Цивилизация
Летом 91-го я устроила родителям вторую истерику в жизни. Из-за штанов: они решили, что мои любимые джинсы, которые я считала вареными, пора отдать младшей сестре. Я отказывалась — штаны были не только лучшими, но и единственными.
К осени у меня появились другие джинсы — откуда они взялись, не знаю. Примерно на вторую неделю после того, как я начала их носить, в правом кармане протекла ручка и на штанах образовалось чернильное пятно размером с пятак. Я решила, что я панк, и носила эти джинсы еще целый год, каждый день, пока они окончательно не протерлись сзади.
Решить, что ты панк, — это вообще был выход. Тогда к испачканным чернилами джинсам полагался папин синий свитер, папин же флотский ремень, папина же рубашка, черная майка, найденная на верхней полке шкафа.
Правда, была еще мечта о косухе — но она так и осталась мечтой. В моей семье не умели доставать вещи.
Как и во многих других семьях, у нас вещи донашивали, перешивали, шили или вязали. «Гардероб полностью превратился из индивидуального в семейный; советская практика обмена вещами между сестрами, матерью и дочерью, отцом и сыном достигла пика», — писала Линор Горалик в статье «Антресоли памяти: воспоминания о костюме 1990 года», опубликованной в журнале «Новое литературное обозрение» в 2007 году. И там же: «К 1990 году внутри этой системы стерлись не только поколенческие, но даже гендерные границы». Так и было: практически вся одежда, которую я носила, была папина. В случаях, когда следовало выглядеть прилично, я переходила на мамину — для экзаменов или выпускного в музыкалке существовал комплект из маминой юбки из вареной джинсовой ткани (широкая, длины до середины икры, с кокетками и застежкой на кнопках), ее же белая блузка в рюшах и лиловый кардиган.
Жизненно важно было уметь шить и вязать — в этом смысле в постсоветские времена по сравнению с советскими ничего не изменилось. Правда, в начале 90-х чаще не шили, а перешивали: ткань для новой одежды тоже нужно было доставать. Другое дело — практика перешивания старых вещей: мамино платье становилось мини-юбкой, старые индийские джинсы превращались в юбку-карандаш, а ненужный платок — в жилетку. Тогда я научилась распускать вязаные вещи: пряжу можно пустить на новый свитер, а если нитки рвались, они завязывались узелками.
Свитер из совсем старой пряжи можно было определить, вывернув наизнанку, — чем больше узелков, тем старше нитки.
«У меня свитер был полосатый — разноцветные нитки на черном фоне: мама все остатки пряжи собрала и полосками связала», — рассказывает Елена Ф., архитектор. «Мне мама много свитеров вязала из журнала Burda Moden — желтый, ярко-розовый, еще какой-то. Все свитера были с огромными подплечниками на липучках», — добавляет Мария, менеджер по продажам. «У меня была любимая юбка, которую сшила тетя из старых джинсов. Потом я сама себе сшила джинсовый рюкзак и обвешала его какими-то значками. Шубы детям шили из двух, а то и трех старых», — вспоминает Елена, домохозяйка.
Иконой стиля у нас в классе долго считалась классная руководительница по прозвищу Марбарка. Синее вязаное платье по фигуре с золотой цепочкой, бордовый костюм из ткани букле, шелковая синяя рубашка с красной юбкой-карандаш — все, что она носила, тщательно записывалось, каталогизировалось и даже зарисовывалось. С появлением канала «2х2», где стали крутить иностранные клипы, наши предпочтения изменились. «Ботфорты с черными полупрозрачными колготками и короткой джинсовой вареной юбкой. И к ней — кофточка с плечиками и с люрексом, пластмасса в ушах и прическа с мелированием и химией — это было очень круто. Как Мадонна в Like a Virgin, — вспоминает Надежда, художник. — Да, клип 84-го года, но то, что на Западе было модно в 80-е, дошло до нас только к началу 90-х».
Самые модные женщины выглядели как проститутки из фильма «Интердевочка»». Помимо ботфорт и свитеров с гигантскими плечами в моде были юбки-резинки, огромные футболки (слова «оверсайз» мы не знали), брюки-гаучо (широкие и короткие), куртки и пуловеры с рукавом летучая мышь, лосины (лучше в цветах), ангорские свитеры, большие бархатные ободки, пиджаки с огромными плечами, рукава которых нужно было подвернуть, предъявив миру контрастную подкладку, ярко-розовые и зеленые шнурки на ботинках, широкие ремни из кожзаменителя, пластмассовые броши, клипсы и прочие украшения. Джинсы, конечно, тоже — дурацких фирм вроде Mavi, Jordash и Rifle: когда в Москве на Кузнецком мосту открылся магазин Rifle, туда тоже выстраивались очереди. Но хотелось нам, конечно, Levi's 501 (их мне купят в комке в 93-м, когда случайно нарисовавшийся заграничный родственник подарит нам с сестрой по $100).
Ярко-розовое, зеленое, желтое — наверное, дело не просто в том, что это было модно. «В 90-е годы был культ вещей, гораздо более серьезный, чем сейчас, — рассказывает музыкант, ведущий «Салтыков-Щедрин шоу» на НТВ, Алексей Кортнев. — Некоторые предметы одежды впервые хлынули в нашу страну, где до этого увидеть что-то яркое на улице было практически невозможно. В 90-е годы люди начали одеваться «изо всех сил». Группа «Несчастный случай» в этом смысле не исключение.
На первых гастролях, которые состоялись в Финляндии в конце 80-х, мы из-под полы продавали водку и черную икру. Бутылка водки 0,7 стоила 100 финских марок.
За эту сумму можно было купить офигенную пуховую куртку производства Бангладеш плюс пару роскошных джинсов или вельветовых брюк. Когда мы вернулись в Россию, то пришли на репетицию как попугаи.
В костюмерной жизни «Несчастного случая» произошел переломный момент, когда я был на театральном воркшопе в Берлине. Там я купил белый пиджак. Приехал в Россию, надел обновку, и все сошли с ума! В театре приступили к пошиву белых брюк. Всем участникам группы сделали белоснежные костюмы такого же покроя. Получились они немного хуже, чем это было сделано в ГДР, но мы выглядели ослепительно! Я помню, как ходил по улице: на мне были фиолетовые брюки-бананы в вертикальную белую полоску, ярко-зеленая рубашка с тропическим рисунком и воротником стойкой, сверху этого белый пиджак, а на голове широкополая соломенная шляпа и круглые очки а-ля Джон Леннон. Плюс ко всему серьга в ухе. Это была бомба!»
Лучше — и ярче — были одеты девочки, у которых была возможность доставать вещи из-за границы. Их привозили родственники или покупали в «Березке» сначала за чеки, а потом за валюту — всем этим располагали те, кто, опять же, возвращался из заграничных командировок. Одна из «Березок» была прямо на моей улице — в 89-м году с семи утра туда выстраивались такие длинные очереди, что по дороге в школу приходилось прорываться сквозь толпу.
В начале 90-х мои одноклассницы съездили по обмену в Испанию — и вернулись оттуда ослепительно модными: зеленые носки, футболки, черные штаны-гаучо.
Короткие юбки-резинки приезжали к нам из Китая, яркие дутые пуховики (у моей подруги был зеленый с розовой подкладкой) — оттуда же. «Маме из «Березки» достался импорт — туфли, клатч и что-то еще. Чеки привез муж папиной сестры, он служил моряком где-то рядом с Африкой, и ему чеки выдавали. Ходить с ним в «Березку» — это был праздник: фломастеры, конфеты», — говорит Елена, домохозяйка. «Первые вареные джинсы-вафли мне привезла тетя из Эфиопии, где ее муж работал. А обувь мама из Грузии возила, там были отличные частные мастерские. Первые кроссовки на липучке оттуда», — вспоминает о 90-х Елена-архитектор.
Кажется, я говорила, что считала себя панком? На самом деле, конечно, я была ненастоящий панк: домашняя девочка с косой до попы, которая слушает Sex Pistols, на панка, естественно, никак не тянула. Внешность тех, кто причислял себя к неформальным движениям, регламентировалась довольно жестко. Если ты хиппи — а в начале 90-х появилась новая волна «системных» хиппи, которые возрождали традицию встреч 1 июня на Гоголях, весной ездили в Вильнюс на Казюкас, летом тусовались в Симеизе и работали сторожами и дворниками, — ты носил вполне определенную форму одежды. Джинсы из секонд-хенда, свитер крупной вязки, кеды или туристические ботинки, туристическая куртка, рюкзак, собственноручно сшитый из очередных старых джинсов. Длинные волосы и феньки — по умолчанию. Панки копировали внешний вид с Сида Вишеза: английские булавки, косухи в заклепках, цепи, всклокоченные волосы или ирокез. Металлисты внешне отличались от панков, в сущности, только длинными волосами (ну и музыкальным вкусом, разумеется). Сопутствующие товары можно было купить в рок-магазине «Давай-давай» — он как раз открылся в начале 90-х на проспекте Мира.
Домашние девочки носили оттуда виниловые пластинки и плакаты, а за фанатские майки получали нагоняй от родителей: моей подруге пришлось отдать майку с Джонни Роттеном двоюродному брату.
Пока мы мечтали о косухах и джинсовых куртках, в Москве были люди, способные добыть что угодно. Это были утюги — люди, которые утюжили иностранцев. «В основном они, и я в том числе, тусовались на Арбате. Основная задача была менять одежду, которую называли кИшками, на товары, которые производили у нас и которые пользовались спросом. Это были командирские часы, шапки с кокардами, ремни, матрешки и всякие промыслы — Палех, Хохлома, Жостово. Иногда Гжель — но это под заказ», — рассказывает Виктория, сейчас она занимает высокую должность в финансовой компании, а тогда была таким утюгом.
«Поскольку это преследовалось по закону — можно было схлопотать срок за валюту, мы осуществляли бартеры.
Круто было, когда получалось прямо с иностранцев снимать это все: идут, например, итальянцы, пошел какой-то разговор, и ты говоришь: «Хотите, снимайте кроссовки — и разбредемся».
Были и серьезные заходы, когда приезжали группы и в группах говорили, что они хотят конкретные заказы. Ты брал заказы, встречался потом с кем-то, тебе отваливали какого-то бабла, ты отдавал часы… Но вся сложность заключалась в том, чтобы войти в отель, потому что там были кагэбэшники, а если тебя принимали, то принимали мощно. Не только милиция, но и местная братва. Но меня спасало то, что я на русскую не похожа. Я могла везде ходить — все думали, что я иностранка».
Утюги были самыми модными людьми Москвы. Кроссовки либо Nike, либо New Balance, джинсы Levi's, рюкзаки JanSport , итальянские сумки «Италтурист», очки Ray Ban, толстовки. «Сейчас все так ходят, а раньше так выглядело человек 40 в городе, — продолжает Виктория. — Первые кроссовки с меня пытались снять в метро раза три — гопники нож приставляли. Я их не сняла ни разу, уж очень они мне тяжело достались.
Я до сих пор могу сказать по моему ровеснику, утюжил он или нет, — я понимаю это по тому, как он одет. Мы все одеты одинаково.
Мы лояльны к брендам, в которых мы все ходили. Есть такая американская фирма — L.L.Bean: американцы, которые приезжали, были одеты в ее вещи — мы называли их «лягушками». У всех, кто утюжил, есть лягушки. Плюс слаксы, причем светлые, кроссовки — классические Nike, New Balance, Saucony, Mizuno, толстовки, кенгурухи. Потом я уже стала тусоваться с депешами — и добавилась косуха. Да, многие о косухах мечтали, но у нас было так: если мы мечтали, мы добывали, но добыча была чревата. И единственное, о чем мы мечтали, — это шмотки. Я начала это все делать, кажется, в девятом классе. В 10-м я уже не ходила в школу, завтракала, обедала и ужинала в «Праге», она была в начале Арбата, еду покупала в «Березке» — в общем, просаживала все как могла, хотя на эти деньги можно было квартиру купить».
