных до зубов людей.
Здание солидно укреплено, колючка, пресловутые бетонные блоки, мешки, ежи. У входа четверо разношерстных ополченцев — в камуфляже, спорткостюмах и колоритный седой смуглый старик. На нем черные вельветовые штаны, белая ветровка и футболка. Сверху справа на футболке логотип «Единой России». За плечами берданка, как он объясняет, «бить фашистов». Меня, внимательно проверив паспорт, миграционку и аккредитацию ДНР, просят подождать замкомандира.
Старик доверительно просит меня записать и передать «по возможности в ФСБ» адрес «правосека» из Николаевки -— «наглотался дряни на Майдане и стал одним из них, сейчас держит бизнес в Крыму».
— Братишка, ты из какой газеты, а... я вас тоже читаю, — окликает меня ополченец у баррикад.
Местные рассказывают: в Славянске бабушки пошли кормить голодных украинских солдат, подсыпали снотворное. Пришли ополченцы и тепленькими взяли и солдат, и технику. Сегодня у восставших есть даже самоходки.
Вспоминаем про подстреленных журналистов — в Мариуполе молодого продюсера RT подстрелили в живот, пуля пробила бронежилет, но он выжил. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не спросить про ограбленного ополченцами в Артемовске журналиста «Новой» и взятых в плен иностранных и украинских корреспондентов. В здешних местах ездить со львовской пропиской равнозначно самоубийству и неоспоримому доказательству принадлежности к «Правому сектору», не спасут даже «корочки» российских СМИ.
Мимо проезжают автомобили. Дэнээровцы в основном ездят на гражданских. Вооружены они прилично. Помимо традиционных АК, ножей, ПМ, мимо меня проходит «сторонник федерализации» с «мухой» на одном плече и автоматом на другом. Кто-то даже ухватил АКМ с подствольником и пулемет Калашникова.
К нам подходит ополченец и забирает моего собеседника в наряд — автоматчики снимаются, и вскоре приезжает командир с замом на внушительном бронированном пикапе с приоткрытым люком наверху.
Из машины выходит молодой Костя, замкомандира, он протягивает мне руку, вскрикивает: «Ай, больно!» — после долгих дней боев у многих сводит кисть.
Чем ближе к эпицентру боев вокруг Славянска и Краматорска, тем злее и подозрительнее становятся посты ополчения.
«Не снимай, покажи фотографию, а то сейчас разобью», — худой постовой ДНР в черной майке и кепке требует стереть фото укрепленной точки.
Пересаживаюсь к другому водителю, с местным ездить надежнее. Комендантский час в восставшем регионе с 22.00 до 6.00, но реально магазины закрываются уже в 21.00. После этого ездить опасно.
Под Славянском в плотном кольце украинских силовиков идут бои. К вечеру украинцы сообщат о полусотне с лишнем уничтоженных врагов, глава славянских ополченцев Пономарев опровергнет и в свою очередь скажет о восьмерых убитых солдатах армии и нацгвардии и подбитой технике.
В боях дэнээровцы используют тактику «ударь и беги». В интервью коллегам украинские солдаты жалуются, что сочувствующие местные жители помогают ополченцам не только продуктами, но и дают наводку на передвижения войск. А из-за живых щитов армейцы не могут воевать, боятся застрелить мирных жителей, которых здесь не отличить от комбатантов, и пойти под трибунал.
Дорогу на Славянск плотно перекрыла украинская армия и нацгвардия. К посту под редко встречающимися в этих местах украинскими флагами встала очередь из сотни машин. Вдалеке что-то задымилось — нет, не стреляют, просто завелась БМП и перекрыла открытый участок дороги.
«Всю жизнь здесь живу, не пускают, гады», — шамкает старик рядом со мной. Вместе с еще десятками людей он вышел из машины посмотреть на блокпост вдали. Водители оживленно обсуждают ситуацию в городе, звонят родственникам, многие разворачиваются задолго до блокпоста, кого-то разворачивают уже на посту. В нашу сторону из города время от времени проезжают древние пазики, набитые местными.
Понимаю, что с русским паспортом и аккредитацией ДНР интервью плавно перетечет в допрос СБУ — после боев солдаты на взводе и церемониться не будут. Если же я проеду, затемно до комендантского часа не успею вернуться обратно.
Таким нехитрым образом оправдав свой страх, разворачиваюсь и еду назад. Между блокпостами ополченцев и украинской армии только сейчас замечаю на обочине множество траурных венков в подозрительно больших количествах на фоне ровной прямой дороги.
Краматорск и Бабай
На пустой площади Ленина курлыкают голодные голуби. На облезлых пятиэтажках по периметру площади башенки с прожекторами с удобным для прострела видом на площадь.
База восставших расположена в исполкоме, за внешним и внутренним кольцом баррикад организован штаб «народного ополчения Донбасса». Везде висят флаги ДНР, устроены баррикады из шин и мешков, укрепленные металлическим забором. Туда-сюда снуют машины ополченцев, как и везде в основном легковушки, хотя встречается джипы, уазики и «буханки».
«Привет, маленький, привет сыночек, я воюю», — по телефону говорит мужчина с черной бородкой в желтых очках для стрельбы, выходящий из «Жигулей».
Мимо с будничным видом проходит «народный мэр» со свитой, идет быстро и интервью не дает.
Показывая документы, я прохожу ко входу в исполком. Дальше не пускают: «Капля, иди сюда, это к нам. Журналист, говоришь? Подожди Бабая, возьмешь интервью, скажешь от Батьки». Скоро я своими глазами увижу тот самый, уже почти легендарный бородатый бренд «народной республики».
Две женщины рядом тихо переговариваются, новые власти ищут экономистов и юристов для казначейства. Девушки с темными крашеными волосами дурачатся с друзьями, женщины с колясками осторожно посматривают на здание, говорят, здесь «конечно, страшно жить, но хоть какое-то движение».
В городе дорожают продукты, некоторые магазины закрываются, но отчасти мирная жизнь сохраняется, люди продолжают ходить на работу, хоть и с опаской.
Спрашиваю двух парней студенческого возраста и вида: «Вы воевать собрались?» На спецназовцев они явно не похожи.
Нет, отвечают, записались на работу в тылу. Да, ДНР поддерживают люди попроще, а раньше многие из интеллигенции были на стороне Майдана. Пожар в Одессе сломил их, многие начали вставать на сторону восставших. Человек ведь не пойдет безоружным под танк, идут за идею, объясняют они.
«Народ разозлился. Мы готовы умереть за ДНР и знаем, что нам светит пожизненное», — храбрятся юноши.
Сколько реально людей поддерживает ополченцев, а сколько просто попряталось по домам в страхе, непонятно. Большинство недовольных пророссийскими силами явно проявляют себя только на интернет-форумах осажденных городов, где грустно шутят о визовой системе ЛНР и ДНР, ругают официальную власть за неэффективную силовую операцию, обсуждают скорое бегство из восставших областей. На улицах же говорить что-то крамольное откровенно опасно.
Но и многие встают на их сторону из-за страшных слухов о нацгвардии, состоящей из самообороны Майдана и некоторых представителей «Правого сектора». А посылать на войну с восставшими полупрофессиональных украинских патриотов — что тушить пожар керосином.
В Краматорске, наравне со Славянском, дислоцируются основные силы ополчения и тот самый комендант Бабай.
Наконец он подъезжает на старой машине с номерами, на которых красуется надпись «Cила скорости», лихо паркуясь на заносе и поднимая столбы пыли. Бабай — бородатый православный казак — из-за своей колоритной плакатной внешности полюбился российским медиа, которые встали на сторону ополченцев.
Я расспрашиваю Бабая про «волчью сотню», плакаты с его изображением, судимость, участие в боях, украинскую нацию.
На поясе у него кобура для пистолета и нож, во время разговора ему подносят патрон ТТ. На плече АК с удлиненным рожком.
Бабай здесь главный, и его все знают. Фотографироваться без фирменной папахи отказывается категорически. Чиновники и местные здороваются, казак спокойно кивает им в ответ. Подходит напарник: поймали машину, документы не выправлены. Бабай негромко отдает приказание, в руке у него старый мобильник, время от времени на него звонят и он прерывает интервью...
(Интервью читайте завтра в «Газете.Ru»)
У горисполкома палатка. Внутри колонки, делают погромче, усталый голос тянет:
Мы — контрреволюция.
Долой революции!
Конец оккупации!
Свобода —русской нации!
На обратном пути машина глохнет прямо на блокпосту, мы запутались в лабиринте баррикад ополченцев, и водитель, чертыхаясь, выезжает на обочину. Делаем остановку, чтобы перевести дыхание, и слушаем пение птиц. Справа сверху от обочины огневая точка со снайпером в кольце мешков. Окончательно темнеет, и надо ехать назад — бои часто идут ночью.
